Одной из центральных проблем современной зарубежной науки о Достоевском является вопрос о связях, соединяющих русского писателя с Ницше. Фраза о "духовном родстве" Достоевского и Ницше давно уже стала общим местом. Число исследований по данной теме достаточно велико. В советском литературоведении этот вопрос почти не ставился. В русской же дореволюционной и современной зарубежной литературе возникло немало ошибочных гипотез и выводов. А потому нам представляется целесообразным осветить проблему "Достоевский-Ницше" по возможности полно, тем более что факт знакомства влиятельного буржуазного философа с творчеством великого русского писателя имеет значение, выходящее за рамки истории литературы. Пристрастные, а подчас и произвольные интерпретации этого факта в современной экзистенциальной теории привели к неправомерному сближению Достоевского и Ницше как "подпольных мыслителей"[2080], как проповедников "отчаяния, безумия и смерти"[2081], как "ясновидящих пророков грядущего хаоса"[2082].

В Германии подобная точка зрения возникает не без влияния книги Л. Шестова "Достоевский и Ницше", переведенной на немецкий язык в 1924 г., но в большей степени — в связи с возникновением экзистенциальной философии. Начало сближения Достоевского и Ницше на почве экзистенциализма положил один из его основателей и главных авторитетов Карл Ясперс. Ясперс ставит Достоевского и Ницше в ряд "мыслителей", воспринимающих "человеческое бытие как болезненное бытие"[2083]. Их объединяет также "свойственное нашему времени настроение бунтарства", в котором философ видит симптом "всеобщего неблагополучия"[2084]. В этих замечаниях Ясперса есть рациональное зерно, но он растворяет его в метафизическом контексте своей философии. Болезнь бытия у него лишена какой-либо исторической конкретности — это болезнь, "исходящая из первородного греха"[2085]. "Бунтарство", даже будучи соотнесенным со временем, представляет собой, тем не менее, понятие социально недифференцированное. Не случайно под эту категорию наряду с Достоевским, Ницше и З. Фрейдом Ясперс умудряется подогнать и… К. Маркса[2086].

Однако тенденция сближать и, говоря шире, сопоставлять Достоевского и Ницше не является прерогативой экзистенциальной критики. Она возникает в Германии уже в эпоху натурализма. По времени это совпадает с началом распространения идей Ницше. И наблюдается характерное явление: некоторые видные представители натурализма делят свои симпатии между Достоевским и Ницше (Г. Конради, М. Харден, Л. Берг). Чем это вызвано? Ответ на этот вопрос дает в предисловии к "Русской антологии" (1921) Томас Манн: "Ибо на деле два события связывают сына XIX века, потомка буржуазной эпохи, с новым временем, — свидетельствует он, — явление Ницше и духа России. Эти явления, правда, крайне различные по своему национальному характеру <…> Однако их объединяет определенная сверхнациональная связь — оба религиозного происхождения, религиозного в новом значении, жизненно важном"[2087]. Если отвлечься от религиозных мотивов, а ими Томас Манн обязан, вероятнее всего, Мережковскому, чья книга "Толстой и Достоевский" (1901) произвела на него, по собственному признанию, "неизгладимое впечатление"[2088], то "связь" Ницше и русской литературы (т. е. и Достоевского) раскрывается в явлении нового содержания: "жизненно важной" проблемой немецкого натурализма была проблема "современного человека", поиски путей преодоления кризисного сознания. И вот на этих путях и перепутьях Достоевский и Ницше впервые оказались рядом — Достоевский, которого натуралисты воспринимали как писателя-гуманиста, защитника "униженных и оскорбленных" — и Ницше — апологет "белокурой бестии". Этот явный парадокс объясняется противоречивостью позиции самих натуралистов, у которых искренний протест против социальной действительности выливается нередко в индивидуалистический бунт, в культ исключительной творческой личности. ("Гений" — излюбленное слово в лексиконе натуралистов.)

Интерес натуралистов к Ницше и проистекает из их протеста против социальной действительности, с одной стороны, и из их поисков нового человека — с другой. Однако они апеллировали не к подлинному, а ими самими во многом переосмысленному легендарному Ницше, который представлялся им в романтическом ореоле "правдоискателя"[2089], утверждающего "антиметафизическую мораль — жизнерадостную и жизнеутверждающую"[2090], провозвестника новой религии, "основанной на почитании природы"[2091]. Ницше ослепил часть литературной молодежи 80-90-х годов блеском своих метких антибуржуазных инвектив, своим красноречивым славословием свободного художника-творца, и за этой броской вывеской они не увидели или не захотели увидеть деструктивный характер и антигуманистическую сущность его философии. "Если рассматривать эту философию как этическую цель, — полагал писатель и драматург П. Эрнст, — то трудно себе представить, что она может причинить зло"[2092]. Более того, они вообще не принимали Ницше как философа, они создали легендарному Ницше ореол "гения". "Он был художником, а не философом", — решительно заявляет X. Ландсберг[2093]. Если бы это заблуждение было свойственно только рядовым литераторам той эпохи, каким был Ландсберг! Его разделял Георг Брандес, выступивший в 1888 г. в Копенгагенском университете с лекциями об "аристократическом радикализма" Ницше, чем заложил основы его европейской известности. Т. Манн испытывал по отношению к Ницше — новоявленному Гамлету — "смешанное чувство преклонения и жалости"[2094].

Итак, сближение Достоевского и Ницше в немецкой натуралистической критике 80-90-х годов осуществляется, с одной стороны, в силу ложной идеализации философии Ницше. Но, с другой стороны, начинается процесс и переосмысления Достоевского в духе ницшеанства, как "сильнейшей индивидуальности в современной литературе"[2095] (опять "гений"!). Наглядным тому примером является книга Л. Берга "Сверхчеловек в современной литературе" (1897). Автора "Преступления и наказания" Берг объявляет "предтечей Ницше"[2096], а Раскольникова воспринимает как некий пробный образец "сверхчеловека".

Роман Достоевского по силе изображения в нем мучений совести немецкий критик относит к произведениям "самым поучительным и самым глубоким во всей современной литературе"[2097] и считает, что психология Раскольникова могла быть поучительной для Ницше, "ибо он знает, что сверхчеловеком нельзя стать безнаказанно, он знает страдания великих натур, глубокую печаль тех, кто искупляет свое величие одиночеством…"[2098]