Все это было написано уже после того, когда стало ясно, что разрозненные и фрагментарные попытки рыночных реформ А. Косыгина и М. Горбачева не могли быть доведены до конца в условиях нашего «реального социализма». Великодержавная КПСС не позволяла развиваться отношениям самоорганизации, инициативы снизу и самодействия. Для этого нужна была революция. И она свершилась, но лишь на путях отказа от КПСС как правящей партии. Как было показано в предыдущих главах, иного пути к экономической демократии, рынку и правовому государству у нашей страны просто не было. СССР, в отличие от Китая, слишком далеко углубился в социализм, внутри которого все попытки реформ обрекались на провал. К сожалению, многие «советские экономисты» не понимают этого до сих пор.
В статье под характерным названием «Юрий Яременко считал, что советскую экономику спасли бы не рыночные реформы» его ближайший коллега, С. Белановский, утверждал, что академик считал рыночные реформы, начавшиеся в нашей стране после 1992 г., «экономическим бедствием» и призывал к «закрытию экономических границ, т. е. автаркии», к «установлению полного государственного контроля над ТЭКом». По свидетельству Белановского, Ю. Яременко был сторонником «плановых преобразований» советской экономики и не принимал рыночного пути для нее, полагая, что последний «навязан стране мировым сообществом (бывшими противниками по «холодной войне») и коррумпированной правящей верхушкой, в первую очередь – нефтегазовым лобби». К работающим в его институте «рыночникам» академик не всегда относился терпимо [128] .
Другой наш экономист-математик, В. Волконский, видит важную особенность России в «невозможности товарного производства вообще». Автор призывает к созданию «сильного государства», возврату к адресному командному планированию, как это было в СССР [129] . Он считает, что сильная государственная власть, командная система управления – это не только национальная особенность, но и панацея в решении чуть ли не всех проблем российского общества. Поразительны следующие слова этого автора: «Несмотря на все дефекты модели реального социализма в СССР, которые привели в конце концов к его разрушению, непреходящее значение этого опыта состоит в том, что он показал принципиальную возможность подчинить экономическую деятельность контролю и руководству со стороны государства во имя раскрытия способностей большинства» [130] . Государством в СССР, как известно, управляла коммунистическая партия, и именно она отвечает за социализм и за его крах. Теперь у нас много разных партий, и вопрос о роли государства в экономике и в обществе стоит совсем в иной плоскости. Подобные суждения выглядят поистине анахронизмом.
Итак, согласно мнению многих ученых-экономистов, вышедших из «советской шинели», России не нужна смешанная рыночная экономика с конкуренцией и развитым предпринимательством. Все это чуждо нам и навязано извне. О частной собственности речь, как правило, не идет, речь идет о возврате Госплана и централизованного планирования. Такая «наука» не отвечает современным задачам экономического развития нашей страны, она не может быть востребована жизнью. Но и это еще не все.Наиболее яростное «обоснование» необходимости возврата к прошлому высказывает российский экономист, директор Института статистики при Госкомстате РФ В. Симчера. В социализме, созданном в СССР, он видит «орудие позитивного, созидательного строительства», Сталина характеризует как деятеля, который возглавил движение по «использованию идей коммунизма (1932 г.) в интересах возрождения нашей страны, воссоздания мощного и независимого государства» [131] , как будто бы ничего иного и не было. В книге, написанной в соавторстве с известным политиком В. Жириновским, он призывает «вновь вернуться к планированию», приостановить приватизацию и вернуть стратегически важные отрасли народного хозяйства в собственность государства, прекратить насильственную ломку вертикальных структур в сельском хозяйстве, ориентацию на мировые цены, изменить характер внешнеэкономических связей, опираться во внутренней политике на национализм и т. д. [132]
Приходится еще раз признать, что инерция старого и отжившего свой век мышления, а также советского «воспитания и зомбирования» живет и еще очень сильна, хотя и не нарастает, а скорее ослабевает. Правда состоит и в том, что не только отдельные ученые-экономисты, но и целые исследовательские коллективы и организации и сейчас подпитывают своими идеями и разработками левую оппозицию нынешним реформам. К сожалению, еще никто не подсчитал гигантские потери страны от неконструктивной оппозиции, от инерции просоветских настроений и «ценностей», от неумирающей советской экономической науки, которая до сих пор питает устаревшими идеями реваншистские силы в России.
Что же предлагают В. Жириновский и В. Симчера, чтобы остановить наше сегодняшнее «движение к пропасти», как они говорят? Возврат к казарменному режиму, к государственной плановой экономике. В частности, они предлагают мобилизационными средствами повысить долю фонда накопления в ВНП до 30–40 %, поднять нормативы амортизационных отчислений и выбытия основных фондов, повысить темпы роста прогрессивных отраслей, запретить старые технологии, создать государственные службы по внедрению новой техники, восстановить старые экономические связи, укрупнить производственные предприятия и комплексы, «повсеместно ликвидировать повременную оплату труда», принять твердые меры «по мобилизации трудовых ресурсов и их концентрации на решающих направлениях» [133] .
Ясно, куда нас зовут эти авторы – противники рыночных экономических реформ. Нетрудно понять, что они повторяют тезисы большевиков, причем не только Сталина, но и Троцкого, автора концепции трудовых армий. Им не нужны политическая демократия, рыночный механизм, эффективная экономика. Им не нужны современные и высококачественные, основанные на НТП, инновациях, на внутренней заинтересованности производителей и всего общества темпы экономического роста. Им нужен возврат к диктатуре одной (очевидно, своей) партии, к централизованному планированию, к господству государственной собственности и государственного аппарата, к старым порядкам, к «сознательному применению экономических законов социализма». Ради этого они и спекулируют на реальных трудностях российской системной и экономической трансформации.
Однако реалии заключаются еще и в том, что если наша страна вновь встанет на этот путь, то темпы экономического роста, конечно, серьезно повысятся и нам будет вполне возможно удвоить свой ВНП за 10 лет. Однако это будут низкокачественные темпы, закрепляющие устаревший технологический уклад, отторжение НТП. Это будет возврат к неэффективной экономике дефицита, к очередям, неоправданным субсидиям и, естественно, к узаконенно низкой (но зато менее дифференцированной) оплате труда. Механизм конкуренции будет разрушаться, роль бюрократического аппарата – нарастать.
Все сказанное свидетельствует не только об удивительных заблуждениях многих российских ученых-экономистов (и не только экономистов), но и о полной оторванности их от мировой науки, от реальных ценностей современного цивилизационного процесса. Мейнстримом (главное течение) в развитии самых развитых и благополучных стран мира являются именно рыночная экономика и демократия. Недаром среди советских и российских экономистов нет имен, сравнимых по масштабам, авторитету и влиянию с известными мировыми именами, в частности с именами ученых таких постсоциалистических стран, как Венгрия и Польша (Я. Корнай, М. Калецкий и др.).
Известный российский экономист В. Федоров пишет: «…Видимо, специфика национального характера, мировоззрения, особенности чисто российской эволюции и не дают возможности отечественным ученым войти в когорту великих экономистов мира… Систематически отставая от Запада на целую эпоху, наивно надеяться на то, что можно перекрыть этот разрыв за счет одного-двух русских экономических гениев, которые к тому же никак не появляются, в отличие от других стран… Семьдесят лет «самого прогрессивного строя» не дали миру, именно миру, а не отдельно взятому государству, экономиста-первооткрывателя, перед которым бы сняли шляпу собратья по цеху. Да и в какой мере экономическую науку в СССР можно считать действительно наукой, памятуя о том, что ей строжайше предписывалось быть классовой и партийной?» [134]