- Флаг… сбит противником, - запыхавшись, доложил Ставничук командиру. Стешенко поднял голову и посмотрел на грот-мачту, а старшина-сигнальщик уже выхватил из ячейки запасной кормовой флаг.

- Быстро поднять флаг! - скомандовал Стешенко и передал свернутое полотнище Ставничуку. Тот бережно прижал его к груди и сбежал с мостика.

Корабль еще больше накренился на правый борт. Зловеще шумела вода в полузатопленном отсеке. Стреляные гильзы подпрыгивали и скатывались за борт. Тяжелая тральная вьюшка, сорванная с фундамента, скользила по наклонной палубе.

Матрос Ставничук появился на прожекторном мостике. Обожженными пальцами он поймал оборванный фал, и над кораблем вновь затрепетал бело-синий флаг.

И снова в бешеном темпе захлопали зенитные автоматы и корабельные пушки, быстрее забегали матросы, тушившие пожар.

А на неподвижный, полузатопленный корабль, резко снизившись, мчались в атаку «мессершмитты». Тяжелый рев самолетов заглушил гул орудийной стрельбы.

- «Мессершмитты» идут на нас! - громко доложил Корниенко.

Командир только что отошел от переговорной трубы и стоял возле телеграфа.

Черная тень самолета закрыла солнце, рев моторов сотрясал воздух.

- Берегись! - закричал Корниенко. Он бросился вперед и закрыл своим телом Стешенко. Поток звенящих пуль и осколков обрушился на мостик, и Корниенко, подогнув колени, упал на палубу. Ему оторвало левую руку, он потерял сознание. «Убит или еще жив? - пронеслось в сознании Стешенко. - Надо его спасти во что бы то ни стало!»

- Фельдшера на мостик! - приказал Стешенко рулевому Стасюну и тут же скомандовал развернуть стволы пушек навстречу очередной волне атакующих самолетов. Бой продолжался.

Самолеты снова ревели над палубой, содрогался корпус корабля, вся корма окуталась дымом. Огромные серые клубы его постепенно заволакивали корабль. Стешенко стоял у тумбы компаса, высоко подняв голову; его черные волосы блестели на солнце, взрывной волной снесло фуражку, но он не замечал этого. И прежде чем корабль закрыло дымом, он успел увидеть откуда-то появившийся «як» и струю пламени и дыма от падавшего в воду «мессершмитта».

По трапу поднялся замполит Воронцов. Он уже знал, что произошло на мостике, и, подойдя к фельдшеру Терещенко, о чем-то заговорил с ним. Тяжело раненного Корниенко отнесли в кают-компанию, где был устроен лазарет, Стешенко увидел замполита.

- Механик тяжело ранен. Ранен и командир отделения мотористов Анатолий Барычев, но продолжает работать. Вся надежда теперь на старшину Лаушкина, - сообщил он Воронцову. - Он говорит, что левый дизель скоро можно будет запустить, а вот рулевое управление совершенно вышло из строя.

- Идите-ка, штурман, вместе со старшиной в румпельное отделение, - сказал Стешенко, обращаясь к старшему лейтенанту Ивану Авдеевичу Хомякову, - будем переходить на ручное управление!

Стешенко говорил громко, не замечая того, что наступила тишина, только где-то высоко в небе гудели самолеты.

- Это «яки» взяли немцев в работу. Пойдем, Василий Константинович, посмотрим, что творится на корабле, - обратился Воронцов к Стешенко.

Замполит, как всегда в трудные минуты, был рядом со Стешенко. От него исходили спокойствие и уверенность.

- Помощника, старшего лейтенанта Сотникова на мостик! - отдал распоряжение Стешенко. - Пойдем, комиссар! - обратился он к Воронцову.

Стешенко первым сбежал по трапу вниз. Этот осмотр корабля был для Стешенко своеобразной разрядкой после напряженных минут, проведенных на мостике.

- Дымовые шашки за борт, - на ходу приказал он, - но главное - нам надо заделать пробоину и попробовать идти своим ходом.

Они уже спустились вниз на железную рубчатую палубу и подошли к пробоине. На юте слышался звонкий голос боцмана, старшины 1-й статьи Ткача, он вместе с матросами сбрасывал за борт шипящие дымовые шашки. Звенели удары молотков по железу, журчала в отсеке вода. Черной раной зияла пробоина. Стальные листы палубы были разорваны и вогнуты острыми краями внутрь, все опалено огнем.

Из клубов дыма появился штурман Хомяков. Он сообщил, что можно перейти на ручное управление, хотя в отсеке еще много воды. Здесь же, на палубе, главстаршина Лаушкин доложил:

- Пожар потушен, воду откачиваем, крен корабля уменьшается. [99]

Матросы повеселели, увидев, что командир спокойно ходит по палубе, громко отдает приказания, ободряет. Крепла уверенность в том, что дело обстоит не так уж плохо.

С моря донесся глухой шум дизелей, это подошел тральщик «Гарпун». Послышался усиленный мегафоном голос командира конвоя:

- На мостике! Жив ли командир? В каком состоянии корабль? Можете идти или нужен буксир?

Тральщик стоял по-прежнему с креном на правый борт. Клубы дыма еще стелились по воде, закрывая корму, но мачты уже очистились и было видно, как на гафеле развевается флаг.

- Ну вот еще! Зачем нам буксир! - искренне огорчился Стешенко и громко, так что услышали на верхней палубе, скомандовал на мостик: - Помощник! Передайте командиру конвоя семафор: «Имею пробоину в днище корабля. Исправляю повреждение, буду следовать своим ходом».

- Добро. Я иду с транспортом по назначению! - ответили с «Гарпуна», и шум дизелей тральщика стал удаляться.

Решение следовать своим ходом принесло Стешенко уверенность и спокойствие.

- Помнишь, Николай Васильевич, - сказал Стешенко, - как лидер «Ташкент» в июне 1942 года, возвращаясь из Севастополя, выдержал девяносто шесть налетов авиации, был засыпан бомбами. Он получил несколько пробоин в корпусе, принял до тысячи тонн воды, но остался на плаву.

- И с этим делом мы справимся! - подтвердил Воронцов.

- Спустись-ка ты, Николай Васильевич, в машину, - подумав, решил Стешенко, обращаясь к замполиту, - посмотри, как у Лаушкина идут дела. Пора уж и двигатель запускать.

Стешенко не без основания возлагал большие надежды на главного старшину Лаушкина. До призыва на флот Анатолий Лаушкин работал техником на севастопольском Морском заводе и участвовал в ремонте тральщика «Мина». Он знал на корабле каждый шпангоут и каждую заклепку.

Воронцов по узкому трапу спустился в машинное отделение. [100]

А Стешенко» стоя возле пробоины, мучительно размышлял. Казалось, он был удовлетворен тем, что налет авиации отбит, корабль на плаву и транспорт цел. Но в то же время что-то его беспокоило. Словно была его вина в том, что корабль получил почти смертельную пробоину, что несколько человек опасно ранены, а он вот стоит невредимый, без единой царапины. Он подумал о людях, которые сейчас находятся в глубоких артиллерийских погребах, в машинном отделении. В наступившей темноте они слышат, как вкрадчиво журчит вода, просачиваясь сквозь поврежденные переборки, чувствуют крен корабля, но не покидают своего поста.

Стешенко знал своих людей, с которыми бок о бок сражался уже не первый год. Он любил их, ибо каждый человек был замечательным специалистом на своем посту, а все вместе они составляли спаянный коллектив.

«И вот я отказался от буксира, чтобы не задерживать транспорт, - размышлял Стешенко. - А что, если корабль не дотянет до базы и затонет? Найдутся люди, которые скажут, что я поступил опрометчиво. «На суше умных много, когда на море беда», - припоминается ему финская поговорка. - И все-таки, все-таки корабль надо во что бы то ни стало сохранить и довести своим ходом в базу».

Тральщик «Мина» - первый корабль, которым Стешенко самостоятельно командует, самый красивый и дорогой для него корабль.

Ветер относит дым, и Стешенко видит чуть зарябившее море и транспорт, идущий вдоль берега в охранении тральщика «Гарпун», но сторожевого катера почему-то нигде не видно.

Поднявшись на мостик, Стешенко вызывает фельдшера Терещенко.

- Как раненые?

- Корниенко плох.

- Примите все меры. В базе, как только придем, ему сделают операцию.

В кают- компанию, превращенную на время боя в лазарет, где лежит тяжело раненный Корниенко, осторожно входит, сняв фуражку, комендор Коклюхин, он тоже ранен, но держится на ногах. Нерешительно остановившись у дверей, он смотрит на своего друга, неподвижно лежащего, желтого, забинтованного. И Корниенко, словно почувствовав его взгляд, медленно поворачивает голову. [101]