— Не имею представления… Правда, не знаю. Это все очень сокровенно и сложно, — с искренним отчаянием промолвила Хильда. Делиться с баронессой основным — еврейским — мотивом своего путешествия в «первый круг ада» она категорически не могла. — Пока что конкретных планов у меня нет.

Баронесса задумалась, сочувственно похлопала Хильду по руке и разразилась тирадой, которая могла быть цитатой из романа для домохозяек:

— Догадываюсь. Личная драма, крушение любви, непреодолимое желание бежать от самой себя… Ясно, как белый день. Но не посвящайте меня в подробности, милое дитя, не ворошите воспоминаний! Важнее другое: я полагаю, вы не миллионерша? Если я права, то на какие средства вы собираетесь жить в этом сумасшедшем, сумбурном городе?

— Поищу работу: какую угодно.

— Матерь Божья! Это в Шанхае, где давно нет никакой работы? Где каждый второй безработный? Что за фантазии?! Кроме всего прочего, вы, дорогая, не созданы для «какой угодно» работы! Нет, нет, пожалуйста, не возражайте!

Баронесса задумалась и, поскольку Хильда вовсе не проявила желания возражать, уже спокойнее продолжила:

— У вас есть образование?

— Филологическое. Университет Гумбольдта.

Уточнять, что студенткой она была, но курса не закончила, Хильда не сочла нужным.

— Вот видите?!

Хильда не поняла, что ей следовало увидеть, пока баронесса торжественно не пояснила:

— В Шанхае я знаю одного милого старца, хотя и полного простофилю, который найдет вам достойную работу. Клянусь! Хоть он и падок до красивых женщин, но совершенно безопасен, можете не волноваться. Примется бурно за вами ухаживать, предпринимать яростные атаки — рвать страсть в клочки, что называется… Но это всего лишь ритуал, показуха. В конечном итоге он предпочтет выпить пива, и даже пальцем вас не тронет.

— Ментальный секс без физического контакта? Что бы сказал Зигмунд Фрейд по этому поводу? Кто же этот любовный шаман?

— Как кто? Оттомар! Мой муж, милое дитя. Барон Оттомар фон Дамбах!

И над океанскими волнами вновь разнесся звонкий, серебристый смех баронессы.

Не открывая глаз, Мадьяр поднял руку и пошевелил пальцами:

— Пако, ты здесь?

— Разумеется, сэр.

— Будь добр, принеси мне водки. Двойную порцию, пожалуйста. Со льдом и капелькой лимонного сока.

— Увы, сэр. Бар еще закрыт.

— Если бы кто-нибудь знал, до чего мне осточертело это плавание. Наступит ему когда-нибудь конец?

— Каждому плаванию, у которого есть начало, рано или поздно приходит конец, сэр.

— Ну, и когда же мы прибудем в этот ваш треклятый Шанхай?

— Ровно в полночь, сэр.

— А который сейчас час?

— Двадцать минут пятого, сэр.

— Господи! И ждать теперь до полуночи?!

— Мне очень жаль, но менять расписание не в моей власти. «Асунсьон II» пришвартуется в Шанхае ровно в полночь — через девять дней.

Хильда ввела троих посланцев Комитета еврейских беженцев Шанхая в кабинет дипломатического представителя Третьего рейха. Еврейская делегация наносила официальный визит верховному эмиссару гитлеровской Германии! Этот факт уже сам по себе был знаменателен, он в очередной раз доказывал, что открытый город Шанхай представлял собой благодатную почву для аномалий и парадоксов, вряд ли возможных где-либо еще.

Барон Оттомар фон Дамбах — высокий, слегка сутулый человек не первой молодости, со светло-голубыми выцветшими глазами — зачесывал свои поблекшие, некогда соломенно-русые волосы прямо назад. Даже самый ревностный блюститель расового целомудрия не усомнился бы в чистоте его арийской крови.

Трое визитеров тут же отметили, что на лацкане фон Дамбаха красуется круглый значок со свастикой — свидетельство членства в Национал-социалистической немецкой рабочей партии. Такой значок многим из племени Израилева внушал ужас, но людей опытных он не больно-то впечатлял: это был обязательный атрибут для любого чиновника, занимавшего мало-мальски ответственный пост в государственной иерархии Рейха. Эта партия отождествлялась с немецким государством как таковым, с его политикой и с его будущим. Тем не менее, посетители были уверены, что и сам барон — аристократ и карьерный дипломат старой школы — относится к этой «пуговице» с легким презрением. Действительно: он мирился с трескучей партийной риторикой как с неизбежным злом. Но, имея в виду, что очень скоро ему предстояло уйти на покой, будущее рисовалось барону не как тысяча лет титанических свершений, предначертанных фюрером, а как идиллия в окружении детей и внуков в маленьком фамильном имении Дамбахов в Тюрингии.

Барон вышел из-за своего письменного стола, рядом с которым стоял позолоченный бюст фюрера, и широким жестом пригласил новых посетителей занять кресла, только что покинутые японцами. Хильда, с папкой документов под мышкой, стояла у окна.

— Прошу вас, господа, садитесь!

— Я могу идти, господин барон? — спросила Хильда.

— Нет, останьтесь, пожалуйста. Я собираюсь вам диктовать… Слушаю вас, господа.

Профессор Зигмунд Мендель описал обстановку в Хонкю, периодические нападения фашиствующих юнцов на немецких евреев. Дипломатические экивоки были ему органически чужды: прямо и недвусмысленно, в довольно резких выражениях он высказал подозрение, что за этими эксцессами стоит немецкое дипломатическое представительство в Шанхае.

Ребе Леонхард Левин, увидев, как поползли вверх брови барона, попытался смягчить тон:

— Мы, разумеется, не имеем в виду вас лично, господин барон. Но ведь кто-то несомненно финансирует эту газету и поощряет эти антисемитские выходки. Судя по… как бы это выразиться… по почерку, это вряд ли китайские или японские круги…

— Да уж, наверняка, не японские, — с кривой ухмылкой, сквозь зубы обронил фон Дамбах.

Очевидно, он недолюбливал японцев, но вдаваться в подробности не стал. Впрочем, не составляло тайны, что чувства, которые питали друг к другу гитлеровская Германия и Япония императора Хирохито, вопреки официально провозглашенным дружеским отношениям, были далеко не радужными. Обе стороны ревниво оберегали свои секретные планы и неохотно делились ими с партнером; они весьма скептически относились к декларированным намерениям другой стороны — и были правы, ибо эти декларации часто оказывались далеки от реальности. И наоборот — из стенограммы беседы между Гитлером и начальником Верховного штаба вермахта генерал-полковником Йодлем, в ходе которой фюрер назвал японцев лжецами и обманщиками, немцы особого секрета не делали. С другой стороны, «еврейская проблема», для решения которой гитлеровская элита с патологической одержимостью прибегала к все более радикальным мерам, в островной Японии практически не существовала: евреев там почти не было. Что касается оккупированных Японией районов азиатского континента, то присутствие там перемещенных лиц из числа русских и немецких евреев, несомненно, причиняло японцам некоторый дискомфорт. Они, однако, плодотворно сотрудничали с пятью-шестью сотнями семей евреев-багдади: у этих были широкие международные торговые связи, особенно в США. Неудивительно, что деловые круги Токио всячески обихаживали их сообщество, видя в нем полезного союзника в своих усилиях по преодолению традиционного японского изоляционизма.

Барон открыл портсигар и, не предложив своим посетителям, закурил длинную египетскую сигарету. Задумчиво, с огромным интересом разглядывая со всех сторон ее дымящийся кончик, он наконец сказал:

— Послушайте, уважаемые, я же не Господь Бог! Мне понятно ваше беспокойство, но, кроме дипломатического представительства, в Шанхае функционируют торговые, политические и пропагандистские структуры Германии, напрямую подчиненные своим центрам в Берлине. Спору нет, я являюсь дуайеном немецкого землячества в Шанхае, но статус этот чисто… номинальный.

И, рассердившись на самого себя за невнятное объяснение, фон Дамбах нервно добавил:

— В конце концов, не я вас загнал в эту дыру! Сами заварили кашу, сами и расхлебывайте!