Они встают из-за стола и идут по длинному темному коридору, который, по-видимому, уходит в глубь дома.

Исак: Измаил поел?

Арон: Я отнес ему обед в три часа.

Исак: За этой дверью живет мой второй племянник, Измаил. Он болен. Поэтому его держат взаперти. Поэтому эту дверь открывать нельзя. Запомни это, Александр. Запомните это, Аманда и Фанни.

Дети молча, подавленно кивают. Исак треплет Аманду по щеке и тоже серьезно кивает.

Исак: Иногда он поет. Даже по ночам. Не обращайте внимания. Вы привыкнете.

Он делает им знак, и они продолжают свой путь по длинному коридору, заканчивающемуся просторной комнатой, вся обстановка которой состоит из десятка стульев, поставленных в два ряда на изношенном персидском ковре. У торцовой стены устроен театр марионеток. Повсюду, на сцене и по стенам, развешаны куклы в пестрых одеждах. Они, не отрывая взгляда, рассматривают вошедших своими черными глазами, блистающими на таинственно бледных лицах. Рассеянный дневной свет, проникающий сквозь неплотно закрытые занавеси, придает их телам, лицам и позам какую-то властность, повелительную непреклонность.

Исак: Это кукольный театр Арона. Если вы его хорошенько попросите, он наверняка как-нибудь устроит для вас представление.

Они минуют красную гостиную — с красными обоями, красным ковром, красными диванами и креслами, с тяжелыми гардинами на окнах. В центре лепного потолка висит громадная хрустальная люстра, обернутая тюлем. В глубине гостиной расположен китайский кабинет, с оклеенными рисовой бумагой стенами, черной лакированной мебелью и статуэтками. Все имеет далеко не новый вид, покрыто пылью, выцвело. Словно умирает.

Арон открывает черную лакированную потайную дверь в небольшую комнату с широкими половицами, высоким окном, под которым растет дерево, усыпанное сейчас осенней листвой, тремя узкими кроватями, на которых горой вздымаются белые перины, со светлыми Узорчатыми обоями, кружевными занавесками и множеством маленьких картин на стенах. В углу за сломанной ширмой стоит умывальник. Три белых стула и шаткий деревянный стол дополняют обстановку. Внушительных размеров керосиновая лампа сторожит стол, на полу лоскутные коврики. Здесь пахнет чистотой. Окно открыто, на невысоком комоде, распространяя приятный аромат, красуется блюдо с яблоками.

Исак: Вот это ваш дом на ближайшее время. Я надеюсь, вам здесь понравится. На ночь запирайте дверь изнутри и никому не открывайте. А сейчас ложитесь спать. Арон поможет закрыть окно. Если вам что-нибудь понадобится, говорите в эту трубу. Сначала посвистите, а потом говорите — четко и раздельно. Кричать не надо, а то слова будут неразборчивы. Спокойной ночи, Аманда, спокойной ночи, Фанни, спокойной ночи, Александр. Не забудьте вашу вечернюю молитву.

Александр: Не уходите!

Исак: Ты хочешь, чтобы я ещё немного побыл с вами?

Александр: Пожалуйста, если можно.

Исак: Тогда я сяду вот на этот стул.

Арон: Я пойду посмотрю, как там Измаил. Спокойной ночи.

Дети: Спокойной ночи...

Арон: Арон. Меня зовут Арон. Моего брата зовут Измаил. Наши родители умерли, когда мы были совсем маленькими.

Он учтиво улыбается и бесшумно исчезает. Дети уселись на одну из кроватей, они похожи на трех взъерошенных, измученных птенцов, выпавших из гнезда. Исак смотрит на них долгим взглядом.

Исак: Ну? Как у вас обстоят дела? Фанни и Аманда заключили тайный союз и не принимают Александра, потому что он мальчик? Или Александр и Фанни предпочитают общество друг друга, думая, что Аманда ничем, кроме танцев, не интересуется? Или же Александр и Аманда считают Фанни все ещё ребёнком? Так как же?

Александр: Мы все вместе. Все трое.

Исак: Приятно слышать.

Фанни: Аманда поступает в балетную школу.

Аманда: Наш отчим хочет запретить мне танцевать.

Александр: У него ничего не выйдет, потому что бабушка решила, что Аманда станет танцовщицей.

Фанни: Если бабушка что-нибудь решила, значит, так и будет.

Александр: Нам иногда надоедают её танцы, но все равно жалко, что она уезжает. С тех пор как умер папа...

Исак (после паузы): ...и что?

Александр: ...ничего.

Аманда: Взрослым нельзя доверять.

Фанни: Они чокнутые.

Аманда: Мама, наверное, сошла с ума.

Внезапно дети замолкают. Они устали, растеряны, удручены. Исак не хочет нарушать молчания. Он раскуривает трубку и вынимает из разорванного кармана маленькую толстую книжку с тончайшими страницами, плотно усеянными незнакомыми письменами.

Александр (вежливо): Что это за книга?

Исак (поднимает глаза): В этой книге есть разные истории, мысли, мудрые советы и молитвы. Она написана на иврите.

Фанни: Дядя Исак, а вы понимаете этот язык?

Исак (кивает): Хотите, я вам что-нибудь почитаю?

Александр: Дядя Исак!

Исак: Да?

Александр: Это точно, что Его Высокопреподобие не сможет нас забрать?

Исак: Ты можешь быть совершенно спокоен, Александр.

Фанни: Тогда почитайте!

Исак: Возможно; получится не очень гладко, я ведь буду переводить. (Листает, откашливается, начинает читать.) «Ты бредешь по бесконечной дороге вместе со множеством других людей. Мимо проносятся повозки, запряженные рослыми лошадьми, оттесняя путников и скот на обочину или в глубокие канавы. Дорога пролегает по пустынной каменистой местности. С утра до вечера нещадно палит солнце, и нигде не найти прохлады или тени. Изматывающий ветер, людские толпы, повозки и скот поднимают тучи пыли, которая лезет тебе в рот, глаза, в горло. Непонятная тревога гонит тебя вперёд, невыносимая жажда мучит тебя. Время от времени ты спрашиваешь самого себя или кого-нибудь из попутчиков о цели вашего странствования, но в ответах звучат неуверенность и сомнения. (Пауза.) Внезапно ты оказываешься в лесу. Здесь сумрачно и тихо, может быть, ты слышишь одинокий сонный птичий писк, может быть, шум предзакатного ветра в кронах высоких деревьев. Ты поражен, тебя гложут тревога и подозрения. Ты один. Ты — один и ничего не слышишь, ибо уши твои забиты дорожной пылью. Ты ничего не видишь, ибо глаза твои воспалены от беспощадного дневного света. Твой рот и твоя глотка пересохли от долгого путешествия, и твои сжатые израненные губы сдерживают проклятия и ругательства. (Пауза.) Поэтому ты не слышишь журчания текущей воды, поэтому ты не замечаешь светлых бликов во мраке. Ты стоишь, ослепленный, у источника и не подозреваешь о его существовании. Словно лунатик, ты ощупью пробираешься через зеркала вод. Твоя слепая сноровка удивительна, и вскоре ты вновь возвращаешься на шумную дорогу, под жгучий свет, не отбрасывающий тени, к вопящим, животным, проносящимся мимо повозкам и озлобленным людям. С удивлением ты говоришь себе: здесь, на дороге, я чувствую себя в безопасности. В лесу я был предоставлен самому себе, в лесу было страшно и одиноко. (Пауза.) А в сумраке леса сверкает ясное вечернее око. Без устали журчит вода, она течет через леса, собираясь в ручьи, реки и глубокие озера. «Откуда берется вся эта вода?» — спросил мальчик. «Она спускается с высокой горы, — ответил Старик. — Она спускается с горы, вершина которой закрыта огромной тучей». «Какой тучей?» — спросил мальчик. И Старик ответил: «Каждый человек носит в себе надежды, страх, тоску, каждый человек в крике выплескивает своё отчаяние, одни молятся определенному богу, другие кричат в пустоту. Это отчаяние, эта надежда, эта мечта об искуплении, все эти крики накапливаются тысячами и тысячами лет, все эти слёзы, все эти жертвы, вся эта тоска сгущаются в необъятную тучу над высокой горой. Из тучи на гору льется дождь. Так образуются ручейки, ручьи и реки, так образуются глубокие источники, из которых ты можешь утолить свою жажду, в которых можешь омыть своё лицо, в которых можешь остудить свои израненные ноги. Каждый человек слышал когда-нибудь об источниках, о горе и о туче, но большинство остается на пыльной дороге, боясь не успеть до заката к какой-то неизвестной цели».