Николай Сергеевич соглашается заняться (разумеется, безвозмездно) разбором архива Пришвина. Обширный этот архив хранится частью на московской квартире, частью в большом сейфе на даче Пришвиных в селе Дунино, близ Звенигорода. Николай Сергеевич с увлечением работает то в московском кабинете Пришвина, то на даче. Работает, по своему обыкновению, допоздна и, как правило, остается ночевать на Лаврушинском. А на все лето вообще перебирается в Дунино.
В осиротевшую квартиру на Большой Дмитровке он заглядывает лишь изредка, чтобы навестить Эмму и Борю. Я тоже бываю там редко и еще реже пересекаюсь с Николаем Сергеевичем. У Валерии Дмитриевны мне бывать неохота — не могу отделаться от впечатления, что дружба с Николаем Сергеевичем с ее стороны носит корыстный характер.
Моя живая связь с ним обрывается, но это ничуть не ослабляет любви и благодарности, которые питаются воспоминаниями о прошлом. Иногда мы говорим по телефону. Однажды он навестил меня, когда я болел.
Между тем при очередном профилактическом осмотре у Николая Сергеевича в 57-м году врачи обнаруживают рак легкого. От него это скрывают. Однако болезнь прогрессирует: появляются сильные боли в груди (их лицемерно приписывают некогда перенесенной травме), кровохарканье и слабость. Быть может, Валерия Дмитриевна боится заразиться раком (предрассудок довольно распространенный). 27 июля 1960 года она привозит Николая Сергеевича из Дунино и «сдает» с рук на руки Константину Сергеевичу, который живет и заботами Николая Сергеевича прописан в квартире на Большой Дмитровке. Впрочем, квартира уже совсем не та. В ней, кроме дяди Кости, уже без прописки проживает много людей: племянница Софка за прошедшие семь лет успела выйти замуж за пьянчужку Костю Орешина, родить двоих ребят и развестись — повсюду разбросаны и сушатся детские вещи. Борис Евгеньевич путем фиктивного брака вытащил в Москву из Алма-Аты дочь своей бывшей подруги с ее почти взрослым сыном. (Сам Боря, так же как и Эмма, уже умерли).
Только кабинет Николая Сергеевича остался неприкосновенным. Там на столь знакомой тахте, оглушенный пантопоном, он доживает свои последние дни. Я снова бываю у него каждый вечер и наблюдаю с грустью, как жизнь постепенно покидает его исхудавшее и исстрадавшееся от непрерывных болей тело. 30 сентября 1960 года на моих руках Николай Сергеевич умирает...
Перебираю в памяти счастливые дни и годы, проведенные в этом доме. Некоторые из этих воспоминаний невольно вызывают определенное недоумение. Почему так легко и без всякой обиды переносили хозяева дома вопиющую бедность своего существования? Почему Николай Сергеевич никогда не рассказывал о своей работе? Наконец, почему в доме не говорили о погибших детях, не было их фотографий, кроме тех двух на письменном столе в кабинете, не было никаких связанных с ними реликвий? Должен признаться, что нам с Сашкой иногда казалось, что мы как бы восполнили утрату детей.
Ответы на эти вопросы естественно было бы поискать в дневниках Николая Сергеевича, которые он вел всю жизнь. Я неоднократно уговаривал Сашку на основании этих дневников написать книгу воспоминаний о Родионовском доме. (Под псевдонимом Александр Свободин он к тому времени стал уже известным театральным критиком и журналистом.) Он обещал, но... скоропостижно умер, так и не собравшись выполнить свое обещание.
Я понял, что должен принять этот труд на свои плечи. Более года в архивах Ленинской библиотеки и ЦГАЛИ я разбирал немыслимый почерк Николая Сергеевича в 26-ти толстых тетрадях его дневников и записных книжек. После чего написал и в 2002 году издал книгу под названием «Сражение за Толстого». В ней подробно описана не только жизнь моего дорого Учителя, но и вся драматическая история его борьбы с властями за издание без купюр полного научного собрания сочинений Л. Н. Толстого. Нет смысла в небольшой главе пытаться сжато воспроизвести содержание целой книги (хотя некоторые мои «зарисовки с натуры» я перенес оттуда без изменений, не видя смысла в попытках их как-то улучшить). Но зато теперь у меня есть возможность рассеять упомянутые недоумения и ответить на поставленные ранее вопросы, опираясь на дневниковые записи Николая Сергеевича.
Начну с простого — объяснения легкости восприятия постоянной нужды, в которой жила семья.
Из дневника Н. С. 28 октября 1928 года
«Сегодня ночью думал, что самое ужасное, что есть на свете: убийство и собственность. Это два корня, от которых происходят все ужасы: грабежи, насилье, воровство, государство и т. п.
Убийство — отнимает жизнь, делает все безвозвратным, от злой воли одного человека наступает конец другому.
Собственность — мое... Как мое? Почему мое? Зачем мое? Что тут значит мое, когда другому нужно. Когда думаешь об убийстве и собственности, потрясается до самой основы все нравственное существо. Хочется противостоять, протестовать против этого всеми силами души...»
Из дневника Н. С. 18 февраля 1941 года
«У нас нет большего врага, чем капитализм и собственность. Собственность разлагает личность человека, усыпляет его дух. Собственность — продукт и орудие эгоизма, враг настоящей общественности и братства людей».
И это на фоне такой записи:
Из дневника Н. С. 23 июня 1940 года
«Очень тяжелое время от мучительного безнадежья. Мешает жить, мешает работать...»
В качестве последнего материального ресурса Николай Сергеевич продает коллекцию старинных монет, собранную его отцом. И рядом с этим в том же 40-м году он записывает:
Из дневника Н. С. 14 апреля 1940 года
«Все думаю, что у каждого своя задача — свой талант. У меня — стремление облегчать людям их жизненный путь. Это не от гордости я говорю, а от искреннего чувства, искреннего перед самим собой. И никому никогда я этого сказать не могу и не скажу. Понимаю сладость любви — только от нее получаешь удовлетворение и видишь смысл своего существования. Когда поможешь только или что бы то ни было облегчишь другому, только тогда и легко, и весело. Это мне близко и моя сфера. Любить людей, служить людям, бодрить людей — как легко, радостно и как это просто».
В конце войны жизнь была очень трудной у всех честных людей. 3 ноября 1944 года Николая Сергеевича неожиданно посетил Степан Погодин — в давно минувшие времена крестьянский сын, сверстник и товарищ детских игр Николиньки Родионова.
После волнующего обмена воспоминаниями Николай Сергеевич меланхолически записывает в дневнике: «Очень досадно было, что угостить его я ничем не мог: не было в доме ни порошинки и даже хлеба».
Но и спустя два с лишним года после окончания войны материальное положение семьи Родионовых остается таким же тяжелым:
Из дневника Н. С. 6 августа 1947 года
«Ужасно трудное время сейчас. Голод в полном смысле слова, и мы голодаем. Жалко Талечку, она очень страдает и рвется, а мне стыдно. Денег мне никто не платит. Все есть кругом по бешеным ценам, а денег нет. Переходный момент, но очень трудный. Нет денег даже на хлеб, на транспорт, на баню, на самое необходимое...»
Менее чем через год состоится мое первое знакомство с семьей Родионовых. Я сразу увижу, что живут они бедно (хотя не думал, что в такой степени, как в последней записи), но это не омрачает их радушия и гостеприимства. Хотя и на уровне чая с сушками. Ведь гостеприимство — это совсем не то же самое, что хлебосольство. Не хлебом единым...
Причина такой бедности стала мне ясна из дневников, что немного ниже станет ясно и читателю. А то, что это воспринималось легко, как мне теперь ясно, вытекало из принципиального отношения к достатку и собственности, о которых Николай Сергеевич (вслед за Толстым) писал еще в 1928 году.
Теперь, для того чтобы объяснить нежелание Николая Сергеевича рассказывать о своей работе, я постараюсь на основании дневниковых записей представить в самом сжатом виде историю 90-томного Юбилейного академического издания сочинений Л. Н. Толстого.
Начиная с 1897 года, когда царское правительство выслало из России Владимира Григорьевича Черткова, Толстой стал, в интересах их сохранности, пересылать в Англию бывшему секретарю и другу свой архив, дневники, копии писем и рукописи неизданных статей. Его же он перед смертью назначил своим литературным душеприказчиком. В 1913 году Черткову разрешено было вернуться. Он привез в Петербург весь огромный архив Толстого и сдал его на хранение в рукописный отдел Российской Академии наук.