— Если у вас хорошие глаза, поезжайте сами, — язвительно сказал он и скрылся в темноте.

Кибиц в бешенстве замер и лишь через несколько секунд, заерзав на месте, закричал:

— Вернись!

Никто не отозвался. Огромные вспышки осветили небо — на вражеский аэродром упали первые бомбы.

— Какой ужас, какой ужас! — шептал взволнованный Кибиц.

— Успокойтесь, господин Кибиц, — хладнокровно проговорил Никита Родионович и перешел на место шофера.

Машина тронулась.

На шоссе, при объезде, Ожогин включил фары и ехал со светом, пока объезд не остался позади.

На этот раз Кибиц не сказал ни слова, но сидевший позади Грязнов видел, как тряслось, словно в лихорадке, его тело. В нескольких километрах от города Кибиц потребовал остановиться и вылез из машины. Отойдя от машины на несколько шагов, он лег на сухую траву и закрыл лицо руками.

Подкатили еще две машины. Послышалась приглушенная немецкая речь. Кто-то высказывал опасение, что город может пасть в самые ближайшие дни. Никто не возразил. Тот же голос называл имена немецких генералов — одних хвалил, других ругал. Часто упоминал Гудериана, который, по его мнению, только и смог бы сдержать натиск русских. Потом голоса смолкли. Все наблюдали за бомбежкой. Бомбили только аэродром, куда позавчера прибыло соединение истребительной авиации. Город был вне опасности, и покидать его не было никаких оснований.

— Русских кто-то ориентирует по радио, — послышался опять голос. — С воздуха истребители не видны, там подземные ангары.

— Это вполне возможно, — согласился второй. — Город засорен до безобразия. Воображаю, что здесь будет, когда начнем уходить…

Разрывы прекратились, а через несколько секунд начал затихать и рокот самолетов. Наступила тишина. Лишь высокое пламя, поднимавшееся с аэродрома — очевидно, горел бензосклад, — говорило о бомбежке.

Убедившись, что опасность миновала, гитлеровцы стали садиться в машины.

Неожиданно со стороны вокзала раздались, с небольшими промежутками, три оглушительных взрыва.

— Это еще что? — спросил один из немцев.

— Вероятно, бомба замедленного действия, — высказал предположение другой.

Однако когда поднялось пламя, то стало ясно, что взрыв произошел не на вокзале, а ближе к центральным улицам. Затем последовал еще один взрыв; он был вдвое сильнее, чем предыдущие.

— Кажется, бомбы замедленного действия тут ни при чем, — опять сказал кто-то. — Уж не десант ли?

Никто не ответил. Попрежнему доносились одиночные, беспорядочные выстрелы и короткие очереди автоматов…

Домой Ожогин и Грязнов попали на рассвете. Неоднократные попытки пробиться в город ночью оказались безуспешными: улицы были оцеплены гестаповцами и эсэсовцами. Никакие пропуска не имели силы. Кибиц, поскандаливший с унтер-офицером и назвавший себя сотрудником Юргенса, получил в ответ оскорбление:

— Сиди, крыса, пока цел!

Разъяренный Кибиц приказал Ожогину трогать машину.

Унтер-офицер отскочил в сторону, но тотчас вслед раздались две очереди из автомата, и машина со скрипом осела. Пули изрешетили задние покрышки и камеры.

— Для тебя что, закона нет? — Подбежавший унтер-офицер разразился бранью. — Эй, сюда! — оглянувшись, позвал он кого-то.

Подбежала группа вооруженных солдат.

— Отгони машину с дороги, вон туда… — показал рукой унтер-офицер.

Ожогин попытался объяснить, что на спущенных баллонах ехать нельзя.

— Вылезайте! Быстро вылезайте! — приказал унтер-офицер.

Едва Кибиц и друзья вышли из машины, как последовал категорический приказ:

— Туда ее… к чортовой бабушке…

Солдаты, как показалось Никите Родионовичу, с нескрываемым удовольствием ухватились за маленькую малолитражку, перевернули ее несколько раз и свалили в кювет.

— Что творится! — только и смог прошептать удрученный Кибиц.

— Пойдемте пешком, — предложил ему Ожогин.

— Не пустят.

— Тут не пустят — пройдем в другом месте, — вмешался в разговор молчавший до этого Грязнов.

Кибиц согласился. Они прошли назад и свернули в первый попавшийся переулок.

Впереди послышались грохот и лязг: в город шли танки. Около двух десятков машин с вытянутыми орудийными стволами промчалось на большой скорости, подняв густое облако пыли.

В первом переулке тоже стоял автоматчик. Он пропустил Ожогина, Грязнова и Кибица мимо себя, но предупредил, что дальше стоит еще патруль.

— Тогда и идти незачем, — разочарованно сказал Кибиц.

— Ничего, идите. — И автоматчик шепнул на ухо пароль.

На вопрос Грязнова, что произошло в городе и чем вызвана тревога, немец рассказал, что во время бомбежки аэродрома партизаны подорвали водокачку на станции, казарму, где размещался батальон эсэсовцев, произвели налет на комендатуру и подожгли ее.

— Откуда тебе это известно? — спросил Кибиц, как обычно, резко.

Солдат хмыкнул:

— «Откуда»! Я спал в казарме и если бы случайно не вышел, то и мне капут бы был. Все завалилось!

— А много их, партизан? — задал вопрос Ожогин.

— Дьявол их знает… Не видел ни одного… Обер-лейтенант сказал, что партизаны проникли в город и приказано всех задерживать. К утру изловить должны.

Тройка опять зашагала по узенькому переулку. На востоке уже светало, и можно было разглядеть фасады домов.

Неужели партизаны Кривовяза произвели налет на город? В практике бригады Кривовяза были случаи, когда партизаны специально уведомлялись о времени бомбежки того или иного объекта. Они подтягивали к этому объекту силы и, когда среди врагов поднималась паника, совершали налет. То же самое, возможно, произошло и сегодня.

Если партизаны находятся еще в городе, удастся ли им без больших потерь прорваться сквозь цепи гитлеровцев, опоясавших город несколькими кольцами?

Обменяться вслух мнениями друзья не могли: с ними был Кибиц. Он шел в середине, выкидывая вперед свои тонкие, с большими ступнями ноги и низко опустив голову.

На Административной улице Кибицу повстречался знакомый офицер-эсэсовец. Несмотря на очевидное нежелание офицера вступать в беседу, Кибиц после приветствия ухватил его за рукав и спросил:

— Неужели в городе партизаны?

Чтобы отделаться от назойливого знакомого, офицер ответил:

— В городе паника, а не партизаны. А паника — это еще хуже. Пока никто ни одного партизана не видел, а болтают…

— Но взрывы, но поджог комендатуры… — начал Кибиц.

— В городе и без партизан много головорезов… Простите, я тороплюсь. — Офицер козырнул и быстро удалился.

Когда Ожогин и Грязнов подошли к своему дому и сказали об этом Кибицу, он необычно вежливо попросил проводить его до квартиры — один он не решался продолжать путь.

Юргенса приближающаяся развязка не волновала. Перед глазами все чаще и чаще вырисовывалось дробное число «209/902».

Вызвав на утро Ожогина, Юргенс распорядился приготовить постель и начал раздеваться. Ложась, он бросил служителю:

— До восьми не будить. — И, что-то вспомнив, добавил: — Разве только, если будут шифровки.

Поспать Юргенсу удалось не более двух часов. Его разбудил служитель, доложивший, что явился Кибиц с телеграммой. Юргенс приоткрыл глаза и распорядился привести к нему Кибица.

Кибиц подал шифровку. Текст был настолько неожиданным, что Юргенс быстро поднялся, сел, свесив крепкие волосатые ноги, и принялся перечитывать.

Сон мгновенно пропал, но шифровка не давала еще оснований нарушать раз и навсегда заведенный порядок дня.

Проделав на глазах у стоявшего Кибица несколько гимнастических упражнений, Юргенс распорядился принести воду для обтирания.

— Со мной неприятное приключение произошло ночью, — начал Кибиц, видя бодрое настроение начальника.

— То-есть? — спросил Юргенс, раздеваясь донага. Кибиц рассказал.

— Наплевать на машину, она уже не понадобится.