Надев меховую куртку и шлемофон, Карл направился к выходу, бесшумно ступая по ковровой дорожке новенькими унтами с хромовым верхом и электрическим подогревом. Сильно пнув ногой набухшую дверь, он открыл ее и скрылся в клубах морозного пара, ворвавшегося с улицы. Грета зябко передернула полными плечами, просматривающимися сквозь прозрачную кофточку. Одета она была явно не по сезону и не по русскому климату.

— Бог мой! Что будет дальше? Я боюсь, что скоро превращусь в сосульку.

Грета взяла с плиты кофейник и подошла к Трагмюллеру:

— Пожалуйста, герр обер-лейтенант, выпейте еще чашечку. — Наливая кофе в чашку из саксонского фарфора, она словно случайно прикоснулась тугой грудью к его плечу.

Но летчик взглянул на нее отсутствующим взглядом и, рассеянно поблагодарив, поднялся из-за стола. Если бы кто знал, как ему сегодня не хотелось лететь? Впервые он не рвался в воздух. «В чем дело? — думал он, не узнавая себя. — Гейнц Трагмюллер, признанный храбрец и мастер воздушного боя, сегодня насилует себя перед вылетом?»

— Грета, — признался он женщине, — я бы предпочел посидеть с тобой, а не лететь туда, куда поведет меня фон Риттен.

Трагмюллер нехотя надел куртку и направился вслед за ведущим.

Навстречу шла группа летчиков, только что вернувшихся с задания. Эти счастливчики на сегодня отлетались. Теперь они могут не спеша пить кофе и щупать Грету, известную среди летного состава эскадры под кличкой Спарка.[77]

Взвинченные нервным возбуждением, еще не остывшие от проведенного боя, летчики оживленно обсуждали детали схватки с русскими «яками».

— Бедный Франц, — услышал Трагмюллер обрывок фразы, — он даже не пытался сбросить фонарь…

«О каком Франце идет речь, о Лемке или Эльнере? Если фонарь не сбросил Лемке, то дело дрянь» (за ним оставался карточный должок в 120 рейхсмарок).

Обер-лейтенант хотел было догнать летчиков, чтобы уточнить фамилию погибшего, но до него донесся гневный голос фон Риттена, угрожавший отдать кого-то под военный суд.

Не желая выслушивать от раздраженного майора замечание за задержку, обер-лейтенант поспешил к своему «мессершмитту», на фюзеляже которого между черно-белым крестом и номером самолета красовалась дама треф. По-видимому, бензозаправщик так и не запустили, ибо заправку продолжали производить из канистр.

Жмурясь от искрящихся снежинок, Трагмюллер смотрел, как стоявший на плоскости механик брал непослушными руками подносимые канистры и опрокидывал их в воронку, затянутую мелкой металлической сеткой. Трофейные рукавицы насквозь пропитались пролитым бензином, который, испаряясь на морозе, отбирал у рук последние крохи тепла. Когда холод становился невыносимым и пальцы теряли чувствительность, механик прекращал заправку и, сняв рукавицы, отогревал руки, засовывая их в расстегнутую прореху ватных брюк.

Не меньше доставалось и мастерам по вооружению. Щеки у большинства солдат были обморожены. Натянув отвернутые пилотки на уши, они стучали смерзшимися сапогами. Подкованные железными шипами подметки леденили ноги, а морозный ветерок пронизывал насквозь серо-голубые шинели из тонкого эрзац-сукна. Оставляя примерзающий к металлу эпителий с кожи рук, они с трудом вставляли пушечные и пулеметные ленты в раскрытые пасти патроноприемников.

Трагмюллер еле дождался, пока самолет заправят и закроют лючки. «В такой мороз приятнее сидеть в кабине, — подумал он, — там нет ветра и есть электроподогрев».

Фон Риттен, получив доклад о готовности самолетов, направился к телефону, чтобы запросить разрешение на вылет, а Трагмюллер забрался в кабину «мессершмитта».

Неожиданно в безоблачном небе послышалось ровное, басовитое гудение русских моторов. Все, бросив работу, с опаской посмотрели в сторону, откуда шел этот шум, перекрывший гул далекой артстрельбы. Кто-то из солдат крикнул: «Черная смерть!» — и механики бросились в запорошенные снегом щели.

Фон Риттен, оглянувшись, увидел, что на самолете Трагмюллера завращался винт запускаемого мотора. Он сначала хотел тоже бежать к своему самолету, но, увидев, что из-за аэродромных сооружений показалась идущая бреющим полетом шестерка Ил-2, понял, что взлететь опоздал и ему нужно спешить в укрытие.

Штурмовики на границе аэродрома сделали горку и, набрав высоту, начали по одному сваливаться в пикирование на самолетную стоянку. Последнее, что успел заметить фон Риттен, падая лицом вниз на дно старой воронки, приспособленной солдатами под сортир, это снежную пыль за хвостом «мессершмитта», взлетающего из капонира.

Затем раздался леденящий душу свист. Фон Риттен, чувствуя себя беззащитным, плотнее прижался к земле и, закрыв голову руками, старался дышать через рукав куртки, чтобы не задохнуться от омерзительной вони.

Трагмюллеру удалось взлететь за доли секунды до того, как на аэродроме начали рваться бомбы. Холодный двигатель несколько раз чихал, давая перебои и грозя обрезать, но затем прогрелся и заработал нормально.

Убрав шасси и переведя самолет в набор высоты, Трагмюллер огляделся. «Илы», замкнув круг, штурмовали и обрабатывали цели огнем реактивных снарядов и пушек.

На самолетных стоянках чернели на снегу воронки от авиабомб. Четыре «мессершмитта» горели неярким в свете солнечного дня пламенем. Чад и дым поднимались со стоянок и складских помещений, смешиваясь с дымками зенитных разрывов, испятнавших небо над аэродромом.

Обеспечив себя высотой, обер-лейтенант развернулся в сторону аэродрома. Атаковать штурмовиков, когда по ним вели огонь зенитки, он не собирался. У него не было желания напороться на свой снаряд. Уйдя в сторону солнца, Трагмюллер ждал, когда «илы» закончат работу и выйдут из зоны зенитного огня.

Наконец штурмовики освободились от боеприпасов. Разорвав оборонительный круг, они собрались в звенья и потянулись на восток.

Ил-2, бомбившие аэродром, были первых серий — одноместные, не имевшие огневого прикрытия с задней полусферы. Поэтому Трагмюллер решил, что, несмотря на численное превосходство русских, он может их безнаказанно атаковать сзади.

Внимательно просмотрев воздушное пространство и убедившись, что штурмовики идут одни, без прикрытия истребителей, обер-лейтенант дал полный газ и начал стремительное сближение. Будь это другая цель, Трагмюллер, взлетевший один, постарался бы уклониться от боя. Но сейчас соблазн выполнить неожиданную атаку из «мертвого пространства» был слишком велик.

Круто спикировав вниз, он выхватил «мессершмитт» над самыми вершинами дубов придонского леса, так что иней посыпался с ветвей на лица русских солдат, проводивших его машину недобрым взглядом. Когда до «горбатых» оставалось не больше пятисот метров, Трагмюллер сделал горку, наложив перекрестие прицела на замыкающий самолет. Теперь ему оставалось только подождать, когда дистанция между ними сократится до ста метров, и нажать на кнопку управления огней.

Это была классическая атака — на горке снизу после пикирования.

Летчики «илов» не подозревали о его присутствии. Трагмюллер атаковал их из непросматриваемой сферы. Хотя, если бы штурмовики разомкнулись по фронту, они могли бы видеть, что творится в хвосте товарищей. Эти же «илы» шли компактно, как на параде.

Удачно отработав по немецкому аэродрому, они благополучно пересекли линию фронта и теперь летели над своей территорией. Азарт боя, обостренное чувство опасности и боевого напряжения у них сменились чувством расслабленности. Это естественная реакция любого человека, выполнившего опасную работу. Но летчики, не научившиеся заставлять себя быть предельно внимательными до самой посадки, часто рассчитывались за это дорогой ценой. Самоуспокоенность и благодушие, наступавшие после проведения боя, послужили причиной многих преждевременных смертей. Чаще всего об этом забывали молодые парни, не имевшие боевого опыта.

С четверки Ил-2, шедших в сторону фронта, заметили атакующий «мессершмитт» и успели о нем передать по радио. Но было поздно. Трагмюллер уже давил на электрическую кнопку управления огнем.