Костаки демонстрирует нам один за другим старые снимки, на них — виды пловдивских табачных складов и фабрик, групповые фото работниц на фабричном дворе или во время сортировки листьев, фотографии достопочтенных владельцев дорогого восточного сорта табака.

— Национализация, джан, буквально их уничтожила. Кого тогда интересовало, кто хороший хозяин, а кто — плохой, кто может принести пользу стране, и есть ли кем его заменить. Рубили наотмашь! Вот они и рассеялись по всему миру. Пришло время чиновников.

А вот и они на фотографии: мадам Мари Вартанян и ее супруг в белом чесучовом костюме, а вот маленькая Аракси. И еще семейные снимки: в разных позах, во всевозможных комбинациях, рожденных воображением фотографа — великого хрониста Костаса Пападопулоса.

— А эти я сделал, когда вы уезжали во Францию. Ах, Париж!

— …«Праздник, который всегда с тобой», — вторит ему Аракси, называя роман Хемингуэя, но в ее голосе слышится горькая ирония. По неизвестной мне причине она не разделяет восторгов знаменитого американца.

Византиец внимательно разглядывает какой-то снимок, погрузившись в воспоминания, по-видимому, мысли его витают в других, нездешних селениях. Я осторожно напоминаю Аракси:

— Итак, вы уехали в Париж.

Аракси подпирает голову руками, и долго смотрит на меня, прежде чем проронить ровным, безучастным тоном:

— Ну, хорошо, так и быть! Да, уехали. Да! В последний раз я видела тебя на вокзале, ты бежал по перрону рядом с поездом…

Не знаю, смогу ли я в точности передать то, что рассказала мне Аракси, когда мы сидели у грека-фотографа, но постараюсь воспроизвести все так, как я почувствовал и увидел своим внутренним взглядом. Я поведу себя как палеонтолог, который на основе более чем скудного материала — уцелевших костей — пытается воссоздать внешний облик и характер тиранозавра, жившего миллион лет назад. Но кто может с точностью утверждать, действительно ли этот тиранозавр был таким, каким его описывают, точно с такими же повадками? Да, найдены зубы, ребра и другие останки, но какими были его глаза, от которых не осталось и следа? Налитыми кровью и страшными или по-собачьи мягкими и преданными, или, может быть, даже с проблесками человечности? Потому что именно глаза, как утверждают, говорят о том, что происходит глубоко внутри, в душе. Был ли тиранозавр случайной прихотью природы, с самого начала биологически ошибочной и обреченной на вымирание, или же закономерным результатом эволюции, звеном ее бесконечной цепи? Возможны любые гипотезы. На этом поле битвы постоянно скрещивают шпаги ученые-палеонтологи. В отличие от них, я готов принять без боя любые поправки и возражения, поскольку не я все это пережил, а она, Аракси Вартанян из второго «А» класса прогимназии.

Миллион лет тому назад…

Аракси высунулась из окна и прокричала:

— Я тебе напишу!

Она смотрела на меня, запыхавшегося и несчастного. Я стоял на краю перрона, под вывеской, где, написанная славянскими и латинскими буквами, красовалась надпись «Пловдив», и становился все меньше и меньше, пока не исчез за поворотом. По крайней мере, именно так я себе представляю эту картину…

… Под монотонный стук колес Аракси заснула, укрытая своим пальтишком, господин Вартанян читал газету, а преподавательница французского мадам Мари Вартанян задумчиво смотрела в окно.

Спустя какое-то время, не оборачиваясь, продолжая всматриваться в разбегающиеся на фоне темнеющего неба телеграфные провода, Мари Вартанян произнесла что-то по-французски. Аракси услышала и откинула пальтишко с лица. Господин Вартанян осторожно повернул голову к коридору. Там стоял молодой мужчина с пышными усами, он закурил, не отрывая глаз от купе. Господин Вартянян тут же опустил голову и пробормотал также по-французски:

— Да, ты права.

Путешествие в непроглядной ночи продолжалось, все в купе давно заснули, кроме Аракси. Она то и дело посматривала в сторону коридора, где молодой человек, не покидая своего места, курил одну сигарету за другой.

Наконец усталость взяла свое, и Аракси заснула.

Поезд, судя по всему, давно остановился. Уже светало, когда она проснулась от наступившей тишины. Ее родители стояли у открытого окна и смотрели на перрон, где суетились таможенники и пограничники.

— Мы уже приехали? — вскочила Аракси.

Отец засмеялся.

— Это Драгоман, дитя мое. Здесь кончается Болгария.

— Как интересно! — воскликнула Аракси возбужденно. — И начнется другое государство?

— Какое же, по-твоему? — спросила мама строгим тоном учительницы на экзамене.

Аракси была неплохой ученицей, ее отметки по географии были выше моих. Впрочем, не только по географии.

— Югославия! Потом Италия. Потом Швейцария…

— Там мы проследуем длинным тоннелем под Альпами и въедем… куда?

— Во Францию! А затем будет Париж?

— Затем будет Париж, — вздохнула ее мама. Она вынула из сумочки сигарету и закурила, что делала крайне редко. — Тот тип исчез, но мне что-то не по себе!

— Так всегда на границах, людям как-то не по себе, — попытался успокоить ее муж.

— Почему не приходят с проверкой документов?

— Придут. Успокойся!

Аракси снова стала глазеть в окно: пустой перрон маленькой пограничной станции, несколько пограничников и таможенников, больше никого.

Она вздрогнула от резкого звука. Дверь откатилась в сторону, и в проеме возникли офицер пограничного контроля и тот молодой мужчина с пышными усами, который ранее наблюдал за ними.

Офицер козырнул и очень вежливо произнес:

— Ваши паспорта, пожалуйста!

Господин Вартанян, протянул два паспорта, пояснив:

— Дочь вписана в паспорт матери.

Офицер долго перелистывал страницы, рассматривал визы и печати, потом передал паспорта тому, в штатском. Тот, даже не взглянув на них, указал на чемоданы.

— Возьмите свой багаж и выйдите из поезда.

Мари Вартанян растерянно спросила:

— Но почему? Наши документы на выезд в порядке.

— Гражданка, вам сказано на чистом болгарском языке: возьмите свои вещи и сойдите с поезда.

— Но… вы не имеете права… — попытался протестовать господин Вартанян.

Молодой человек пристально посмотрел на него, потом сунул ему под нос какое-то удостоверение и равнодушно отчеканил:

— У нас, гражданин, есть право производить любые проверки, пока вы находитесь на болгарской территории. Так что — прошу!

Чемоданы, сумки и пакеты были спущены на перрон пограничной станции, возле них стояли в растерянности трое незадачливых пассажиров, которые незадолго до этого обсуждали маршрут от Болгарии до Эйфелевой башни.

Минутой позже поезд незаметно тронулся — так плавно и бесшумно, что вначале показалось, будто это привокзальный перрон поплыл назад, в Пловдив.

Мимо Вартанянов ритмично мелькали таблички с надписью «Стамбул — Париж», растаял вдали последний вагон и открылась унылая пустота пограничных окрестностей с желтой постройкой и надписью «Драгоман».

— Пройдемте! — сказал усатый мужчина. — Багаж можете оставить, здесь, его никто не тронет.

Они очутились перед столиком в маленькой, голой комнатушке. Человек извлек из планшета какие-то написанные на машинке бумаги, к ним скрепкой были прикреплены другие листочки, записки, приказы или сведения, или черт знает что…

— Может, вы все-таки нам объясните… — проговорила Мари Вартанян глухим, срывающимся от волнения голосом.

— Выдача вам паспортов на выезд на постоянное проживание за рубежом — административное нарушение. Вы не можете покинуть страну, пока есть неулаженные проблемы с бывшими собственниками табачных фабрик «Вартанян и сыновья».

Мари Вартанян улыбнулась — может быть, у нее мелькнула искорка надежды.

— Явно произошло недоразумение! Мы никогда не были владельцами этих фабрик. Мы просто члены этой семьи!