Главная ответственность семейного человека, отметил Твэн, перед семьей, а не перед обществом. И все же этот вывод ему самому не мог не показаться ироническим. Твэну стало неспокойно. Мир, в котором возможна измена своим взглядам, — нехороший мир. Человек — самое злобное, презренное из живых существ, заявил Твэн в статье «Характер человека». Люди трусливы, жестоки, боятся следовать велениям своей совести. В мире нет независимости мысли и действий.
Эта статья не была закончена.
Однажды Твэн гулял со своей дочерью Сузи, умной, наблюдательной девочкой, начавшей писать детскую биографию отца. Сузи была обеспокоена тем, что отец забросил литературную работу. Но Твэн сказал, что все равно «собирается написать еще только одну книгу… он уже написал больше, чем когда-либо думал написать, а единственная книга, которую он особенно стремился написать, заперта в сейфе внизу и еще не напечатана».
Речь шла о том же, лежавшем под спудом почти двадцать лет, путешествии капитана на небо.
Со всей энергией Твэн погрузился в работу по изданию автобиографии Гранта[5]. Он убедил генерала передать готовящуюся книгу его фирме, пообещав добиться тиража в четверть миллиона экземпляров.
Надежды Твэна оправдались. Книга Гранта, героя гражданской войны, выходца из народа, вызвала огромный интерес. Грант командовал северными армиями в момент самого большого демократического подъема в стране, он возглавил военную победу «системы свободного труда». Грант снова был для читателей генералом, о демократичности которого рассказывали бесконечное число анекдотов, а не президентом США, виднейшим лицом в насквозь пропитанном коррупцией Вашингтоне. Тираж книги достиг неслыханной цифры — трехсот тысяч. Книга принесла семье Гранта почти полмиллиона долларов. Вот кто умеет издавать книги! Вебстер и Твэн — известнейшие издатели в мире. Теперь авторы засыпали их предложениями своих работ. Фирма отбирала только такие книги, которые могли пойти огромным тиражом. С особенным энтузиазмом издатели взялись за выпуск «Жизни папы Льва XIII». Можно было рассчитывать, что такую книгу купит каждый католик. Изящно и обильно иллюстрированная, как гласил проспект фирмы Твэна и Вебстера, изданная с благословения самого папы, эта «шестидолларовая книга» пущена была в продажу всего за 3 доллара 75 центов. Вебстер с женой, племянницей Твэна, до выпуска книги специально посетили папу в Риме. Честные протестанты, они смиренно целовали святую печаль на кольце лапы и рассказывали ему, какими методами работают крупные американские дельцы-издатели.
Твэн был доволен успехами своего издательского предприятия. Через семью Грантов он вошел в компанию по строительству железной дороги в Малой Азии и одновременно стал финансировать «величайшее изобретение века» — наборную машину Пэйджа.
В 1886 году Твэн начал писать новую книгу. Это должен был быть роман о том, как современный смелый, ловкий и вооруженный знанием техники американец попадает в средневековое государство и наводит там американские порядки. Но предпринимательская деятельность занимала Почти все время, и роман вскоре был заброшен. Записные книжки Твэна полны подсчетов возможных прибылей. Машину Пэйджа приобретут типографии всего мира, за нее можно будет установить любую цену, машина принесет миллионы, десятки миллионов. Но изобретение никак не удавалось закончить; между тем расходы на него составляли несколько тысяч долларов в месяц; Твэн выглядел озабоченным.
Только летом 1888 года Твэн снова взялся за новое произведение. В его записной книжке имелся уже целый ряд заметок о ненавистной монархии, которую решил преобразовать ловкий янки из Коннектикута. «Королевский трон нельзя уважать. Он был в самом начале захвачен методами грабителя с большой дороги; он всегда остается преступным, не может быть ничем иным и является лишь символом преступления. Его следует уважать не больше, нежели пиратский флаг… Если скрестить короля с проституткой, то в результате получится то, что полностью соответствует английскому представлению о знати». В печать эти слова все же не попали — миссис Клеменс решительно запротестовала.
В книге «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» Твэн совершил вторую после «Принца и нищего» вылазку в лагерь врага, в лагерь феодализма, и монархии. «Миссурийский демократ» пылает ненавистью к монархии и государственной церкви, он не понимает, как люди терпят над собой власть самодержца. «Первым евангелием всех монархий должно быть восстание; вторым — восстание; третьим, всеми евангелиями, единственным евангелием должно быть восстание — против церкви и государства».
С ужасом и негодованием Твэн говорит о том, как жилось крестьянам в феодальные времена, когда даже так называемые свободные люди находились в подчинении у феодальных князьков и у церкви. Монархия — это еще далеко не прошлое. Монархический режим существует в Англии, в Германии, в России, в Австрии, в Испании, даже в Америке — в Бразилии. Твэн подавляет романтику феодализма, «…его реминисценции, его поэзию, его мечты… саркастическим перечислением низости, грубости, проституции, подлости, анархии, бунтарства, очагами которых были романтические замки»[6].
Твэн показал законченную книгу друзьям. Они сочли ее слишком смелой и предложили кое-что удалить.
На этот раз Твэн вооружил своего героя — единоборца против феодальных порядков — не только сознанием американского мелкобуржуазного демократа, но и всей техникой современной Америки. Техника XIX столетия дает янки, попавшему во сне ко двору короля Артура, неоспоримые преимущества в борьбе со всеми колдовскими ухищрениями враждебных рыцарей и волшебников тех времен. Твэн увлекается забавной идеей и переносит в эпоху Артура не только телефоны и велосипеды, но также игру в бейсбол, шляпы-цилиндры и ковбойское лассо. «Янки» — одно из самых неровных произведений Твэна, в нем много грубых шуток, сентиментальности, литературных трафаретов, резко снижающих художественные качества книги. Здесь нет и тени намека на то, что не все ладно в буржуазном мире XIX столетия, олицетворяемом предприимчивым янки. И все же Твэн сумел придать голосу коннектикутского фабричного мастера убедительные интонации стихийного демократа с Далекого запада, искреннего гуманиста, борца с мракобесием, против которого сам Твэн восставал всю свою жизнь.
«До того, как церковь заняла ведущее место в мире, люди были истинно людьми и высоко держали голову… церковь научила людей поклоняться и обоготворять аристократию», говорит Твэн. В противоположность Диккенсу и другим виднейшим представителям английской литературы, Твэн славословит «вечно памятную благословенную французскую революцию», которая смыла «тысячу лет злодейства одной быстрой волной крови». «Было два царства террора… При одном людей убивали в пылу страсти, при другом — бессердечно, хладнокровно; одно продолжалось несколько месяцев, другое — тысячу лет; одно принесло смерть десяти тысячам людей, другое — сотням миллионов. Но мы полны содрогания только по поводу всех «ужасов» меньшего террора, террора на мгновение, так сказать, в то время как разве можно сравнить ужас моментальной смерти с медленным умиранием на протяжении всей жизни от голода, холода, оскорблений, жестокости и душевных мучений?»
Твэн оправдывает и приветствует буржуазно-демократическую революцию. Нельзя отрицать следующего факта — что «ни один народ на свете не добился свободы только милыми разговорами и морализированием: безусловным законом является то, что все успешные революции начинаются на крови. Если история чему-либо учит, то именно этому».
Марк Твэн за работой. (Семидесятые годы.)
Марк Твэн в семидесятилетнем возрасте.
Твэн приходит к выводу, что угнетенным жителям страны, в которую попал янки, не избавиться от их мук иначе, как «при помощи царства террора и гильотины». Но характерно, что механик из Коннектикута, представитель американской демократии восьмидесятых годов, не хочет руководить буржуазной революцией против короля Артура. «Я для них не тот человек», говорит он, несмотря на то, что признает справедливость революционного действия.