- Влиятельные родственники, - фыркнула Вера. - А ты как хотела? У него то ли дочь, то ли племянница замужем за каким-то большим человеком. Его не то, что не уволили - они и расследования никакого не провели! Дескать, пациент был в тяжёлом состоянии, и уже прибыл к нам с пробитой артерией. Максимум, чего добился Викентий Иннокентьевич для Сидоренко, так это ссылки в подвал, резать трупы. Но тот и рад до смерти, сидит там, в подземелье, как крот, и пьянствует в одиночестве. Ох, напугала я тебя, наверное, своими сплетнями? Ты не думай, он у нас тут только один такой! Остальные хорошие, вот увидишь. Я тебя потом со всеми познакомлю, когда Викентий Иннокентьевич тебя куда-нибудь определит, и даст задание. Не переживай, я тебя точно не брошу.

Какая милая девушка! Александра улыбнулась, поблагодарила вежливо, и постучалась в кабинет к Воробьёву, возле которого они остановились. Надо ли говорить, что Вериного краткого рассказа было достаточно для Александры, чтобы заранее угадать, к кому из докторов она попадёт на стажировку?

Ночной разговор Воробьёва с Гордеевым она помнила хорошо, поэтому её ничуть не удивило то, что Викентий Иннокентьевич, после фраз приветствия и вежливых вопросов о том, как ей на новом месте, сказал:

- Поздравляю тебя, Сашенька, сегодня твой первый день стажировки в нашей больнице, это большой шаг, и, впоследствии, большие перспективы для такой трудолюбивой и способной ученицы, как ты. Твоим наставником в моё отсутствие будет доктор Сидоренко, Ипполит Афанасьевич, наш анатом. Я думаю, тебе будет полезно практиковаться в этой сфере, ввиду того, что ранее у тебя не было ни малейшего опыта в таких вещах. А доктор, как всегда говорил твой отец Юре Селиванову, доктор - это не только выписывание микстур и сердечных капель, это ещё и работа с человеческим телом! В том числе, и с мёртвым человеческим телом.

"Подлый предатель, - думала Александра, - чёртов сукин сын! Иуда! Ничтожество!"

И, тем не менее, она широко улыбнулась, прижала обе руки к груди в имитации безграничного восторга, и сказала:

- Господи, Викентий Иннокентьевич, я так благодарна вам! Я... я и не знаю, что сказать, вы просто представить себе не можете, как я рада! Отец никогда не позволял мне... если вы понимаете... он считал, что это совсем не женское дело... не для моих нежных девичьих глаз! А я всегда так хотела попробовать! Расширить свои познания, научиться чему-то новому! Да и с мёртвыми, признаться, попроще будет, чем с живыми! Не так страшно ошибиться.

Говоря всю эту чушь, она была так убедительна, что сама почти поверила в то, что, действительно, всю жизнь только и мечтала, что возиться с покойниками. И с довольством наблюдала за Воробьёвым, который явно ожидал от неё другой реакции, и теперь попросту не знал, что сказать.

- Я понимаю, я под вашей протекцией, и вы пока ещё боитесь давать мне серьёзные поручения, - продолжила она с мягкой улыбкой. - Вы не переживайте так, Викентий Иннокентьевич, я не обижаюсь! Я же понимаю, что одна моя незначительная ошибка может стоить вам вашей должности, и поэтому я готова принять любое задание, какое вы мне поручите! И если вы хотите, чтобы я начала со вскрытий - так тому и быть. Тем более, я всегда хотела попробовать...

Ничего подобного, разумеется, она никогда в жизни не хотела. Она была простой восемнадцатилетней девушкой, с нормальной психикой, безо всяких изуверских наклонностей, и, более того, перед мертвецами испытывала тот же трепет, что и любой другой человек.

И, положа руку на сердце, Саша плохо представляла себе, как окажется один на один с покойником в ледяном подвале, полным крыс и зловоний. Не сбежать бы со страху! А ещё нужно будет взяться за скальпель, и... Ох, её мутило от одной только мысли об этом!

Но она была слишком гордой, чтобы показать Воробьёву, как сильно уязвлена. Пусть лучше думает, что она безумно счастлива этому предложению, быть может, это заставит его переменить решение и отправить её к какому-нибудь другому наставнику, а не к патологоанатому Сидоренко.

- Я хочу тебя предупредить, что на деле это может оказаться не так заманчиво, как ты думаешь, - справедливости ради, произнёс Викентий Иннокентьевич. - Ипполит Сидоренко сложный человек. К нему нужен особый подход. И он не станет с тобой церемониться, если ты вдруг растеряешься, Саша!

- И это тоже прекрасно! - кивнула Александра, ничуть не смутившись таких предсказаний. - Всю жизнь со мною рядом были близкие мне люди, вы и отец. Вы оба любили меня, и для вас я всегда буду самая лучшая, и вы могли не указывать мне на мелкие ошибки, боясь обидеть. В этом плане ваш Сидоренко намного предпочтительнее, вы уж извините, если это прозвучит грубо! Я лишь хочу сказать, что я для него чужая, и он не станет поощрять меня. А мне, наверное, только это и нужно сейчас. Я очень хочу попробовать сама. Сама, понимаете? Без чьей-либо поддержки! И пусть меня ругают и критикуют! Это очень важно. Это поможет мне понять, стою ли я чего-то, или же вы с папой меня перехвалили, в виду вашей безграничной ко мне любви.

И она очаровательно улыбнулась, в завершение своего монолога. Воробьёв грустно улыбнулся в ответ, лицо его выражало неподдельное страдание. Он хотел сказать ей, что – о, да, она стоит! И стоит, возможно, гораздо большего, чем им всем кажется. Она находка, удивительно способная ученица, с огромнейшим потенциалом, сообразительная и предприимчивая! И отдавать её Сидоренко, спитому старому алкоголику, это преступление чистой воды!

Но деньги Гордеева сыграли свою роль. Деньги и угрозы. И ныне Викентий Иннокентьевич искренне желал отделаться малой кровью. Это юное создание, стоявшее перед ним сейчас, ещё не нюхало пороху, она была слишком молода, слишком восприимчива, а отец всегда берёг её от потрясений. У неё на столе никогда никто не умирал, она никогда не видела покойников так близко, и уж тем более никогда не занималась вскрытиями. Иван Фетисович всячески ограждал её от этого, запрещая и близко подходить к мертвецкой, да она никогда и не стремилась. Поэтому, следуя заранее продуманному плану доктора Воробьёва, Александра должна была сломаться в первый же день.

Но это он ещё не знал, с кем связался!

Сидоренко был долговязым худым мужчиной, с неприятным, изъеденным оспой лицом тёмно-малинового цвета, и крючковатым, заострённым книзу носом. Будь он брюнетом, походил бы на ворона, и голос под стать: низкий, хриплый, каркающий. Сейчас же, на седьмом десятке, волосы его поседели, сделавшись пепельно-серыми, и невозможно было определить их первоначальный цвет. Взгляд у него тоже был неприятный: не такой, как у Мишеля Волконского – помягче, слава тебе Господи! Но, тем не менее, Александра сразу поняла: они не сработаются никогда.

- Если бы не моё опальное положение, послал бы Викентия к чёрту с этими никчёмными учениками! - Вместо приветствия объявил он Александре. И в красках озвучил всё то, что он думает о господине Воробьёве, не стесняясь присутствия молодой особы нежного возраста.

Да и глупо, наверное, бояться травмировать её нежный слух, с учётом того, чем они собирались заниматься в ближайшие два часа. Это-то, по всем канонам, должно было травмировать бедную ученицу куда больше, нежели ненормативная лексика.

- Звать как? – полюбопытствовал он. Не то, чтобы вспомнил о хороших манерах – скорее, просто не знал, как к ней обращаться.

- Александра.

- Не женское какое-то у тебя имя! – бесцеремонно ответствовал Сидоренко, оглядывая свою ученицу с ног до головы. Она лишь вздохнула в ответ. Имя и цвет волос были теми двумя вещами, что с самого детства не давали ей покоя, заставляя почему-то неизменно смущаться. Особенно тяжко становилось в те моменты, когда ей с пугающей бесцеремонностью указывали на это, вот как сейчас, например.

- В честь дедушки назвали, – попыталась оправдаться она. И усмехнулась. – Впрочем, можете называть меня Анной. Или Викторией! Или Марией? Как вам больше нравится?

Сидоренко весело рассмеялся в ответ, заставив громко ахнуть подслушивающую под дверью медсестру Веру. Той было любопытно, как пройдёт знакомство новенькой с самым отвратительным доктором Басманной больницы, вот она и позволила себе вольность, нагнувшись к щёлочке.