Странные мысли! Вряд ли бы их одобрил император, лелеющий мечту о повторении похода Александра Македонского...

Жарким майским днем в Антиохию неожиданно прибыл Траян в сопровождении Аттиана, своего врача Критона и женщин. Император ехал верхом, но посадка была странной. Поводья он держал в левой руке, а правая безжизненно висела вдоль тела. Лицо его изменилось чрезвычайно. Казалось, что он страшно постарел, хотя в стиснутых челюстях и складках у рта читались прежняя воля и упрямство. Критон и Матидия помогли ему подняться по лестнице и уложили в постель. Плотина рассказала Адриану, что три недели назад у императора случился временный паралич. Он с трудом мог говорить и едва шевелил правой рукой и ногой. Потом почти оправился. Но Критон настоял на возвращении в Рим. По его словам, аравийская жара могла вызвать повторение приступа, быть может, с еще более тяжелыми последствиями.

На следующее утро император пригласил Адриана к себе. Он сидел в глубоком кресле, был спокоен, но более обычного сдержан и суров.

— Плотина рассказала тебе о моей болезни? — спросил он.

— Да, — ответил Адриан.

— Критон настаивает на длительном отдыхе. Быть может, зря, но я не хочу рисковать. Впереди трудный поход. Войско останется здесь. Часть его будет держать оборону на Евфрате, остальные отойдут сюда для отдыха. Потом ты их сменишь. За зиму я пополню провиантские склады и проведу новый набор. Ранней весной приведу еще десять легионов. В Гельвеции из горцев сформирую отряды разведчиков-проводников.

Траян замолчал, как бы в последний раз обдумывая то, что собирался еще сказать. Молчал и Адриан.

— Я назначаю тебя главнокомандующим, — продолжал император. —Твои недоброжелатели из моего штаба возвратятся в Рим. Я знаю, ты не одобряешь эту войну, но сделаешь все, как надо... — Император опять умолк на мгновение. — И не обманешь меня. Мне не случилось всерьез заняться философией, и я, кажется, не скрывал, что не очень-то одобряю твою приверженность учениям древних греков.

Но, насколько я понимаю, предательства эти учения не допускают. Чего не могу сказать о моих полководцах. Если болезнь затянется...

Траян снова умолк. Адриан видел, что он еще не все сказал, и, скрывая волнение, ждал продолжения неожиданной откровенности. После долгой паузы, как бы преодолев внутреннее сопротивление, Траян спросил:

— Как бы ты поступил на моем месте? Ушел бы из Парфии? Адриан понял, что выбор преемника императора зависит от его ответа. Но обмануть Траяна, которого так уважал и кому стольким был обязан, он не мог. Удастся ли его переубедить? Или хотя бы заставать усомниться? В эту критическую минуту жизни Адриан вдруг решился на полную откровенность.

— Да, — ответил он, — я ушел бы из Парфии и из Армении. Быть может, из Дакии тоже. И вообще отказался бы от всяких новых завоеваний. Империя слишком велика. Мы не можем без конца содержать наемные армии на ее дальних границах.

— Но варвары не прекратят своих попыток вторжения, — возразил Траян. — Чтобы их изгонять, все равно придется держать легионы наготове. Лучше уж, чтобы они находились близ границ.

— Не обязательно регулярные легионы, — возразил Адриан. Он заговорил быстро, торопясь изложить Траяну свою обдуманную в последние месяцы стратегию. — В Азии мы можем создать заслон из союзных нам царств. В Европе вдоль всей линии обороны по Дунаю и Рейну через каждые десять миль расположить небольшие, но хорошо укрепленные лагеря. Двух сотен будет достаточно. Соединить их рвами, палисадами и хорошими дорогами. Легионы набрать из местных жителей, предоставив им сразу права римского гражданства. В мирное время легионеры пусть крестьянствуют на прилежащих землях. Зимой расчищают дороги от снега. В каждом лагере будет постоянно дежурить одна сменная когорта. Она будет высылать конные разъезды на дороги и тренировать своих солдат. Выстроить высокие башни, на верхушках которых можно разводить костры. Ночью их будет видно из двух соседних лагерей — и так по всей цепи. Заслоняя и открывая огонь, можно условными сигналами сообщить о начавшемся вторжении. Легионеры со своим оружием немедленно соберутся в условленных местах и с разных сторон двинутся на врага. В мирное время не нужно будет их кормить и платить жалованье. Как было в старину, когда Рим оборонялся от воинственных соседей и галлов...

Адриан умолк, напряженно вглядываясь в выражение лица Траяна. Тот молча выслушал и неодобрительно покачал головой.

— Я ожидал чего-то подобного, — сказал он. — Поэтому не усыновил тебя, как собирался раньше. Такая политика будет означать конец Рима. Он растворится в огромной массе провинциалов. Ведь дети тех легионеров будут римскими гражданами. Да и все другие, не вступившие в легионы, потребуют того же. Ты думаешь, что они воспримут наши обычаи и законы? Боюсь, что наоборот — навяжут нам свои...

Траян надолго задумался, затем произнес решительно:

— Пока жив, я буду укреплять могущество Рима и силой заставлю его врагов уважать наши границы, которые постараюсь отодвинуть еще дальше. Возможно, что не назначу преемника. Не вижу, кто бы это мог быть. Пусть его изберет сенат. Если ты сумеешь убедить сенаторов... Но я не хочу способствовать тому, что считаю пагубным для Империи. Спасибо за откровенность, — добавил он устало. — Мое решение о командовании войском остается в силе. Я не сомневаюсь в твоей верности своему долгу... и мне. Ступай. Я должен отдохнуть...

Разговор этот продолжения не имел. Возможно, что и протекал он не совсем так. Хотя наверняка состоялся, а последующие события позволяют думать, что предложенная реконструкция недалека от истины. Через несколько дней император взошел на корабль, отплывающий в Италию. Достигнуть ее берегов ему было не суждено... Все, что известно о смерти Траяна и провозглашении нового императора, изложено в начале главы. Теперь я могу начать рассказ о двадцати с лишним годах его своеобразного правления.

Итак, умер император-воин, воскресивший традиции республиканской доблести и простоты. Ему наследовал тоже воин, но не любящий войну, разносторонне образованный правитель, гуманист, поклонник красоты. Посмотрим, как сложится его правление. В начале главы я упомянул, что многие в Риме, особенно среди сенаторов, сомневались в подлинности усыновления Адриана, что свидетельствовало о его непопулярности в кругах столичной аристократии. Кроме обычной зависти, это было связано с некоторыми особенностями характера нового императора. Будучи исключительно одаренным человеком, он не только гордился своими талантами, но был ревнив и не терпел чьего-либо превосходства. С простолюдинами и солдатами Адриан был всегда прост, доступен и доброжелателен. Но с людьми своего круга мог порой проявлять обидное высокомерие и язвительность. Вот что пишут древние авторы о давно умершем императоре (но к сорока годам характер человека уже вполне определяется, и мы вправе отнести их замечания к началу правления Адриана).

«Он был переменчив, — утверждает Виктор, — многообразен, обладал сложным характером, был как бы рожден властелином пороков и добродетелей (то есть свободно проявлял те и другие. — Л.О.), умел искусно направлять движения ума, удачно скрывая в своем характере то завистливость, то мрачность, то резвость... Он притворно показывал сдержанность, доступность, милосердие, наоборот, скрывал свою жажду славы, которой постоянно пылал. Он был очень остер и задирист, но в равной мере искусно парировал серьезные слова, шутку, брань: на стихи он отвечал стихами, на изречения — изречениями, так что казалось, что он все заранее обдумал». (Аврелий Виктор. Извлечения о жизни и нравах римских императоров. XIX, 6)

Поскольку в те времена писать стихи и представлять себя ценителем и знатоком искусства было модно, Адриан мог обидеть многих. Возникали опасения, что его правление окажется деспотичным. И хотя сенат не посмел отказать в подтверждении последней воли Траяна, представленной его вдовой, атмосфера в Риме была чревата заговором. Пользуясь отсутствием Адриана в Риме, военачальники Траяна усиленно подогревали сомнения по поводу усыновления. Спартиан утверждает, что четверо бывших консулов — Нигрин, Цельз, Пальма и Лузий — даже намеревались убить Адриана сразу по его прибытии в столицу Верный Аттиан сообщил об этом в Антиохию. (Император вынужден был задержаться на Востоке. Путем разумных уступок территории и предоставления независимости Армении ему удалось добиться заключения мира с Парфией. Потребовалось время и для того, чтобы окончательно успокоить иудейских мятежников. Затем императору пришлось отправиться в Дакию, чтобы отразить угрозу нового вторжения сарматов.) Префект претория предлагал упредить заговорщиков. Неизвестно, получил ли он согласие Адриана или действовал на свой риск и страх, но все четверо были убиты преторианцами, когда находились вне Рима. Спартиан пишет, что эти убийства они совершили по приказу сената и против воли Адриана. Но тут же оговаривается, что так утверждает сам Адриан в своем жизнеописании (до нас не дошедшем). И тут же продолжает: