Я упоминаю о сердечных отношениях с семьей Мириам и с Ирэн Форбс-Моссе, потому что они вошли в мою жизнь в Швейцарии и еще по одной причине. Я действительно старалась заводить и поддерживать знакомства в буржуазном обществе, но мои отношения с людьми, о которых я рассказываю сейчас, диктовались не этим холодным расчетом. Мы относились друг к другу с уважением, и позже, когда я нуждалась в помощи, они помогли мне. Это же можно сказать о моих отношениях с женой крестьянина Франсуа. Она много и тяжко трудилась, живя в несчастливом браке с человеком, который ее не стоил. Мы с ней ценили друг друга, и у нее, когда это понадобилось, я тоже нашла поддержку.
В каждом из этих случаев речь шла о людях, ненавидевших войну и фашизм, иначе они не могли бы стать моими друзьями.
Должно быть, уже в феврале 1939 года я вновь встретилась с Джимом, а в марте или апреле — с Леном. После этого я увиделась с ними обоими в июне. Оба знали, что, помимо их донесений, отражавших в основном настроения окружающих (некоторые немцы высказывали свои мнения откровеннее в беседах с англичанами), Центр интересовали и возможности для диверсий. Хозяева Лена как-то взяли его с собой на аэродром, где в огромном ангаре был выставлен для обозрения дирижабль, перелетевший через Атлантический океан (?). Посетители непрерывным потоком проходили через длинную, разделенную на несколько отсеков гондолу. Лен примечал все: подушки на сиденьях, занавески, оболочку из пропитанной специальным составом газонепроницаемой материи. Он не поленился сходить туда еще раз в будни, когда кругом было меньше народу. По-видимому, подбросить пакетик или что-то вроде этого с зажигательной смесью было не так уж трудно. Свой план Лен изложил мне. Я сочла целесообразным — в том случае, конечно, если Центр вообще даст свое согласие, — подключить к этому делу и Джима. Лен побывал у него в Мюнхене. Джим отнесся к задуманному без всякого энтузиазма. По его мнению, поскольку дирижабль стоит в ангаре, доступ воздуха будет слишком слабым для того, чтобы пламя разгорелось. Лен и я думали иначе. Джим был не склонен идти на подобный риск в нацистской Германии. А для нас было важно хоть чем-нибудь повредить и насолить врагу.
В Мюнхене с ними произошел случай, о котором они сообщили мне. Сейчас Лен так вспоминает об этом: они приближались к Одеон-платц и случайно стали свидетелями заканчивавшегося там парада эсэсовцев. Это была церемония в память убитых из германо-фашистского легиона «Кондор». Гитлер послал этот легион в Испанию, чтобы помочь Франко. Одеон-платц была переименована в площадь Мучеников. Эсэсовцы стояли по всем ее четырем сторонам, и у каждого был в руках плакат в выведенным на нем именем павшего.
Лен и Джим тем временем решили перекусить и двинулись вниз по Леопольдштрассе. По правой стороне был ресторан, по виду из средненьких, куда они и зашли. Недалеко от них сидела красивая темноволосая молодая девушка; через какое-то время в ресторан вошла крупная блондинка, женщины довольно холодно поздоровались и, хотя сидели бок о бок, в беседу друг с другом не вступали. Вновь распахнулась дверь. Появились два великана-эсэсовца, а вслед за ними Гитлер. Хозяин ресторана почтительно приветствовал Гитлера, который со своей свитой проследовал в соседнюю комнату. Джима и Лена попросили загасить сигареты, поскольку «фюрер» не курит. В ресторане появился адъютант, который склонился перед двумя дамами и провел их к Гитлеру. У Джима был учитель немецкого языка из числа не бог весть каких ревностных нацистов, который рассказал ему, что хозяин этого ресторана поддерживал Гитлера еще до прихода того к власти и что с тех пор «фюрер» время от времени заглядывает к нему. Что же касается дам, то одна из них была Ева Браун, а другая — Юнити Митфорд. Последняя происходила из известной английской аристократической семьи. Она прониклась нацистскими взглядами и подружилась с Гитлером.
Позднее, после подробных бесед с Леном, я доложила Центру об этой возможности приблизиться к Гитлеру и уничтожить его. Еще до того, как мы могли получить ответ, ход политических событий перечеркнул эту возможность. Лен был разочарован. Его и мои взгляды относительно бесполезности индивидуального террора согласовались с теорией нашей партии. Однако некоторые типы казались нам столь отвратительными, что в отношении их мы были готовы отступить от теории.
Донесение о дирижабле заинтересовало Центр. Поэтому в июне 1939 года я попросила Лена и Джима вместе приехать в Швейцарию. Предварительно я приобрела все необходимые химикалии и показала им, как ими пользоваться. Мы изготовили зажигательную смесь и испытали ее: через определенное время раствор разъедал прокладку из резины, а затем следовало воспламенение. Готовый пакетик был по размеру не больше пачки сигарет. Лен и Джим уехали, получив задание самостоятельно изготовить и испытать «зажигалки». С этим делом они успешно справились.
В начале лета 1939 года, когда опасность войны возрастала почти с каждым днем, просроченный немецкий паспорт в руках эмигранта был всего-навсего бесполезной бумажкой. Да и бывший у меня гондурасский паспорт не мог служить надежной гарантией. Центр запросил насчет возможности снабдить меня другим паспортом. Возник план: перед тем, как Рольф покинет Европу, начать наше с ним дело о разводе, а потом мне вступить в фиктивный брак с англичанином. И Джим и Лен были холостяками. По возрасту Джим подходил мне больше, и было решено, что я сочетаюсь законным браком с ним. Это вовсе не означало, что наши жизни будут навечно связаны: развестись можно в любой момент. Джим дал согласие.
Рольф еще раз приехал к нам летом 1939 года. Когда было твердо решено, что он возвращается в Китай, Центр запросил через меня, не будет ли он возражать, если его начальником по работе станет Эрнст. Рольф, далекий от всякой мелочности и ценивший Эрнста, согласился.
Сам Эрнст, проездом из Советского Союза, оставался в Европе очень недолго. Он собирался навестить свою мать, которую не видел несколько лет, но в последнюю минуту передумал и, поскольку на оба визита времени не хватало, приехал ко мне. Тут он в первый и последний раз увидел свою дочь. Трехлетняя Нина была очень красива, грациозна и донельзя проказлива. Я поддерживала контакт с Эрнстом и после этого, но он никогда не спрашивал о девочке и не проявлял к ней ни малейшего интереса. Я не держала на него за это зла, но и понять его не могла. Я была очень рада вновь увидеться с Эрнстом, но в то же время меня огорчало, что он не поехал к матери. У меня у самой были дети, и мне было грустно при мысли, что он лишил ее такой большой радости.
Тот, кто не знает тогдашней ситуации в Швейцарии, вряд ли поймет, почему мне было так трудно расставаться с Эрнстом и Рольфом. Надежды на то, что удастся избежать войны, почти не оставалось. Гитлер оккупировал Австрию и Чехословакию, не наступит ли вслед за этим очередь Швейцарии? Не начнется ли война из нашего уголка земли? Сегодня, когда известно, что этого не произошло, Швейцария, по сравнению с остальным тогдашним миром, может показаться островком спокойствия. В действительности же обстановка была ужасной. Каждый эмигрант с немецким паспортом делал все возможное и невозможное, чтобы поскорее выбраться из страны. Ходили слухи, что эмигрантов, которым не продлили срок действия вида на жительство, включая евреев, доставят на границу с Германией: Насколько мне известно, в отдельных случаях эти слухи соответствовали истине. Швейцарский Федеральный совет потребовал «вернуть беженцев в страну, откуда они прибыли». Был издан указ, запрещавший эмигрантам-евреям работать в Швейцарии и грозивший им высылкой из страны за малейший намек на политическую деятельность.
Было крайне важно получить английский паспорт. Однако, когда я провожала Эрнста и Рольфа на маленькую железнодорожную станцию, где они должны были сесть на поезд, идущий из Ко в Монтрё, получение вожделенного документа представлялось делом далекого будущего. Хотя я сама решила расстаться о ними обоими и не раскаивалась в принятом решении, в тот момент меня охватило отчаяние: вот-вот начнется война, а единственные люди, которые сделали бы все, чтобы помочь мне и детям, уезжают навсегда. Я стояла на перроне и смотрела вслед небольшому составу из голубых вагонов, пока он не скрылся за поворотом.