Новый истребитель легко гнал по горизонту скорость свыше шестисот километров в час.

Если на Як-1 Андрей редко набирал за боевой разворот свыше восьмисот метров, то на Як-3 он свободно выходил на тысячу.

Виражи, несмотря на укороченное крыло и возросшую нагрузку на квадратный метр плоскости, он выполнил за девятнадцать секунд, не уступая Як-1.

Ни один из летчиков полка не остался равнодушным к перевооружению на новую машину. Да разве можно было не радоваться, получив самолет, который превосходил по своим летным данным не только хваленый «Фокке-Вульф-190», по и самый скоростной из модифицированных «мессершмиттов» — Ме-109 Г-2.

Переучивание на новый самолет личный состав полка закончил за какую-то неделю.

А затем пришел приказ. Полк уходил вслед за своим командующим генерал-полковником Хрюкиным в 1-ю воздушную армию, воевавшую в составе 3-го Белорусского фронта.

Глава восьмая

Карл еле успевал переворачивать страницы календаря. Время галопировало, пришпоренное грозными событиями. Чувствовалось по всему, что оно перестало работать на немцев. Начинало сбываться пророческое предсказание: «Посеявший ветер — пожнет бурю». В среде нацистских бонз стала ходовой поговорка: «Наслаждайтесь войной — мир будет ужасен».

Водоворот событий, захлестнувший Карла, тянул его на дно. И он не сопротивлялся, отдался течению. Что он мог сделать, когда водоворот событий, уже унесший почти все его надежды, надломивший волю, оказался сильнее его устремлений. Да и разве от него все зависело? Он верил фюреру, верил Геббельсу, верил Герингу… А все их обещания, прожекты — блеф… Сколько людей пошло за этими маньяками, и куда они их привели? Москва, Сталинград, Курск… Теперь мало осталось тех, кто еще надеется на что-то…

«Гончие псы» к началу 1944 года превратились в обычных дворняг — ночных сторожей, которых держали на привязи.

Карл постоянно ощущал на себе ошейник с цепью, которая дальше командного пункта, кабины «мессершмитта» и кровати для дневного сна не отпускала. Нагрузка на летчиков авиагруппы была большая. У Карла тоже редкая ночь обходилась без боевого вылета. Обычно он уходил в зону севернее Берлина и там, находясь в засаде, ждал, когда в сторону столицы потянутся косяки четырехмоторных бомбардировщиков. Ждать приходилось долго — по часу и полтора. Пилотируя машину по приборам в непроглядной мгле, Карл невольно вспоминал библейскую цитату: «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и дух божий носился над водою».

Духу было хорошо носиться над океаном — он был бесплотен. Карлу же приходилось труднее: у него было материальное тело, и существовало великое множество стрелков противника, желающих продырявить это тело насквозь.

Вконец измотанный ночными бдениями, выбившими организм из нормального физиологического ритма, Карл попросился в отпуск.

Сначала он отправился в Берлин. Но столица рейха не была теперь тем местом, куда фронтовики, уставшие ходить в обнимку со смертью, могли на время сбежать от крови и трупов. Частые тревоги и налеты советской и англо-американской авиации делали Берлин обычным прифронтовым городом, где душа могла расстаться с телом почти так же свободно, как и на фронте.

Большую часть второго отпускного дня он провел в подвале, оборудованном под бомбоубежище. Некоторые жильцы перенесли сюда из квартир кресла и дремали в них, когда бомбы падали на отдаленные кварталы.

В третьем часу дня у подвальных старожилов исчезла сонливость. Близкие разрывы тяжелых бомб содрогнули убежище. Казалось, что фугаски рвутся над самой головой. Противный холодок страха подкатился к самому сердцу. Карл чувствовал, что еще чуть-чуть — и нервы, не выдержав, лопнут, как перетянутые струны. К счастью, вскоре разрывы прекратились. Затихло и пустопорожнее тявканье зениток. Радостно взвизгнула сирена, возвестив об отбое тревоги.

Когда Карл выбрался из подвала, жмурясь от дневного света, он не узнал местности. Его окружали груды развалин и пылающих коробок зданий. В воздухе носилась гарь и красноватая кирпичная пыль. С подъехавших «бюссингов» спрыгнули солдаты оцепления и рабочие команды с лопатами и кирками для расчистки засыпанных укрытий.

Из развороченного бомбой асфальта на тротуаре хлестал гейзер воды. Видимо, в этом месте проходили трубы водопровода. Среди руин осторожно, ощупью, пробирались санитарные машины в поисках пострадавших. Они же подбирали и трупы погибших.

«С меня достаточно», — решил Карл и направился укладывать чемоданы. Вечером он уехал в Вернигероде, в имение, где оседло поселилась баронесса Магда фон Риттен. Мать в Берлине появлялась и раньше редкими наездами. А теперь, когда бомбардировщики противника стали в берлинском небе частыми визитерами, баронессу в столицу нельзя было заманить никакими сокровищами.

К началу лета 1944 года под натиском советских армий германские войска оставили большую часть оккупированных территорий в России. Войска 2-го Украинского фронта вошли в Румынию.

Обострилось положение в Югославии и Италии, ширилось антифашистское движение в оккупированных странах Европы.

С высадкой англо-американских войск в Нормандии положение Германии еще более ухудшилось.

Наступал кризис. Одним из симптомов его было неудавшееся покушение на Гитлера, осуществленное одноруким полковником графом Штауффенбергом. Заговорщики пытались вывести Германию из тупика войны. Офицеры и генералы, принимавшие участие в заговоре, понимали, что, пока жив Гитлер, никто никаких переговоров с Германией вести не будет.

Прокатившаяся волна кровавых репрессий задушила заговор. У СС и СА прибавилось работы. Гитлер приказал выкорчевать всех, кто имел хоть малейшую причастность к заговору. На рекламных тумбах висели длинные списки осужденных к расстрелу.

Однажды в кабинет Карла без стука ввалились три эсэсовских офицера.

— Сдайте оружие! — приказали они.

— В чем дело? — удивился Карл, передавая им вальтер.

— Вы должны сейчас поехать с нами, — заявил незнакомый оберштурмфюрер, пряча пистолет в портфель. Всю дорогу Карл думал о возможной причине ареста, но ни к какому выводу не пришел.

В кабинете, куда Карла привели эсэсовцы, сидел старый знакомый Клаус Диппель, ставший штурмбанфюрером.

— Садитесь, фон Риттен, — сказал он, указав Карлу на кресло, стоявшее перед столом.

Карл сел, стараясь казаться спокойным. Но это удавалось с трудом.

— Надеюсь, курить-то мне можно? — спросил он.

— Кури, — буркнул Диппель, раскрывая досье.

Прикуривая от зажигалки, Карл почувствовал, как дрожат его руки.

— Вы были знакомы с неким полковником графом Шенк фон Штауффенбергом?

«Вон оно что!» — По спине скользнули холодные мурашки.

— Во время моего обучения в училище рейхсвера в Дрезден-Нойштадте я знал юнкера фон Штауффенберга. Но он обучался в соседней роте, поэтому мы близки с ним не были.

Диппель записал ответ в карточку допроса.

— Как часто вы встречались со Штауффенбергом?

— Я не могу назвать количество наших встреч… Мы же, повторяю, учились в одном училище. Но я был мало знаком с ним и регулярных контактов не поддерживал.

— Когда вы встречались последний раз?

Карл задумался.

— Последняя наша встреча была, — сказал он после долгой паузы, — в январе 1939 года в дворянском клубе на банкете в честь восьмидесятилетия его величества Вильгельма II. За банкетным столом наши места оказались рядом.

— О чем вы говорили с ним?

— Обычный светский разговор. Интересовался службой. Мы служили в разных гарнизонах. Сплетничали об общих знакомых. Больше я с ним не встречался. Я в это время был уже летчиком, а граф остался верен инфантерии.

— Значит, после 1939 года не встречался с ним? А не было ли попыток со стороны Штауффенберга восстановить знакомство, скажем, с помощью переписки?

— Нет, — твердо ответил Карл.