В пятидесятые годы появилась возможность туристских поездок в Китай, и я намеревалась посетить эту страну. Затем в Китае наступили перемены. Я не могла решиться поехать в страну, политические события в которой так угнетали меня.

Перед поспешным отъездом из Китая в 1935 году Рольф, так же как и Эрнст, безуспешно пытался уговорить меня прервать беременность. Затем Рольф заявил, что в таком положении он не может оставить меня одну, я должна встретить его в Европе и промолчать о том, что не он отец ребенка. Эрнст высоко оценил его за это и сказал мне: «Если уж я не могу быть с тобой, то лучше Рольфа нет другого, для меня это будет утешением». Я молчала, когда они оба решали мое будущее. Мне не хотелось лгать из-за ребенка, а о работе, в какой стране и с кем мне предстоит работать, решали так или иначе не мы сами.

В Харбине я должна была получить визу на въезд в СССР. С Эрнстом был точно условлен день моего перехода границы. Однако консульский отдел в Харбине был закрыт. Я спрашивала себя, неужели мне не повезет в самый последний момент.

Но все обошлось хорошо. Эрнста не допрашивали. Мистер «X» позднее был освобожден. Кэт, вероятно, держалась хорошо. По возвращении в СССР она получила высокую награду. К сожалению, в то время она потеряла своего восьмимесячного ребенка. Я встретила ее в 1937 году в Москве, там познакомилась и с ее мужем, мистером «X».

Во время многодневного переезда в поезде я чувствовала себя так плохо, что испугалась за будущего ребенка. Миша, напротив, любил путешествия и всюду быстро осваивался. Однако во время этой поездки он сильно грустил, потому что ни с кем не мог объясниться. Он пытался говорить по-немецки, английски, китайски — напрасно. Когда однажды поезд остановился и по перрону пробежала, мяукая, кошка, мой четырехлетний сын тихо сказал: «Кошки умнее людей. Они все говорят на одном языке».

Первый орден Красного знамени Рут Вернер вручил Михаил Иванович Калинин

Второй орден Красного знамени Рут Вернер

Мама

Папа

13 мая 1927 года. Послезавтра мне 20 лет

Рихард Зорге

Отсюда она радировала в центр

Рут и Миша. Он родился 12 февраля 1931 года

Устала

И отсюда она радировала в Центр

Этот дом был вполне подходящим для моей работы

Михаил Бородин (Грузенберг), старый большевик, по поручению В. И. Ленина он на верблюдах пересек пустыню Гоби и прибыл к Сунь Ятсену

Миша с сестренкой

Лен, здесь ему 25 лет

Юрген

Из этой «часовни» передачи в Центр тоже шли

Рут Вернер восстанавливает разрушенный Берлин

ЧАСТЬ IV

По прибытии в Москву меня встречали. Товарищ Андрей сердечно приветствовал меня в разведцентре. Он заметил, как плохо я выгляжу; за полтора года, прошедшие с момента моего отъезда из Москвы, я похудела на двадцать фунтов. Он хотел направить меня к врачу, но я отказалась. Мы говорили о работе в Мукдене, и мой собеседник подробно расспрашивал меня о Рольфе. Затем он кое-что предложил. Не соглашусь ли я отправиться в Польшу — с Рольфом? Андрей ничего не знал о моих близких отношениях с Эрнстом; о ребенке я никому не обмолвилась ни словом. Только что я говорила о Рольфе в самых теплых выражениях, а тут еще Андрей вспомнил, что раньше я была против развода. Следовательно, с его точки зрения, предложение было как нельзя более гуманным и логичным.

Хотя физически я чувствовала себя неважно и мое состояние могло остаться таким же на протяжении всех девяти месяцев, беременность и на этот раз не делала меня беспомощной и зависимой от других. Я не боялась того, что мне, возможно, придется в одиночку справляться с порученным делом. Немецких эмигрантов, влачивших голодное существование в чужих странах, а также разделенные по милости гитлеровского фашизма семьи можно было теперь встретить повсюду. Я могла поехать в Польшу и одна. При сложившихся обстоятельствах мне не хотелось требовать от Рольфа, чтобы он жил со мной под одной крышей; да я и сама этого не хотела. С другой стороны, я знала, что Рольф с его профессией в состоянии предложить мне гораздо более солидное легальное положение, а для него, впервые работающего по заданию Центра, было бы лучше, если бы я была поблизости. Две вещи беспокоили меня. В некоторых отношениях Рольф был наивен и легко исходил из ложных представлений, упорно беря их за основу для всего последующего. Кроме того, был он мягкосердечен и не умел добиваться своего, отпихивая, так сказать, локтями все, что ему мешало. Эта вторая тревога оказалась необоснованной. Мягкость Рольфа никоим образом не отражалась на его мировоззрении. Он устраивал опасные дела спокойно, без нервозности и суеты, не теряя головы там, где начинали паниковать люди, казалось бы, более крепкие и закаленные. Появляясь в буржуазном обществе, он импонировал всем своим обаянием и безукоризненной вежливостью, особенно по отношению к женщинам. В результате перед ним радушно распахивались многие двери.

Я согласилась с планом Центра насчет поездки в Польшу. Рольф должен был решать этот вопрос сам. Сейчас уже не помню, встретился ли он впервые с друзьями в Москве, отправившись в Европу несколько позже меня, или проследовал прямо в Лондон, а уж я передала ему там сделанные нам предложения. Он остался верен своему решению не оставлять меня одну до тех пор, пока ребенок не появится на свет.

Я никогда ничего не говорила Рольфу о своей работе в Шанхае, хотя он доставлял Эрнсту и мне детали для радиопередатчика еще в Мукден и с годами зарекомендовал себя полезным разведчиком, не теряясь даже в трудных ситуациях. Имя Рихарда Зорге он впервые услышал только после его убийства — и не от меня. О том, что владелец оборудованного им фотомагазина был связан со мной нелегальной работой, Рольф узнал только из посвященных Зорге книг, вышедших десятилетия спустя.

Во время пребывания в Москве последним моим визитом было посещение радиошколы, где я также вновь увидела Марека, единственного из моей группы, остававшегося в этом городе. Затем мы с Мишей отправились в Ленинград, а оттуда пароходом за пять дней добрались до Лондона. На второй день плавания в зале ресторана были надежно закреплены все цветочные горшки: начинался шторм. Нам с сынишкой следовало бы точно так же поступить с Мишиным ночным горшком. Проклятая посудина, словно заводная, моталась из одного угла кабины в другой, пока не разлетелась на куски: Впрочем, я слишком страдала от морской болезни, чтобы беспокоиться об этом.