Эмили в несвежей ночной рубашке сидит на кровати, плечи укутаны шалью, руки лежат на коленях; Эдвард Вергерус, стоя у окна, допивает бульон.

Эмили: Который теперь час? Мои часы остановились.

Эдвард: Почти половина пятого.

Эмили: Какая длинная ночь.

Эдвард: Тебе надо было бы постараться немного поспать.

Эмили: У меня болят ноги. Распухают и болят.

Супруги замолкают. Они недвижимы. Секунды и минуты ползут по комнате. Вот заключительный миг.

Эдвард: Я слышал, будто вселенная расширяется. Небесные тела на огромной скорости удаляются друг от друга. Вселенная взрывается, а мы существуем в самый момент взрыва.

Эмили молчит, смотрит на него.

Эдвард: «Понимать». Как злоупотребляют этим словом. Я понимаю. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Я понимаю, каково тебе. Это лживое слово.

Эмили молчит, смотрит на него.

Эдвард: Ты говорила когда-то, что непрерывно меняла маски и в конце концов перестала понимать, кто же ты есть на самом деле. (Пауза.) У меня лишь одна маска. Но она прикипела к моей плоти, если я попытаюсь содрать её...

Эмили молчит, смотрит на него.

Эдвард Вергерус садится на другой край кровати. Эмили поворачивается к нему спиной, но она по-прежнему неподвижна, точно замерла в гнетущем ожидании.

Эдвард: Я всегда думал, что нравлюсь людям. Я считал себя умным, терпимым, справедливым. Я даже не подозревал, что кто-нибудь сможет меня ненавидеть.

Эмили: Я не питаю к тебе ненависти.

Эдвард: Твой сын меня ненавидит.

Эмили: Это верно.

Эдвард: Я боюсь его.

Может быть, Александр задремал, может быть, он все ещё спит и видит сон. А может быть, просто смежил веки, и то, о чем будет рассказано, вовсе не фантазия и не сон, а произошло на самом деле. Когда он иногда — не слишком часто — вспоминает три переживания, выпавшие на его долю в ту ночь, он так и не может решить: то ли просто не придавать им никакого значения, то ли отнести случившееся к разряду событий, коренным образом повлиявших на его жизнь. Как бы то ни было, размышления эти отброшены, они не попадут на пленку, поэтому два других события предстанут перед нами в том виде, в каком они запечатлелись в сознании Александра.

Итак, спал ли он, дремал или просто сидел с закрытыми глазами — нам безразлично, он слышит слабый, словно бы крадущийся звук и открывает глаза. В дальнем конце комнаты приоткрылась дверь. На ручке двери покоится пугающе огромная ладонь, переходящая в чудовищное запястье, которое исчезает в широком рукаве из плотной темно-красной ткани. Из-за двери до Александра доносится мощное, спокойное дыхание. Он понимает, что там, во мраке коридора, скрывается великан. Александр цепенеет от ужаса, волосы на затылке встают дыбом, сердце остановилось, губы заледенели, лицо свело судорогой.

Дверь с тихим скрипом отворяется чуть пошире. Там колышется что-то красное, бесформенное, белая рука на ручке двери похожа на большое умирающее животное. Открывается ещё одна дверь, подрагивающее трепетное сияние без усилия переливается через порог и с журчащим смехом быстро взмывает к потолку. Из глубины мерцающего сияния выглядывает лицо, смеющееся девичье лицо, обрамленное рыжими волосами. Внезапно сияние гаснет, и лицо исчезает.

Александр: Ну всё, мне крышка. А?

Под потолком и из темных углов звенит легкий многоголосый смех. Белая рука описывает полукруг, колышется красное, бесформенное.

Александр: Кто стоит за дверью?

Голос: За дверью стоит бог.

Александр: А ты не мог бы войти?

Голос: Ни одному живому существу не дозволено узреть лицо бога.

Александр: Что тебе от меня нужно?

Голос: Я просто хотел доказать, что я существую.

Александр: Благодарю. Спасибо.

Голос: Для меня ты всего лишь крошечная, ничтожная пылинка. Ты об этом знал?

Александр: Нет.

Голос: Кстати, ты очень дурно обращаешься со своими сестрами и с родителями, дерзишь учителям, и у тебя бывают гадкие мысли. Собственно говоря, я сам не понимаю, почему позволяю тебе жить, Александр!

Александр: Да?

Голос: Свят! Александр!

Александр: Что?

Голос: Свят! Кошка на мышку, мышка на веревку, веревка на мясника и так далее. Понимаешь, что я имею в виду?

Александр: Кажется, нет.

Голос: Бог есть мир, и мир есть бог. Только и всего.

Александр: Прошу меня простить, но, если это так, как ты говоришь, значит, я тоже бог.

Голос: Ты вовсе не бог, ты всего лишь тщеславное дерьмецо.

Александр: Я утверждаю, что я не более тщеславен, чем бог. И буду очень признателен, если бог докажет мне противоположное.

Голос: Любовь! Александр!

Александр: Какая любовь?

Голос: Я говорю о Моей Любви. Любви бога. Любви бога к людям. (Пауза.) Ну?

Александр: Да, об этой любви я наслышан.

Голос: Бывает ли что-нибудь больше Любви?

Александр: Наверное, только член Его Высокопреподобия Епископа, больше я ничего придумать не могу, потому что мне всего десять лет и опыт у меня невелик.

Голос: Ответ правильный, но довольно дерзкий. Может, ты хочешь, чтобы я совершил чудо?

Александр: А что ты умеешь?

Голос: Я всемогущ. Ты забыл?

Александр: Не забыл, но не верю, потому что ты сам только и делаешь, что болтаешь о своем всемогуществе. Если бы ты действительно был всемогущим, это и так было бы ясно, и ни тебе, ни Епископу не приходилось бы каждое воскресенье доказывать это твое всемогущество.

Красное за дверью заколыхалось сильнее, рука вытягивается, пальцы шевелятся, зрелище вызывает отвращение. Глухой шум прокатывается по половицам. Дверь распахивается настежь, огромная фигура с раздутым лицом вываливается на пол, и из дыры в потолке спрыгивает Арон. Он смеется.

Арон: Поверил!

Александр: Я сразу понял, что это кукла.

Арон: А вот и не понял. Ты испугался.

Александр: Ни капельки.

Арон (передразнивает): «Ну все, мне крышка, а?»

Александр в бешенстве бьёт Арона прямо в смеющееся лицо. Ожесточенная драка длится очень недолго, через пару минут Александр лежит на полу, Арон сидит на нем верхом.

Александр: Сдаюсь. (Грустно.) Я сдаюсь.

Арон неожиданно улыбается и похлопывает его по щеке.

Арон: Не реви, Александр, я совсем не хотел тебя напугать, ну, во всяком случае, не слишком сильно. Я всю ночь работал над этой марионеткой — один богатый директор цирка из Англии помешан на наших куклах. И услышал, как ты крался по квартире. (Прислушивается.) Тихо. Слышишь? Мой брат Измаил проснулся. Слышишь? Он поет. Жалко Измаила. Он не выносит людей. Иногда он приходит в бешенство и тогда становится опасным. Пойдем навестим его. Врачи говорят, что его интеллект намного выше, чем у нормальных людей, он беспрерывно читает, невероятно много знает, и все наизусть. Хочешь кофе, Александр? Или кусок хлеба? Или подогреть тебе молока?

Александр: Ты сказал, что всю ночь работал. А я видел, как ты спал в спальне твоего дяди.

Арон: Есть много странных, необъяснимых вещей. Особенно ясно это видишь, занимаясь магией. Ты видел нашу мумию? Смотри внимательнее, Александр! Видишь, она дышит? Она мертва уже четыре тысячи лет, но она дышит. А теперь я погашу свет. Что ты видишь?

Александр: Она светится.

Арон: Правильно. Никто не знает почему. Сюда приходила целая куча ученых мужей, которые обследовали почтенную даму и снаружи и изнутри, но они не смогли объяснить, почему она светится. Непонятное приводит людей в ярость. Поэтому гораздо удобнее все валить на аппараты, зеркала и проекции. Тогда люди смеются, а это гораздо полезнее со всех точек зрения, особенно с экономической. У моих родителей был театр чудес в Петербурге. Поэтому я знаю, о чем говорю. Однажды, в разгар представления, появилось настоящее привидение, тетка моего отца, которая умерла за два дня до этого вечера. Привидение заблудилось среди механизмов и проекторов. Разыгрался скандал, и отцу пришлось выплатить зрителям деньги за билеты.