Помале же божию гневу Рускую землю постигшу за гръхи наша; гладу велику зело бывшу, и мнози от глада того помираху. Она же многу милостыню отаи творяше, взимаше пищу у свекрови на утренее и на полуденное ядение, и то все нищимъ гладнымъ даяше. Свекры же глаголаше к ней: «Какъ ты свой нравъ премени! Егда бе хлъбу изобилие, тогда не могох тя к раннему и полуденному ядению принудити; и ныне, егда оскудение пищи, и ты раннее и полуденное ядение вземлешъ». Она же хоте утаитися, отвещах: «Егда не родихъ детей, не хотяше ми ясти, а егда начахъ дети родити, обиссилехъ, и не могу наястися. Не точию в день, но и в нощь множицею хощет ми ся ясти, но срамляюся тебе просити». Свекровь же, се слышавъ, рада бысть, и посылаше ей пищу доволно не точию в день, но и в нощь; бе бо у нихъ в дому всего обилно, хлеба и всехъ потреб. Она же, от свекрови пищу приимая сама, а не ядяше, главным все раздаяше. И егда кто умираше, она же наимаше омывати, и погребальныя даяше, и на погребение даяше сребреники; а егда в селехъ погребаху мертвыя кого ни будетъ, о всякомъ моляся о отпущении грехов.
Помале же моръ бысть на люди силенъ, и мнози умираху пострелом,[1502] и оттого мнози в домехъ запирахуся и уязвенныхъ женъ постреломъ в домы не пущаху, и ризамъ не прикасахуся. Она же отаи свекра и свекрови, язвеныхъ многихъ своима рукама в бане омывая, целяше и о исцелении бога моляше. И аще кто умираше, она же многи сироты своима рукама омываше и погребалная возлагаше, и погребати наймая, и сорокоустъ даяше.
Свекру же и свекрови ея во глубоцей старости во иноцехъ умершимъ, она же погребе ихъ честно: многу милостыню и сорокоусты по нихъ разда и повеле служити литоргия, и в дому своем покой мнихом и нищим поставляше во всю 40-десятницу по вся дни, и в темницу милостыню посылаше. Мужу бо ея в то время на службе в Астарахани 3 лета и боле бывшу, она же по нихъ много имения в милостыню истраши,[1503] не точию в тыя дни, но и по вся лета творя память умершимъ.
И тако поживъ с мужемъ лета довольна во мнозе добродетели и чистоте по закону божию, и роди сыны и дщери. Ненавидяй же врагъ добра тщашеся спону[1504] ей сотворити; часты брани воздвизаше въ детехъ и рабехъ. Она же вся, смысленно и разумно разсуждая, смиряше. Врагъ же наусти[1505] раба ихъ: и уби сына их старейшаго. Потом и другаго сына уби на службе. Въмале аще и оскорбися,[1506] но о душахъ ихъ, а не о смерти: но почти ихъ пениемъ, и молитвою, и милостынею.
Потомъ моли мужа, да отпустить ю в монастырь. Он же не отпусти, но совещастася вкупе жити, а плотнаго совокупления не имети. И устрой ему обычную постелю, сама же с вечера по мнозе молитве возлегаше на печи бес постели, точию дрова острыми странами к телу подстилаше, и ключи железны под ребра своя подлагаше, и на техъ мало сна приимаше, дондеже рабы ея усыпаху, и потомъ вставаше на молитву во всю нощь и до света. И потомъ в церковъ хожаше к заутрени и к литоргии, и потомъ к ручному делу прилогашеся, и домъ свой благоугодно строяше, рабы своя доволно пищею и одежею удовляше, и дело комуждо по силе даваше, вдовами и сиротами печаловашеся, и беднымъ всемъ помогаше.
И поживъ с мужемъ 10 лет по розлучении плотнемъ, и мужу ея преставльшуся, она же погребе и[1507] честно и почти пениемъ и молитвами, и сорокоусты и милостынею. И паче мирская отверже, печашеся о души, како угодити богу, и постяся, и милостыню безмерну творя, яко многажды не остати у нея ни единой сребреницы, и займая даяше милостыню, и в церковь по вся дни хождаше к пению. Егда же прихождаше зима, взимаше у детей своихъ сребреники, чимъ устроити теплую одежду, и то раздая нищимъ, сама же бес теплые одежди в зиме хождаше, в сапоги же босыма ногама обувашеся, точию под нозе свои ореховы скорлупы и чрепы[1508] острые вместо стелекъ подкладаше, и тело томяше.
Во едино же время зима бе студена зело, яко земли разседатися от мраза; она же неколико время к церкви не хождаше, но въ дому моляшеся богу. Во едино же время зело рано попу церкви тоя пришедшу единому в церковъ, и бысть ему глас от иконы богородицыны: «Шед, рцы милостивой Ульянеи, что в церковъ не ходит на молитву? И домовная ея молитва богоприятна, но не яко церковная; вы же почитайте ю, уже бо она не меньши 60 лет, и духъ снятый на ней почивает». Попъ же в велицей ужасти бывъ, абие прииде к ней, пад при ногу ея, прося прощения, и сказа ей видение. Она же тяжко вся то внятъ,[1509] еже онъ поведа пред многими, и рече: «Соблазнилъся еси, еда о себе глаголеши; кто есмь азъ грешница, да буду достойна сего нарицания». И закля его[1510] не поведати никому. Сама же иде в церковъ, с теплыми слезами молебная совершивъ, целова икону пречистыя богородицы. И оттоле боле подвизався к богу, ходя к церкви.
И по вся вечеры моляшеся богу во отходней[1511] храмине; бе же ту икона суть богородицы и святаго Николы. Во единъ же вечеръ вниде в ню по обычаю на молитву, и абие храмина быстъ полна бесовъ со всякимъ оружием, хотяху убити ю. Она же помолися богу со слезами, и явися ей святый Николае, имея палицу, и прогна их от нея, яко дымъ исчезоша. Единаго беса поймавъ, мучаше. Святую же благословив крестом, и абие невидимъ бысть. Бесъ же плача вопияше: «Аз ти многу спону творяхъ по вся дни: воздвизахъ брань в детех и в рабех, к самой же не смеях приближитися ради милостыня, и смирения, и молитвы». Она бо безпрестани, в рукахъ имея четки, глаголя молитву Иисусову. Аще ядяше и пияше, или что делая, непрестанно молитву глаголаше. Егда бо и почиваше, уста ея движастася, утроба ея подвизастася[1512] на словословие божие: многажды видехом ю спящу, а рука ея отдвигаше четки. Бесъ же бежа от нея, вопияше: «Многу беду нынъ приях тебе ради, но сотворю ти спону на старость: начнеши гладомъ измирати, неже чюжихъ кормити». Она же знаменася крестомъ, и исчезе бесъ от нея. Она же к нам прииде ужасна велми и лицемъ переменися. Мы же, видехомъ ю смущену, вопрошахомъ, — и не поведа ничто же. И не по мнозе[1513] же сказа намъ тайно, и заповеда не рещи никому же.
И поживъ во вдовъстве 9 летъ, многу добродетель показа ко всемъ и много имения в милостыню разда, точию нужныя[1514] потребы домовныя оставляше, и пищу точию год до году расчиташе,[1515] а избытокъ весь требующим растокаше. И продолжися животъ ея до царя Бориса.[1516] В то же время бысть глад крепокъ во всей Русстей земли, яко многимъ от нужда скверныхъ мясъ и человеческихъ плотей вкушати, и множество человекъ неисчетно гладомъ изомроша. В дому же ея велика скудость пищи бысть и всех потребныхъ, яко отнюдь не прорасте из земля всеяное[1517] жита ея. Коня же и скоты изомроша. Она же моляше дети и рабы своя, еже отнюдь ничему чужу и татьбе[1518] не коснутися, но елика оставляшася скоты, и ризы, и сосуды вся распрода на жито и от того челять кормяше, и милостыню доволно дояше, и в нищите обычныя милостыня не остася, и ни единаго от просящих не отпусти тщима рукама.[1519] Дойде же в последнюю нищету, яко ни единому зерну остатися в дому ея; и о томъ не смятеся, но все упование на бога возложи.