Автограф // ЦГАЛИ. — Ф. 576. — Оп. 1. — Ед. хр. 17.

105. А. Г. Достоевская — Н. М. Достоевскому

Старая Русса. 16 июля 1875 г.

От души благодарю вас, многоуважаемый и милый брат Николай Михайлович, за ваше доброе письмо и за участие, которое вы в нем выказали. Вы упоминаете о болезни Федора Михайловича. Вероятно, вы о ней узнали из газет. Но, к счастью, это было только недоразумение, Федор же Михайлович все лето чувствовал себя как нельзя более здоровым. Я сама, прочитав в "С.-Петербургских ведомостях" извещение о серьезной болезни Федора Михайловича, была ужасно поражена и испугана; хоть я и получала очень часто письма, но со времени последнего письма с Федором Михайловичем могло произойти что-нибудь серьезное, вроде сильного и продолжительного припадка; мне не могло прийти в голову, чтоб газетное извещение не имело положительно никакого основания. Я тотчас отправила в Эмс телеграмму, а сама решила, в случае неполучения ответа или в случае подтверждения слуха о серьезной болезни Федора Михайловича, отправиться на следующий день к нему и даже достала все необходимые для отъезда бумаги. Но, к счастью, телеграмма из Эмса, хотя сильно перевранная, пришла в тот же вечер и совершенно меня успокоила; из нее я узнала, что Федор Михайлович совершенно здоров и ничем не был болен[1101]. Вы можете себе представить, что бы могло произойти, если б я в теперешнем моем положении[1102] поехала к Федору Михайловичу, беспокоясь об оставшихся в Руссе детях и не зная ничего о Федоре Михайловиче. Не поехать же в Эмс я не могла: я бы здесь измучилась и захворала, зная, что он, бедный, там страдает и может умереть, оставленный всеми, на руках квартирной хозяйки. Слава богу, что все это скоро разъяснилось, а то бы могло выйти много беспокойств и хлопот. В настоящее время Федор Михайлович у нас в Руссе, приехал всего неделю назад. Он остановился было в Петербурге, чтобы отыскать нам зимнюю квартиру, но вдруг заболел холериной и, боясь расхвораться окончательно, поспешил домой, пробыв в Петербурге всего полтора дня. Таким образом, он не имел ни малейшей возможности увидеться с кем-нибудь из родных. Все мы собираемся в конце этого месяца (если не случится непредвиденного обстоятельства) приехать в Петербург, остановившись в меблированных комнатах, отыскать себе удобную квартиру.

Вы пишете, что дело о наследстве туго подвигается вперед. Но ведь этого следовало ожидать, тем более что у всех наследников мало средств, чтобы подвинуть дело. Наш поверенный часто нас извещает, как много он хлопочет, но до сих пор из его хлопот не вышло никакого результата. Вообще, по моему мнению, трудно ожидать чего-нибудь в близком будущем. Из вашего письма мы с удовольствием узнали о свадьбе Александры Михайловны и от души желаем ей полного счастья[1103].

Федор Михайлович хотел приписать вам несколько строк, но я не решаюсь его ждать, так как и без того запоздала с ответом на ваше письмо. Федор Михайлович очень вам кланяется, а детки крепко вас целуют. Вы Федю не узнаете, до того он вырос…

Автограф // ИРЛИ. — 30413. — С. CXIIIб9.

Ответ на письмо от 9 июля (Авт. ИРЛИ // 30361. С. CXIIIб2).

106. А. Г. Достоевская — Н. М. Достоевскому

<С.-Петербург> 22 сентября 1875 г.

…Мы приехали в Петербург и очень будем рады, если вы нас посетите. Живем мы по Греческому проспекту (Пески), рядом с Греческим садом, в доме Струдинского, квартира № 6, в третьем этаже. Федор Михайлович просит передать вам его низкий поклон, дети целуют вас <…>

P. S. Кстати, не знает ли добрая Наталья хорошей няньки для моих двух шалунов; если у ней есть такая в виду, попросите ее к нам прислать; мы сидим теперь без няньки.

Автограф // ИРЛИ. — 30413. C. CXIIIб9.

107. Н. П. Вагнер [1104] — Вс. С. Соловьеву

<С.-Петербург> 2 февраля <1876 г.>

…Будьте столь любезны — привезите с собой сегодня В. В. Крестовского. — Мне было бы весьма желательно, чтобы световые явления получили определенный характер, чтобы можно было приступить к фотографии. Я звал также сегодня Достоевского, обещал быть[1105].

Автограф // ЦГИАЛ. — Ф. 1120. — Оп. 1. — Ед. хр. 96.

108. Из записной книжки Е. С. Некрасовой [1106]

<Москва> 10 февраля 1876 г.

Сейчас пересмотрела № 1 "Дневника писателя" Достоевского. Видно, что автор — очень больной человек: он останавливается только на болезненных явлениях. Несмотря на все его желание быть комичным в некоторых местах и посмешить публику — ему это вовсе не удается. Те прыжки, которые делает автор от одной мысли к другой, вполне изобличают в нем психически больного человека; эти скачки не все преднамерены автором. Рассказ его о Христовой елке хорош по мысли, его проникающей, выполнен же он плохо, как бы новичком в деле писательства. Заметка о спиритизме выдает, что автор уж порядком устарел: он хочет донести читателю и убедить, что он не верит в чертей?!!![1107]

Автограф // ЛБ. — Ф. 196.7.4.

109. И. К. Земацкий [1108] — А. СтравинскомуПеревод с польского

С.-Петербург. 20 февраля 1876 г.

…Расскажу тебе о событии, которому в нашем студенческом быту я придаю некоторую важность: говорю о студенческом бале! Важность тут, собственно, не в самом бале, не в увеселениях, а в результате, возникшем из приготовлений к балу, то есть в спорах по поводу приготовлений.

Каждый курс представил своих депутатов; их всех собралось человек с лишком пятьдесят, которые составили комиссию, решавшую спорные вопросы большинством голосов. Нужно было слышать громкие речи господ юристов (считавших себя чуть ли не Цицеронами и Демосфенами), произнесенные ими в разъяснение вопроса: следует ли взимать за бутылку пива 15 или 20 копеек, за бутерброд 5 или 10 копеек?

Несравненно сильнее, однако, вышли прения и столкновения, когда коснулись выборов почетных гостей, которым студенты в знак особенной к ним симпатии решили послать печатные пригласительные билеты.

Первый единогласный выбор пал на Некрасова, известного либерала, поэта-писателя. Спасовича[1109] сначала выбрали тоже большинством голосов, но после защиты им Кронеберга, нанесшего безмилосердно побои тринадцатилетней своей дочери, он всех нас вооружил против себя, так что никто и слышать о нем не хотел[1110].

Более же всего шума произошло по поводу выборов двух личностей, как мне, так и тебе едва ли известных. Первая из них — адвокат Боровиковский[1111], а вторая — писатель Достоевский. Боровиковского хотели избрать за пожертвование им в пользу студентов 1000 рублей, но тут восстала партия, выразившая мнение, что студентов деньгами не подкупить. Против Достоевского мы, со своей стороны, протестовали, так как он изменил первоначальному своему либерализму; итак, Достоевского тоже не избрали…