Весь вечер они обсуждали различные варианты, которые предлагал в основном Алик. Утром из разных отделений связи в разные города страны полетели телеграммы: «Ввиду тяжелой нервной депрессии, вызванной трагической гибелью жены, усилились приступы эпилепсии. Вынужден сожалением отказаться контракта. Прошу списать задолженность. Случае невозможности приеду работать. Примите извинения, благодарность».
— Здесь действует точный психологический расчет, — объяснял Алик воспрянувшему духом Юраше, попивая из маленькой чашечки густой черный кофе по-турецки. — Ну кто, спрашивается, захочет иметь в театре шизофреника, который способен один устроить веселую жизнь всему творческому коллективу?
Вскоре оба они в новых, ладно пригнанных костюмах, в сверкающих снежной белизной рубахах, чисто выбритые и подстриженные, благоухая лавандой, ехали в такси в аэропорт. Они направляли свои стопы в Гагру, откуда собирались начать свой большой отпускной вояж.
Идея требует жертв
Они вдоволь спали, мускулы налились упругой силой, посвежевшие лица дышали здоровьем, а помолодевшие глаза светились вызовом и торжеством. Веселый, остроумный, начитанный Алик быстро располагал к себе, становился душой самодеятельных компаний.
Даже Юраша, органически не выносивший чтения, и тот быстро вошел во вкус и спорил до хрипоты. Они отлично вжились в роль отдыхающих честных тружеников, и она нравилась им.
Еще до отъезда на курорт изо всех театров поступили телеграммы с полным отпущением грехов. Ни один главреж и директор не рискнул затребовать на работу полноценного шиза.
Юраша уже несколько раз влюблялся и делал серьезные предложения, на что Алик смотрел сквозь пальцы, как на детские шалости. Он только категорически запрещал дарить дамам сердца ценные вещи.
Было начало сентября. Погода испортилась. Отдыхающих стало меньше. Ветер подметал мусор на улицах, с шумом гнал на прибрежную гальку пенящиеся волны.
— Пора закрывать лавочку, — задумчиво сказал Алик. — Главное — уловить момент и вовремя смыться. Нет хуже последним уходить с праздника.
Но Юраша был ненасытен. Его глазки сверкнули протестом: «Еще месяц купального сезона…»
Алик с холодным укором глянул на него:
— Ты живешь одним днем. Надо все-таки иногда думать о будущем. Хочешь вчистую спустить все деньги и остаться без всякого задела? Нет, дружок, так нельзя. Пора перестраиваться.
— Ну хотя бы еще недельку!
— Ладно! Пусть будет неделя. Станцуем наш прощальный па-де-де. Кстати, сколько там осталось валюты?
— Семьсот шестьдесят рублей, — мгновенно ответил Юраша, который был безукоризненно честным казначеем.
— Сто рублей на обратный проезд, половину оставляем в резерве до начала операции «Статуэтки». Остальные можем промотать. Учти, транжира, отныне мы тратим не более двадцати рублей в день. И никаких гвоздей. Довольно роскоши. Пора жить экономно.
На лице Юраши мелькнула радость, но сквозь нее неуловимо светилась затаенная собачья тревога. «Слишком все хорошо, — иногда сетовал он. — Как бы не случилось беды…»
Дня через два после этого разговора Юраша приметил двух симпатичных девушек, которые чинно прогуливались по городскому парку среди пальм и рододендронов, упруголистых магнолий и желтеющих каштанов. Легкий ветерок игриво надувал коротенькие юбочки девушек, они смущенно придерживали их руками. Незамедлительно состоялось знакомство. В девушках было столько женственности и очаровательного обаяния, что Юраша усиленно дышал от восторга. Улучив минуту, пламенея от охватившего его чувства, он шепнул приятелю:
— Ради таких маркиз я способен на все. Честное слово. Не девочки — тропики.
— Вот как? — хмыкнул Алик. — Я тоже готов на все. Кстати, а как ты понимаешь это самое «все»?
— Ну… — в некотором затруднении начал Юраша и наморщил лоб, — сделать предложение. — Он взглянул на нахмурившегося Алика и осекся. — Ладно, не смейся. Допустим, ограбить банк, устроить люкс-свадьбу и потом совершить роскошное свадебное путешествие.
— И вернуться со спецсопровождением? Ты это брось, грабитель. Поссориться из-за короткой юбки с мадам Либерте. Поди-ка лучше, влюбленный мул, купи винограду.
В тот день солнце вновь властвовало на побережье. Море было до черноты синим. Небо — светло-голубым. Одинокие облака плыли по нему, как нахохлившиеся белые индюшки. Все люди вокруг казались счастливыми.
Юраша принес два килограмма винограда «дамские пальчики». Веселая компания устроилась на скамейке.
Юраша не мог отвести взгляда от новых знакомых. Алик безмятежно любовался морем.
Девушки отрывали от виноградных кистей изумрудно-голубоватые длинные ягоды, неторопливо отправляли в рот, прижимая языком к небу, пока из них не брызгал холодноватый, сладкий сок. Алик вел себя как и подобает известному поэту — непосредственно, но с тактом и достоинством. Юраша рассказывал о работе на Севере. Девушки мило и застенчиво улыбались алыми влажными губками. У них были короткие мальчишеские прически, свежий цвет лица, гибкие загорелые руки, с мастерским совершенством выточенные ножки. Алик мучился и не мог решить, какая же из них ему больше нравится.
Когда расправились с виноградом, Юраша подал всем по большущей, налитой тяжестью медово-желтой груше, пахнущей солнечным садом, сухой корой, паутиной, пчелами, сладким клевером и еще бог знает чем невообразимо летним, здоровым. Одновременно, как по команде, они прямо-таки впились в груши, и на их лицах разлилось наслаждение. У Юраши густой сок потек по подбородку. Подхватывая его языком, он смешно причмокивал.
— План-минимум — искупаться и пообедать, — бодро предложил Алик.
Искупавшись, разошлись по кабинам переодеться. Алик не выдержал:
— Послушай, дружок. Кажется, я тоже схожу с ума. Ты прав. Это что-то неправдоподобное. Слишком прекрасно. Просто ошеломляет. Даже не верится. К тому же я никак не могу сделать выбор. Какое-то наваждение. А может, я просто переутомился или перегрелся на солнце?
Юраша засмеялся:
— Нет, ты не перегрелся. Это забирает под самую селезенку. Аж начинаешь задыхаться. Вот что такое настоящее ощущение. А ты говоришь — поэты, композиторы… Зачем таким поэзия? Им нужна роскошь, удовольствия — тогда они твои. Хоть ставь, как статую, и любуйся.
— Эх, Юрашка, — вздохнул Алик. — Не знаю, не знаю. Но, очевидно, правда твоя.
…В ресторане на джаз-оркестр напала веселая истерика. Саксофон мог поднять даже мертвого. Тромбон громко плакал и смеялся. Ударник-маг выделывал палочками чудеса, улыбался женщинам, посылал им воздушные поцелуи, пианист качался, как завороженная индусом змея, только много быстрее, и в экстазе едва не стукался головой о клавиши, гремели тамтамы и медные тарелки.
Алик разглагольствовал. На него нашло. Он излагал свое кредо девушкам, которые пришли в роскошных вечерних платьях, при виде которых Алику показалось, будто внутри у него произошло землетрясение и все обвалилось, но он быстро выбрался из-под завала и с небывалым подъемом и воодушевлением заговорил и уже не мог остановиться весь вечер.