Я спрашивал его, подвергали ли пыткам в тюрьме, но он при этом постоянно менял тему разговора. Я видел, что ему тяжело говорить об этом, и задал ему тот же вопрос лишь некоторое время спустя. Наконец он признался, что его долго и упорно мучили, причем так, что не хотелось бы вспоминать об этом. Теперь мне стало неловко за свою настойчивость, я упрекал себя за это. Продолжая наш разговор, я не мог не восхищаться его скромностью, а ведь так много было совершено им во имя общей свободы.
По совету Бьянки я решил побывать в тех районах, где действовали партизаны. Меня вызвался проводить туда Карло.
Когда установилась теплая погода, мы поехали.
По дороге в Больцано ди Беллуно Карло показал мне дом Совиллы, построенный у самого подножия неровного склона горы, омываемого бурным ручьем. Старик Совилла был верным помощником партизан.
Оказалось, Совилла теперь здесь не живет, они всей семьей переехали ближе к автостраде в маленькую квартирку в кирпичном доме. Наконец мы нашли и этот дом мужественных людей, отдавших Сопротивлению своего сына и столь много сделавших лично для успеха борьбы партизан.
С улицы идет коридор прямо в маленькую комнатку, которая одновременно и прихожая, и гостиная, и кухня.
Жена Совиллы внимательно присматривается к Карло, прежде чем узнать его, а потом раздаются возгласы удивления и радости, боевые друзья крепко обнимаются. Входит дочка Совиллы — Пупа, которая во время войны, совсем маленькой, была связной у партизан, — и новые улыбки, и новые воспоминания.
Старика нет дома, он в горном селении Казе Бартот, и жена Совиллы передает Карло ключи от внутренних дверей тюрьмы, которые считались потерянными и которые эта семья сохраняла двадцать пять лет в ожидании, что наконец их можно будет вручить тем, кто ими пользовался во время операции «Бальденич».
От дома Совиллы держим путь к Казе Бортот, однако подъехать к нему не так просто из-за очень крутой и потому трудной дороги.
Казе Бортот — это несколько старых крестьянских домишек. Во всей деревне живет не более двух-трех семей; вокруг не видно ни обработанных полей, ни стад. Совершенно пустынные места, пересекаемые на крутых откосах редкими тропинками. Глядя на эту местность, невольно думаешь о маршруте, по которому много лет назад двигались партизаны после операции и где они скрывались.
Стрелки наших часов подходили к полудню, когда мы добрались до Казе Бортот и подъехали к дому Совиллы. Постучались. Дверь открылась, и навстречу нам вышел старик…
Он с первого же взгляда узнал Карло и обнял его. Мне пришлось ждать довольно долго, прежде чем он успокоился и ввел нас внутрь.
Старик, сохранивший удивительно ясную память, рассказывая о прошлых событиях, дополняет Карло и говорит, что в ночь с 14 на 15 июня 1944 года партизан сопровождал к тюрьме не Беппо, его сын, а Нино, который впоследствии был увезен в Германию, и о нем говорили, что он пропал без вести. Припоминает, что Де Люка оставлял ему деньги, чтобы купить целого теленка на мясо и доставить его для партизан в заранее условленное место. Он прекрасно помнит то время, когда прятал Карло в старом домишке в глубине узкой долины, и даже помнит имя доктора, вызванного в связи с тяжелым ранением, которое получил Карло, упав с моста в реку.
С сожалением старик вспоминает о своем сыне Беппо, вынужденном эмигрировать в поисках работы и остаться за границей.
Ближе к вечеру обходим места, где партизанам приходилось в боях отражать атаки нацистов. Здесь для Карло каждый поворот ручья, каждый брод, каждое дерево, каждая скала связаны с чьим-нибудь именем, каким-то событием или воспоминанием. К вечеру мы пошли к Кавиоле, где Карло с восемнадцатью товарищами отбивал атаку двух тысяч эсэсовцев. Когда кончились боеприпасы, он отдал приказ отступать в горы. Он потерял в этом бою несколько человек убитыми, зато немцы — 150. Вспоминаем, что сегодня — 25 апреля, и многие жители города решили поехать в Венецию, чтобы присутствовать на открытии памятника партизанам работы скульптора, который в прошлом сам был партизаном и носил кличку Мурер.
Был почти полдень, когда мы подошли к дому бывшего партизана Оресте, Он встретил нас сердечно и сразу же сказал, что на следующее утро он не пойдет на работу, чтобы проводить нас в те места, где смертью храбрых пал Кузнецов, и к форту Тромбион, где когда-то партизаны совершили свою удивительную операцию.
Рано, в девять утра, мы уже были в кухне дома Оресте. Он быстро надел пиджак, и мы отправились в путь по узкой и пыльной деревенской улице.
Поднимаемся по крутому склону холма, возвышающемуся над всей долиной Чезиомаджоре. Здесь Оресте мне рассказывает о том, как 22 февраля 1945 года партизаны попали в окружение и как при этом был убит Кузнецов. Перед тем как подробно рассказать мне обо всех событиях этого трагического дня, меня проводили к месту героической гибели Кузнецова.
Оресте тщетно пытался уговорить власти поставить после освобождения памятник русскому, отдавшему жизнь за свободу Италии от фашизма. После безуспешных попыток он на партизанские и личные сбережения купил этот участок и воздвиг там маленький памятник из белого мрамора, около которого каждый год в день Первого, мая появляется венок из живых цветов.
После полудня Оресте повел нас к развалинам форта Тромбион, до последнего времени не восстановленного, стены которого по-прежнему сохраняли следы страшного взрыва. Стена оборвана метров на пять.
Слушаю рассказ моего проводника о том, как тонко и чрезвычайно хитроумно был разработан план операции.
Форт Тромбион создавал большие трудности для партизан при передвижении отрядов. Кроме того, его разрушение нанесло бы значительный ущерб нацистам. Они в нем хранили боеприпасы и взрывчатку. Долго пришлось ждать подходящего момента для диверсии, и наконец такая возможность представилась. Ему — Оресте Грису — с группой партизан удалось захватить коменданта форта. Руководители партизанского отряда решили воспользоваться этим обстоятельством и срочно провести операцию по взрыву форта. Срочно, потому что боялись, что длительное отсутствие коменданта форта — обер-лейтенанта — будет замечено, и тогда возможен провал. Выполнить операцию было поручено Брунетти с минимальным количеством людей. С ним пошли Кузнецов, Бортников и двое итальянцев.
Группа захвата форта в условленном месте, указанном Оресте, заполучила круглолицего, правда, за две ночи похудевшего обер-лейтенанта. На нем все тот же выглаженный костюм. Комендант имел вид бравого офицера.
Перед началом операции его предупредили: если он попробует что-нибудь сделать по-своему, то его «адъютант» (светловолосый Иван Кузнецов, стоявший тут же в немецкой форме) продырявит его из автомата. Переведенные слова офицер воспринял серьезно. Ему хотелось жить, и потому он поклялся переводчику сделать все, что ему скажут. Ходили слухи о том, что на Гитлера готовилось второе покушение. Фашизм трещал по всем швам и в Италии. Комендант верил и чувствовал все это. Присутствовавший при инструктаже командир бригады Карло заверил, что офицеру будет сохранена жизнь и его отпустят за границу Италии, хотя бы в Австрию.
Вместе с переданным группе гитлеровским комендантом четверо партизан во главе с Брунетти ушли среди ночи к форту. Им предстояло до взрыва разоружить весь гарнизон в составе шестидесяти трех человек и при этом не вызвать и тени подозрения. Малейшая оплошность могла всех погубить.
Коменданту придумали легенду. Если часовой задаст вопрос об охране, идущей рядом, комендант должен сообщить, что он возвращается с совещания и с ним представители гарнизона — один майор (в форму майора облачился Брунетти) и четверо унтер-офицеров.
…Темной скалой приближалась крепость, дорога была выложена брусчаткой. Далеко слышались шаги в ночной тиши. Часовой заметил движение группы людей, укрылся в башенку, которая находилась на стене, и окриком остановил незнакомцев. Комендант назвал фамилию и объяснил, кто с ним рядом. Послышался щелчок в замке, и массивная дверь открылась так, что мог зайти только один человек. Внутри форта горел огонь. Комендант медлил. Может быть, на миг ему захотелось вскочить и захлопнуть дверь, но офицер хотел жить, да и дверь не так быстро закроешь. Казалось, тянулись долгие минуты. В этот момент в открытый проем шагнул Брунетти. «Майор» двинулся на часового. Тот отошел и стал во фронт. За «майором» следовал комендант, потом Бортников своей высокой фигурой закрыл проем. Он внимательно осмотрелся и махнул остальным рукой, приглашая зайти. Быстрым движением Кузнецов стал сзади коменданта, а двое итальянцев — возле часового. Его надо было обезоружить. Но у входа за ним внимательно наблюдал другой часовой, находившийся на стене. Он еще спросил: «Кому там ночью не спится?» — хотя знал, что офицер и до этого приходил в крепость поздно ночью или даже под утро.