И почти невозможно было поверить в реальность, что где-то вон там, вон в той россыпи огней, сейчас могла быть она. Действительно, никогда не предполагал он, что будет так волноваться...
Он удивился, что теперь и в Заводском аэропорт, куда почему-то и приземлился их самолет, и, выйдя к троллейбусной остановке, долго стоял и курил и все оглядывался, оглядывался, стараясь узнать старое Заводское — и ничего тут, конечно, не узнавал. И дышал, дышал, дышал таким знакомым и таким особо памятным ему ночным крымским воздухом.
Время было около двенадцати. Он сел в троллейбус и поехал в город, на железнодорожный вокзал — больше ему в этот час ехать было некуда, ночь предстояло провести на вокзале. Приехал, постоял-покурил на знакомой площади, оставил чемодан и плащ в автомате камеры хранения и пошел походить по городу...
Был соблазн, но он не пошел и не поехал сейчас же туда, на ту их далекую окраину, чтоб постоять ночью одному у того дома, где когда-то жила она (теперь-то, конечно, она там вряд ли жила, давно, наверное, имеют нормальную квартиру), — а потом и походить по тем улицам, где, бывало, подолгу бродили они. Он знал, что завтра утром он скорее всего поедет туда (да и куда же ему еще было ехать, где наводить справки?), не без волнения пройдет по их улице, наверное, постоит покурит перед их домом, прежде чем зайти во двор... Но идти туда сейчас, ночью — это было бы все-таки ложной красивостью, а ему теперь, конечно, только этого одного и недоставало! И он не поддался возникшему было соблазну, остался в центре и долго, часов до двух, пока совершенно не опустел город, бродил по знакомым и все-таки с трудом узнаваемым улицам.
Был он сейчас уже совсем спокоен. И думалось ему о самом разном своем.
Остаток ночи он провел на вокзале. Хотелось поспать, но свободных лавочек, чтоб лечь, ни в залах ожидания, ни на улице не было, и он то дремал немного сидя, то опять ходил по привокзальной площади или перрону и курил, курил...
Рано утром он поехал на их окраину. Улица к их части, когда-то каменистая, неровная — «улица рок-н-ролл», теперь была выровнена, заасфальтирована, хорошо озеленена и вообще могла бы называться проспектом. Он с трудом узнавал ее. И так же неузнаваемо все было в районе их части, и ему некоторое время пришлось постоять, чтоб осмотреться и найти памятные былые ориентиры.
Военный их городок был на месте, но их ли часть занимала его, или тут квартировала какая другая, он не знал. Да и не к спеху было ему знать, сюда он зайдет попозже. И тем же бывшим переулком (который тоже показался ему мало похожим на прежний) он пошел от своей части к их дому.
Да, конечно, наивно было бы думать, чтоб проходили годы, а тут оставалось бы все неизменным, специально бы для тебя, чтоб ты так вот приехал и увидел все таким, каким памятно оно тебе. Нет, время идет — и идет и везде, и всегда, и ему нет никакого дела ни до нашей памяти, ни до наших привязанностей, ни до наших даже самых дорогих нам святынь.
Хоть и не все, но многое и тут изменилось, недоставало одной какой-то улочки, какого-то переулка, исчезла торговая палатка, появились новые, правда, тоже одноэтажные, дома. И он оглядывался и оглядывался по сторонам все с большей и большей нарастающей внутренней тревогой, будто боялся неточности своей памяти, боялся, что вдруг случится, что и их дома не окажется на своем месте или он его просто не найдет.
Но дом был на своем месте, и он его, естественно, нашел. Узнал — и не узнавал. Не было того старого темного высокого деревянного забора и калитки в нем — его заменила выдвинутая на улицу новая невысокая ограда с кирпичными тумбами, а за нею перед домом был разбит палисадник, так что теперь и нельзя было бы, как раньше, постучать с улицы в ее окно...
Он не боялся быть узнанным кем-то, и долго-долго стоял на противоположной стороне улицы перед их домом и курил. Потом решительно пошел к калитке.
Тут же во дворе ему встретилась незнакомая полная женщина, и он спросил у нее, живут ли еще тут такие-то и такие-то.
— О, нет, они уже давно тут не живут, — сказала женщина, пытливо приглядываясь к нему. — Как еще Лида замуж вышла. А вы... вы-то сами им кто будете?
— Когда-то учились вместе. Вот приехал, навещаю одноклассников.
— Нет, не живут. Да их и в городе, должно, нет. Она же с мужем уехала, давно уже кажется, к китайской границе. Он офицер. И мать ее тоже с ними.
— Понятно, — сказал он, хотя как раз ничего и не было понятно: почему он, ее муж — о ф и ц е р? Разве?..
— Они сначала жили отдельно, — продолжала женщина, — а потом, когда мужа перевели к китайской границе, они забрали и мать с собой. Она и продала свою половину.
— А сестра ее? Во дворе, во времянке жили.
— Тоже не живут тут. Квартиру получили. Недалеко от Куйбышевского рынка. Подождите, если надо, я сейчас адрес ее спрошу.
— Да, пожалуйста.
Появилась еще одна женщина, и они, поговорив между собой, сообщили ему адрес Зинаиды.
— Спасибо, — поблагодарил он их.
— Пожалуйста, пожалуйста. Разве жалко...
Женщины все еще с интересом, пристально смотрели на него, о чем-то переговаривались. А он окинул в последний раз обновленный дом, с палисадником и новой оградой, и пошел в сторону города, по адресу Зинаиды.
Дом был пятиэтажный, угловой, большой. Он нашел во дворе нужный подъезд, поднялся по лестнице до нужной площадки, позвонил в нужную дверь. Вышла Зинаида, он сразу узнал ее. Высокая, стройная, в отличие от Лиды — чернявая. И был приятно удивлен: с годами Зинаида стала красивее, интеллигентнее.
Он назвал себя; увидел, что « сестра Лиды помнит его. И сбивчиво, стараясь говорить покороче, стал спрашивать о Лиде: он хотел бы хоть вкратце узнать — где она, как она... Но пришел он, видимо, не в час, потому что Зинаида слушала его и все время как-то опасливо оглядывалась на дверь, за которой слышалось движение, голоса людей.
— Извините, но я не могу пригласить вас в квартиру, — сказала она. — К нам только что приехали знакомые, едут отдыхать... Вы сколько будете еще в Крыму?
— Только что прилетел. Еду в Планерское, на двадцать четыре дня. Потом опять заеду в Симферополь.
— Если хотите, позвоните тогда, хорошо? — Она назвала ему домашний телефон. — Тогда и поговорим. А сейчас, извините, мне просто некогда. Гости...
— Но где сейчас Лида? Как она?
— Жили в Семипалатинской области. А в этом году муж добился перевода в N. У нее двое детей. Мама живет с ними, очень больная. И сама сестра часто болеет. Извините, мне надо идти. Звоните, пожалуйста, когда будете назад ехать. Эти три недели нас тоже не будет дома, завтра мы уезжаем в Судак.
Он поблагодарил, попрощался и медленно пошел вниз по лестнице. Жалко было, что такой вот, наспех, состоялся у них разговор. Только и узнал, что двое детей, что переехали в N. И теперь уже до конца отпуска...
И вот три недели его отдыха на турбазе «Приморье». Ни в какие организованные — «по местам» — туристские походы он не ходил. Сам бродил по окрестным волошинским местам, сам ездил в Старый Крым, в Судак, в Феодосию... Подобралась компания — и они вместе купались, загорали, пили вино. Вечерами он заглядывал на танцплощадку, но, правда, ни разу долго пробыть там не мог. И уходил в темноте к морю, подальше от людского шума, и подолгу сидел где-нибудь один на берегу.
А она — Лида? Она тоже, в то же самое время, была тут, рядом, в Крыму, — в Судаке. И тоже не знала о его приезде сюда. Хотя и были минуты (действительно, как в кино), когда их там, в Симферополе, разделяла всего лишь обычная квартирная дверь. «Видно, не судьба...» — напишет она ему потом, спустя еще целые годы.
Но тогда ничего этого он не знал и решил на обратном пути побывать в N. Тем более, что, понадеясь на наш русский авось, билет домой на Урал он заблаговременно не заказал, и теперь взять его на нужные числа было практически невозможно; а на N билеты были свободно, и оттуда можно было, наверное, без особого труда улететь через Москву на Урал.