Сторожевые катера возвращаются с моря после конвоирования транспортов. У одного разбита бомбой корма, у другого изуродован мостик. Около стоянки катеров появляются санитары с носилками.

4 июня 1943 года на базовом тральщике «Мина» был праздничный день. Контр-адмирал Фадеев вручил морякам ордена и медали.

Бригадная газета «За Родину» в этот день писала:

«Тральщик «Мина» участвовал в героической обороне Севастополя. Огнем своих пушек отражал декабрьское наступление немцев. Тральщик «Мина» обстреливал побережье Крыма, занятое противником в районе Феодосии, участвовал в набеговой операции на коммуникации противника и вместе с тральщиком «Арсений Расскин» потопил сторожевой катер и транспорт противника. В феврале этого года тральщик «Мина» в тяжелой обстановке перевозил и высаживал десантные войска в районе Станичка. Совсем недавно тральщик самоотверженно дрался с «юнкерсами» и «мессершмиттами», спасая груженый транспорт «Интернационал». Несмотря на прямое попадание бомбы, на наличие двухсот пятидесяти пробоин в борту, тральщик остался в строю. Моряки сохранили корабль и привели его своим ходом в базу».

В этот день на реке стояли, развернувшись по течению, тральщики и сторожевые катера. Ветер трепал вымпелы и флаги расцвечивания. Впервые за время войны спустили с кораблей шлюпки и устроили гонки, [106] После вручения орденов на верхней палубе состоялся праздничный обед. Поднимали стаканы с темным кавказским вином за тех, кто сидел за столом, сверкая и звеня орденами и медалями, и за тех, кто в море. Вспоминали друзей, так и не вернувшихся с моря или лежащих в сырой земле.

Был награжден в этот день и старшина 1-й статьи Коклюхин. И хотя лучился на солнце тоненькими золотыми нитями орден Отечественной войны и густое вино было налито в стаканы, заскучал Коклюхин. Спустился незаметно в кубрик и достал свою заветную тетрадь, в которую записывал самые сокровенные мысли. Хранил он ее подальше от взоров бойких друзей, ибо и сам полагал, что не матросское это дело писать дневники. И когда спрашивали любознательные дружки: «Что ты, Саша, все пишешь?», он отвечал: «Письмо девушке», и те деликатно отходили.

Коклюхин открыл страницу своих недавних записей. «22 мая в бою с врагами погиб, заслонив своей грудью командира, мой друг Гриша Корниенко, - читал Коклюхин. - Золотые глаза его закрылись. Прощай, дорогой друг! Я отомщу за тебя. Ни один снаряд не пролетит мимо. Если буду жив, поеду после войны к твоим родным. Расскажу о тебе…»

«Сегодня, в воскресенье, - дописывал Коклюхин, - получил я орден за тот боевой поход, где мы вместе бились с Гришей в последний раз. Слышно, чайки кричат над водой, волны плещутся у иллюминатора, матросы песни поют на баке, а Гриши нет…»

Вечером того же дня в кают-компании базы собрались офицеры. Теперь для нас плавбазой служил большой многопалубный пароход «Очаков» - с удобными каютами, обширной кают-компанией, камбузом, баней и прочими удобствами. На плавбазе снова появилось расписание мест за столом, традиционное «прошу к столу», белые салфетки и компот на третье.

По вечерам свободные от службы офицеры слушали по радио музыку, вспоминали Москву, Большой театр. В кают-компании стояло пианино, и штурман Чугуенко часто садился на круглый вертящийся стул и исполнял незамысловатые марши и вальсы.

В этот вечер слушали музыку из балета «Лебединое [107] озеро», пили чай, и временами казалось, будто и нет войны. Флагманский врач Гелеква пришел в кают-компанию с раскрытой книгой Сергеева-Ценского «Севастопольская страда». Гелеква - старый коммунист, секретарь штабной партийной организации.

- Замечательная книга! Читал, кацо? - обращается он к Чугуенко. Тот торопливо допивает чай. Каждый вечер он теперь занят: фашистские подлодки поставили минные банки на подходах к Поти и на фарватере к реке Хопи. Надо тралить и подходы к Батуми, откуда танкерами вывозится нефть. Поэтому нужно срочно и минеру, и штурману подготовиться к тралению, разработать всю документацию. Приходится работать и по ночам.

- Читал, читал! - быстро говорит Чугуенко, а по тону его можно понять, что ему сейчас не до чтения. - Я прекрасно понимаю, куда ты клонишь. В те далекие времена кто владел Севастополем, тот был и хозяином на Черном море. Но сейчас положение совсем иное, чем в Крымскую войну. Там сейчас, как ты знаешь, сидят фашисты, а наши корабли плавают как хозяева по Черному морю!

В кают- компании становится тихо. Мне вспоминается осенний вечер в Севастополе. Солнце садилось в огненные облака, на море лениво перекатывались волны. И я ощущал свежее дыхание моря и ранней осени, запах пожухлых виноградных листьев на Приморском бульваре. Спешил запоздалый баркас рыбаков с колечками дыма над трубой, скользила яхта в розовом убранстве косых парусов, белели бочки на северном рейде, и чайки с жалобным писком падали за корму кораблей, медленно выходивших из гавани в море…

Махнув рукой, Чугуенко уходит.

Флагманский химик Бондаренко, небольшого роста, флегматичный человек с черными, очень длинными волосами, обращается к Гелекве:

- Давай, Епифан Иванович, лучше в шахматы сыграем!

Бондаренко - сильнейший игрок в бригаде, и те, кто не раз терпел поражение в поединке с ним, переделали известные стихи Некрасова, объясняя талантливую игру химика избытком свободного времени:

Кому живется весело, вольготно на флотах? Начальнику химической, инструктору физической. [108]

- Ну что ж, начнем, пожалуй! - Гелеква делает первый ход. - А куда же исчезает по вечерам наш флагманский штурман и минер? - спрашивает он Бондаренко.

- Работы много, Епифан Иванович, и операторам, и минерам. Скоро до нас доберутся, - отвечает тот.

Шахматная партия, как всегда, когда играют Бондаренко и Гелеква, приобретает острый характер.

Бондаренко делает новый ход и объявляет:

- Шах!

- Да? Что-то ты больно торопишься, дорогой! - быстро говорит Гелеква, обдумывая очередной ход.

А у Бондаренко действительно выигрышное положение. Услыхав, что партия сильнейших игроков принимает острый характер, к ним подсаживаются и остальные офицеры.

Офицеры играют, время от времени перебрасываясь отдельными, незначительными словами. А я думаю о их нелегкой службе. За последнее время действия фашистов усилились. Они перебросили на Черное море еще шесть подводных лодок. Базировались подводные лодки и торпедные катера на Ялту и Феодосию и действовали главным образом на подходах Геленджик - Туапсе - Сухуми. Увеличивалась на Черном море и минная опасность.

Нашим кораблям приходилось все время проводить контрольное траление фарватеров, участвовать в конвоях и боях с фашистскими самолетами. Поэтому кораблей у нас часто не хватало, а тем, кто оставался в строю, все больше приходилось находиться в море. Главной силой противника мы до сих пор считали авиацию, но теперь давали о себе знать и подводные лодки.

15 июня 1943 года базовый тральщик «Защитник» был послан на усиление охранения транспорта «Стахановец» из Туапсе в Батуми.

Был солнечный, ясный день, на море полный штиль, небо чистое и глубокое.

В этот день командира корабля Михайлова на борту не было, он лежал после ранения в госпитале. Должность его исполнял старший лейтенант Гусаков. Время перевалило за полдень, на корабле шла обычная, походная, размеренная жизнь. Тральщик проходил уже мимо знакомого мыса Кодор, когда в 15 часов 19 минут на мостик поступил с юта доклад: [109]

- Справа 110° вижу на воде белый круг!

Пока рассматривали в бинокль, что это за «белый круг», последовал сильнейший взрыв в районе кормового кубрика. Он потряс весь корабль. Корма оторвалась по прожекторный мостик и затонула. Никто из находившихся на ходовом мостике не видел ни перископа, ни следа торпеды, ориентируясь по которому можно было уклониться.

Осталась на плаву носовая часть корабля, но радиостанцию разрушили и передать о случившемся было невозможно.

По команде помощника командира корабля старшего лейтенанта Чешева спустили на воду две шлюпки, но одна из них была увлечена водоворотом тонущей кормы, перевернулась и исчезла.