Автограф // ИРЛИ. — Ф. 56. — Ед. хр. 26.

115. А. Н. Сниткин [1128] — А. Г. Достоевской

<С.-Петербург> 23 сентября 1876 г.

Любезнейшая Анна Григорьевна! Помоги, ради бога, совсем без денег и ничего не имею в виду, дай мне сто рублей денег. Попроси для меня у Федора Михайловича. Поправлюсь — отдам все, а теперь надо платить за квартиру, а у меня не на что и есть.

Прости меня, что беспокою тебя, но, видит бог, обратиться не к кому. Нужда крайняя <…> Помоги, ради бога…

Автограф // ИРЛИ. — 30373. — С. CXIIIб.

116. А. М. Достоевский — Д. И. Достоевской

С.-Петербург. 8 ноября 1876 г.

…Вчера, в воскресенье, мы до завтрака, т. е. до часу дня, провели все дома, я больше сидел с Машенькой или читал, а после завтрака мы с Сашей отправились к брату Федору Михайловичу. Доехав на тройковых санях до угла Невского, мы весь Невский и потом вплоть до квартиры брата прошли пешком. Как брата, так и Анну Григорьевну застали дома, и они оба были нам очень рады; а меня так вовсе не подозревали могущим приехать. Приняли нас очень любезно и просто заговорили; хотели было в четыре часа распрощаться с ними, но нас непременно удержали обедать, и мы пробыли у них до семи с половиной часов вечера…

Автограф // ЛБ. — Ф. 93.III.10.14.

117. А. А. Достоевский — А. М. и Д. И. Достоевским

<С.-Петербург. 23 ноября 1876 г.>

…На днях я на минуту заходил к Федору Михайловичу, который мне говорил о каком-то процессе, который Александра Михайловна начала против Николая Михайловича, требуя от него каких-то денег после наследства. Не знаю, знаете ли вы об этом что-нибудь. Федор Михайлович говорит, что если Шевякова выиграет дело, то очень легко может случиться, что она потом потребует денег и от него, Федора Михайловича, и от вас, а после нее и Вера Михайловна не отстанет. Не знаю, чем все это кончится…

Автограф // ИРЛИ. — Ф. 56. — Ед. хр. 26.

118. Н. П. Вагнер — А. Г. Достоевской

<С.-Петербург. Декабрь 1876 г.>

…Сообщите мне, где печатались адресы "Дневника писателя" — и что стоили… Спросите Федора Михайловича, не найдены ли в № 7 "Дневника" несколько свободных строк для извещения о выходе 1-го номера "Света", который родится, бог даст, в субботу[1129].

Автограф // ЛБ. — Ф. 93.11.2.4.

119. Г. П. Данилевский — А. С. Суворину

4 января 1877 г.

…Кстати, читая тургеневскую "Новь", я приятно изумился, увидев, что он так же симпатически отнесся к типу русского так называемого радикального юноши (даже буквально в том же тоне!), как и я, за три года до него, в "Девятом вале", где мною впервые, под таким углом зрения, выведен революционер Столешников. Этого смелого шага с моей стороны никто тогда не заметил в печати, где царствовали только или грубые и цинические обличения этого типа в повестях Лескова и Крестовского, или мастерские шаржи Достоевского, огульно подводившего этот тип под больничный скорбный ярлык "тронувшихся умом" или "библейских свиней"[1130]. Напоминаю мою повесть, собственно, для вас; мне дорого будет, если вы про себя сознаете истину моего напоминания. Я твердо верил и верю, что так называемые наши радикальные, революционные юноши — явление честное, привлекательное; мы, кончающие свое человеческое поприще, потому и хороши, тогда только и хороши, если сами были когда-то такими же юношами. Сидевши некогда по делу Петрашевского в каземате[1131], я прочел там в крепости "Неточку Незванову" Достоевского и, не зная его, страшно к нему привязался. Единственно это не охладило меня к его последним произведениям. Помните ли вы "Неточку"? Как она добыла ключ к библиотеке деспота — родича своего, прочла его книги, переродилась нежданно для него — и предстала ему, готовая на борьбу?..

Дивная вещь! Золотые, былые годы! Докончим беседу когда-нибудь лично…

Автограф // ЦГАЛИ. — Ф. 459. — Ед. хр. 1154.

120. П. Д. Голохвастов — Н. Н. Страхову

Петровское. 19 января 1877 г.

…Вы, конечно, читали уже "Новь" и "Сон"[1132]. Чтобы не сказали, что не может написать крупного Тургенев, он захотел доказать, что не может написать и мелкого. Будь я критиком, я бы сделал вот что: написал бы, но пресерьезно, что "Новь" — подделка, чья-то спекуляция; что Стасюлевичу стыдно давать себя так обманывать; что "Новь" — перевод с французского и написана французом, знающим Россию по книжкам да еще очень не новым, что Фомушку и Фимушку налгать мог только иностранец, читавший Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну, "Плодомасовских карликов" Стебницкого[1133] и пр. Что в России 1868 г. портреты на столе держат фотографированные, а не рисованные; фраков до пят не носят; лакеи волю турецкой выдумкой не зовут и т. п. — все это из книжек о России 30-х и 40-годов. Да и вообще: предполагать, что от старости уши зарастают чем-то, можно только про тех, кто — предположено — сальные свечи ест, и подобных чудес в "Нови" немало. Всё сплошь удивительных имен в России не дают, как известно всякому, кто живал в России. Следовательно… И подписался бы: А. Потом написал бы вторую статью: никто Стасюлевича не обманывал; если "Новь" — подделка иностранца и перевод, то и все писанное Тургеневым с тех пор, как он покинул Россию, — тоже подделка и перевод, ибо "Вешние воды" и др. — даже всякая его повесть за последние лет пятнадцать — изобилуют тем же незнанием России после 19 февраля, только разве не столь явным, ибо не столь скученным воедино, как в "Нови". Подписался бы: Б. Потом, в третьей статье за подписью В., доказал бы, что и когда в России жил Тургенев, и России до 19 февраля не знал Тургенев. Не знал потому, что он не русский человек; а кто русский, да не русский — тот и не человек настоящий; у того и вообще себе мерила нет ни на русского, ни на человека; и нет этого мерила и не было никогда у Тургенева, и мужчины и женщины его, и мужики, и баре — не русские и не люди, а все куколки: мужичок, мальчик, барыня и пр. Но откуда же успех Тургенева? Это, во-первых, следствие отставки кн. Львова, цензора "Записок охотника", а во-вторых: в поле — и жук мясо; Гоголь тогда уже отписал, Достоевский — только что начинал… да и кто еще? Ведь уже к 50-м годам про Толстого еще никто и не слыхал. Явились они, мы поумнели, но, народ благодарный, Тургенева, этого рака, на безрыбье бывшего рыбой, в Песках не разжаловали, и до сих пор считаем за леща с кашей, все-таки; но пора бы прозреть; а средство к тому: прочесть Пушкина, Гоголя, потом Толстого, Достоевского и потом Тургенева; вот и увидим, что он такое, что ему удавалось, да, удавалось; и что не может ему, не русскому, след., не человеку, а след., и не художнику, никогда не может удаваться. Вывод: советую не Тургеневу — не писать, этого он не может, коль уж повадился; итак, вам советую, читатели, не читать, что он пишет; вы это можете, у вас есть Достоевский, Толстой…