— Я повысил голос в огневом взводе не потому, что у меня не хватило аргументов.

— Не будьте мнительны, — ответил Сойка и продолжал: — Доктор подкрепил свои рассуждения примером о каком-то надпоручике Севере, который зарабатывает себе авторитет криком, но при этом теряет доброе отношение людей. Интересно также то, чем он закончил свою мысль. Ему, мол, нигде не было так хорошо, как на военной службе. Работа у нас ведется коллективно, а карьера, как правило, является результатом прилежания и оборотистости дядюшек с не очень высоким положением. — Сойка оперся о край стола и посмотрел капитану в глаза. — Но хуже всего, когда сомнительные методы берут на вооружение молокососы, едва закончившие училище. Если хотите знать, чего вы добились, то пойдите в огневой взвод и послушайте поручика Данека, как он там разносит солдат. Не думаю, что таким образом он выполнит поставленные задачи лучше.

Заместитель командира по политической части кончил говорить внезапно. Он решил, что тот, кто захочет его понять, поймет. Не сказав больше ни слова, он вышел из комнаты.

Исполняющий обязанности инженера дивизиона обескураженно уставился в стену перед собой, чувствуя, как кровь толчками наполняет сосуды в висках. «С нами тоже никто не нянчился, и если бы я делал трагедию из каждого резкого слова…» — подумал он и вспомнил сказанные кем-то слова: «Служба — для настоящих парней, а не для слабачков!»

Главка вернулся к прерванной работе. Еще до проверки он решил предложить командиру вариант групповой подготовки техников, которую возглавит сам. Он понимал, что, таким образом, ему придется взять на себя часть обязанностей, которые до сих пор выполнялись командирами батарей. Но в этом был заложен практический смысл. Он будет постоянно информировать обо всем, что происходит в дивизионе. Уже долго носил он в голове техническое решение, которое существенно улучшит качество подготовки операторов ручного сопровождения; приборы, способные автоматически оценивать ошибки, позволят наряду с уменьшением времени подготовки и обеспечением постоянного поддержания формы операторами добиться также определенного экономического эффекта. Вот в батареях удивятся, что до сих пор сами этого не увидели.

Капитан просматривал свои записи, пытаясь сделать все, что запланировал на этот день, однако настоящий рабочий энтузиазм не приходил. Главка все еще мысленно находился в расположении огневого взвода. И только вспомнив отношение командира к происшедшему событию, которое так взволновало Сойку, а его лишило сосредоточенности, он успокоился. Подполковник Менгарт с его выводами согласился. А Менгарт знает свое дело. Прекрасный офицер и командир, хотя и руководствуется застарелой практикой.

23

Учебный класс походил в тот раз более на парламент, чем на аудиторию, в тиши которой слушатели преодолевают тернистый путь познания. Причиной того, что сегодня все уселись вокруг майора Диана, был Славек Шульц, а точнее — повторное исчезновение надпоручика Шульца с самостоятельной подготовки.

— Осточертело ему это, да ему и не надо так много заниматься, — только что заявил майор Ткач.

— Но в армии везде существует порядок, в том числе и здесь, разве не так? — отверг его аргумент секретарь партгруппы Мила Соучек.

На это никто не ответил. Все немного завидовали легкости, с которой учился здесь Шульц, но Соучек был прав, и они это знали. Потом Янка Диан спросил рассудительно:

— Никто не знает, что с ним происходит? Он, конечно, парень толковый, но не выйдет ли ему потом это безделье боком?

— Безделье? — ухмыльнулся Плашан. — Во всем ищите женщину… — Раздались смешки. — Впрочем, я это просто так, — поправился Плашан, не желавший причинить какого-либо вреда товарищу.

Гинек согласился с возражениями Соучека, но в то же время ему казалось несправедливым говорить о Славеке в его отсутствие. Он высказал свое мнение вслух:

— Он неплохой парень, и я думаю, он примет во внимание то, что мы ему выскажем вечером. А теперь не будем бездельничать, — использовал он слово, промелькнувшее в реплике Диана.

Ответом ему было общее согласие. Только Плашан замахал руками и крикнул громче других:

— Сегодня нет, вечером мы играем в волейбол с вьетнамскими друзьями!

Они разошлись по местам, сели за свои столы и остались наедине со своими проблемами. Гинек погрузился в специальную литературу и мгновенно отключился от всего мира. В последнее время ему стало казаться, что он входит в форму, как было перед экзаменами в высшем училище. Он теперь мог сосредоточиваться на изучаемом предмете и просиживать за материалами по многу часов. Он не воспринимал сейчас ничего из того, что окружало его, и стремился использовать каждую минуту, чтобы вобрать в себя новые сведения о «Барьере», который начал раскрываться перед ним во всем своем совершенстве. Преимущества отдельных его систем, которые он последовательно обнаруживал, побуждали его наращивать усилия. Гинек радовался тому, что хорошо начинает представлять интересный, функционально чрезвычайно действенный оборонительный противоракетный комплекс, и, ничуть не колеблясь, работал даже в ущерб личному времени.

— Ты что, решил завтра убить Булгакова своими знаниями? — спросил его Плашан, лукаво улыбаясь.

Приподняв голову, Гинек увидел, что они остались в комнате одни.

— Уже столько времени? — посмотрел он на часы.

— Именно столько, и самое время идти на ужин, а потом размять кости в спортзале, — весело ответил Плашан.

— Отлично, сейчас только вот это добью, — указал Гинек на стол. — Иди, встретимся в кафе.

Без трех минут девять он поспешно собрал документы и материалы и отправился к библиотеке. Когда он вошел, Вера Булгакова снимала с вешалки шубу.

— Я уже хотела идти за вами, вы остались один.

— Знаете, на меня всегда нападает рвение, когда уже надо заканчивать работу, извините.

Девушка вычеркнула из его карточки возвращенные пособия, положила их на полку и подала Гинеку его абонемент. Он подождал, пока она проверит печати картотеки, и помог ей одеться. Они вместе заперли дверь и закрыли ее решеткой.

Морозный воздух, от которого захватывало дух, казалось, проникал в самые легкие. Гинек долго не мог привыкнуть к морозам; одно время он даже был уверен, что обязательно заболеет, но организм каким-то чудом приспособился и не поддавался гриппам и ангинам. Гинек был убежден, что не болеет именно благодаря трескучим морозам.

— У вас в Чехословакии зима не такая суровая, правда? — угадала Вера Булгакова его мысли. Ее круглое лицо пряталось в высоко поднятом меховом воротнике и пушистой шапке.

— У нас тоже бывает холодно, — улыбнулся Гинек. — Мы живем в горах… Но дома холод переносится легче, — вздохнул он.

— Вы очень скучаете? — участливо спросила она.

— Каждому из нас бывает грустно. Хуже всего было на рождество. У нас такое правило — на рождество собирается вся семья. Если кого-нибудь нет, то всем чего-то не хватает. Впервые в жизни я лег здесь спать на рождество так рано. Мы старались сделать все, как дома, повеселиться, но мысли о ближних навевали грусть. Не знаю, поймете ли вы меня, но мне вдруг как никогда захотелось побыть со своими близкими, сказать им все, о чем не напишешь.

С минуту они шли молча, потом Вера Булгакова спросила:

— А почему вы не позвонили домой?

Он уже думал о такой возможности, но разве можно дозвониться в маленький Борек, затерянный где-то на западе Чехословакии? Уверенность, с какой девушка задала ему вопрос, прозвучала упреком, что он сдался преждевременно.

— Думаете, что можно было бы?.. Я ведь живу в маленьком городишке, — ответил он.

— А почему нет? — улыбнулась она ободряюще. — Это наверняка ближе, чем наш Дальний Восток. Купим талончики, а там увидим.

Она объяснила ему, как он может заказать международный телефонный разговор. Наверное, по лицу его Вера поняла, что ему не все ясно, и поэтому она предложила:

— Если хотите, я схожу с вами на почту.