Доколе в этом мире жить мне, слезы тайные точа?

И за разлуку мне доколь на всех сердиться сгоряча?

Что жизнь кратка, я не страшусь. Землей меня засыплют пусть,-

Но расставанья труден груз,- согнулась я, его влача.

Отвергнув жизни благодать, одна пойду тебя искать.

Друзей с собой не стану звать, в жестокосердье улича.

На свечке ярый воск оплыл, спалил он столько легких крыл,

Блаженных мотыльков сгубил… Ты – памятник любви, свеча.

Махфи, тебя насилья меч избавит от тревог и встреч.

Доколе пленнице любить так безрассудно палача?

Я – слезы, хлынувшие вдруг, их удержать не суждено,

Сквозь частокол густых ресниц они прорвутся все равно.

Я – длань, что в муках ворот рвет, Меджнун, что встречи тщетно ждет,-

С тех пор как мы разлучены, все безнадежно и темно.

О птица сердца – соловей, рыдай над участью моей!

Здесь пенье раннее твое мне утешение одно.

Повсюду под моей пятой сухой бурьян, татарник злой,

Индийский златотканый шелк колюч, как грубое рядно.

Я ночью не смыкаю глаз, готов дорожный мой припас.

Вдруг дверь откроешь ты сейчас… Жду чуда,- сбудется ль оно?

Терпеньем сердца я горжусь, сквозь жизнь оно проносит груз,

Я, с горем заключив союз, смирилась с участью давно.

Махфи! Ты пламень не зальешь, хотя годами слезы льешь,

Глазами, полными тоски, тебе глядеть на мир дано.

Как Тигр-река, из глаз моих струятся слезы день за днем.

Грудь разрывает трудный вздох, испепеляющий огнем.

Влюбленный в розу уколол себя об острые шипы,

И серны плачут, что в степи трава засыпана песком.

Побудь, останься, отдохни – уже привал недалеко,

Еще совсем немного сил – и до него мы добредем.

Как пересохший водоем, глазницы темные мои.

Бушует Тигр-река в груди, никто не ведает о том.

Махфи, о царственной парче и об атласе не мечтай,

Богаче ты иных владык в суфийском рубище своем.

Забудет розу соловей, когда меня в садах увидит.

Брахман нарушит свой обет, когда меня в мечтах увидит.

Таится розы аромат в нераспустившемся бутоне,

Кто ищет близости моей, пускай меня в стихах увидит.

Я отрешилась от всего, и стала жизнь моя легка.

Разлуки пью смертельный яд, моя отчизна далека.

Где ты, свидания шербет? Мне жаждать больше силы нет.

Дитя безумия и бед, на сердце тяжесть и тоска.

Тебя любить мне не велят, и попрекают, и корят,

И камни, все, что есть подряд, в меня летят издалека.

Я пальма мысли, что дает раздумий сокровенный плод.

Благоуханны те плоды, но ноша их ветвям тяжка.

Махфи, мечты от всех таи, на сердце узел затяни,

Пусть тайна, жгущая уста, вовек не сходит с языка.

Стал пеплом жар любви моей, вчера мне тело жег огонь.

Одежда пламенем взялась, ее не уберег огонь.

Как будто руты семена, мысль беспощадно сожжена,

Сгорели речи, письмена – их в свой костер вовлек огонь.

Душа в слепящих языках, ее спалил стихии взмах.

Сгорели стоны на устах, и поглотил упрек огонь.

Мне снилось ночью: я в гурьбе погибших от любви к тебе,

Пылал мой саван, как свеча,- всеяден и жесток огонь.

Полночный стон и ранний стон, как перенес их небосклон?

Нет больше звезд, сожжен бутон, но светел твой чертог, огонь.

Ресницы, словно бурелом, слепящим схвачены огнем.

Хочу заплакать, но о чем? Махфи, твой уголек, огонь.

Небеса вдалеке на горбатого, друг, похожи.

Испаренья земли на тяжелый недуг похожи.

Жалом кинжала кажется стебель тюльпана.

Кипарисы на стрелы, пронзившие луг, похожи.

Прекрасная дичь себя, как мишень, открыла.

Брови ее на натянутый лук похожи.

Виноградник по осени стал окровавленно-красным;

Листья стали на кисти отрубленных рук похожи.

Время давно арыки в садах иссушило -

Они на обкуренный ядом чубук похожи.

Жители мира взаимно так насосались крови,

Что на гранаты стали вокруг похожи.

На червей внутри своих коконов шелковичных Богачи,

 надев цветной архалук, похожи.

Твои наставленья о мире, о проповедник,

На комариный назойливый звук похожи.

При мысли о клетке душа Саидо трепещет,

И мысли на птицу становятся вдруг похожи.

Ухо – это раковина… слух…- быть ему жемчужиной вели!

Череп – чаша разума, а дух – море в чаше, сбитой из земли.

Воздух и огонь в моей груди бурю в море дум произвели!

Катятся моря моих речей,- волны их и близко и вдали.

Все это – сокровищница тайн, ибо на устах моих печать.

Завистью пылают столько лет злые грамотеи без числа,

Потому что в книге этой нет слов порабощения и зла.

Вновь ко мне приходят по ночам все, не развязавшие узла…

Мысль, которой выстроили храм, та, что людям славу принесла,-

Бред и помрачение мое,- если мне случится задремать.