Разговор прервался с приходом господина Махмуда. Все встали, приветствуя его, а потом вновь уселись. Слуга принес газеты. Хамид взял их и положил на столик перед собой. Подали кофе, и разговор возобновился. Господин Махмуд сообщил, что вода на поля будет пущена этой ночью. Затем, по раз заведенному обычаю, все вновь углубились в чтение газет.

Весь этот день господин Махмуд был занят переговорами с инженером‑ирригатором. Он получил, кроме заверений, еще и письменное распоряжение пустить воду на его землю вне очереди. И все же на душе у господина Махмуда было неспокойно. Этот трудный день прошел в утомительных разъездах и бесконечных препирательствах с чиновником, слугою правительства. По крайней мере таковым тот себя считает и потому убежден, что ни одно дело не может без него обойтись. Но это не мешает ему, как и другим чиновникам, дерзко нарушать законы и распоряжения правительства.

Беспокойство не покидало господина Махмуда. В конце концов он позвал с собой одного из приятелей, и они отправились на поле, к умирающим от жажды несчастным посевам. Хамид присоединился к ним. Так втроем, озаряемые светом едва взошедшей луны, они дошли до поля. Там, прямо на берегу канала, спали арендаторы в ожидании приговора судьбы, приговора правительства, от которого зависят их жизнь и хлеб насущный. Несчетные беды вечно валятся на них с высот «милосердного» неба, но этого, видно, мало! Еще и правительство взыскивает с них налоги, усугубляя тем самым их и без того бедственное положение. Феллахам нестерпимо тяжко от сознания безысходности своего существования, и старики жалеют о прошлых днях, когда у людей было меньше потребностей и, стало быть, меньше забот. Бледная луна простирает над ними свой прозрачный покров, который издавна служит им одеялом, — с того дня, когда им исполнилось семь лет и они впервые вышли на работу. Но и ранее матери приносили их сюда грудными младенцами, а сами шли в поле, оставляя детей на попечение милостивого и милосердного аллаха.

Сторож первого водяного колеса спал, скорчившись под своим грубым плащом.

— Добрый вечер, Абу Мухаррам! Будет тебе спать! Скоро вода пойдет! — громко сказал господин Махмуд.

Абу Мухаррам — старик, уже давно не ждущий ничего хорошего от жизни, встал, поздоровался со всеми за руку и произнес:

— О — хо — хо! Какая там вода… Клянусь аллахом, в старину люди жили в довольстве. Мы ждали, когда разольется Нил, потом сеяли, и все тут! А какие поднимались хлеба!.. А при спуске воды, правду говоря, мы ловили рыбу. Что эта была за рыба! Пальчики оближешь! Да, уж видно, что прошло, то не вернется…

И он принялся вспоминать прошлое, когда без труда и забот феллахи получали множество всяких благ. По его словам, все тогда было хорошо, кроме плетки надсмотрщика и вымогательств сборщиков налогов. Казалось, этот дряхлый старик, которому скоро суждено было распрощаться с этим миром, насмехается над попытками нынешнего правительства исправить положение в сельском хозяйстве, наладить ирригационную систему и осчастливить всех бедняков.

Господин Махмуд двинулся дальше, будя людей одного за другим. Протерев сонные глаза и обнаружив, что дно канала все такое же пересохшее и растрескавшееся, они удивлялись, зачем это хозяин поднял их в такой час. Но он тут же предупредил их, чтобы все были начеку, потому что вот‑вот пустят воду. Так господин Махмуд с Хамидом и своим приятелем добрались до участка одного из крупных арендаторов. Их пригласили отведать кофе, и они отдыхали, пока на дне канала не появились первые лужицы и вода не начала просачиваться в трещины.

Когда шум прибывающей воды стал явственно слышен, они распрощались с гостеприимным арендатором и пошли на участок самого господина Махмуда, засеянный рисом. Листочки риса совсем высохли от жажды, а метелки даже еще и не появились. Никого не найдя на этом поле, они позвали феллаха, работавшего с упряжкой быков на ближайшем участке, и стали ждать прихода воды. Хамид прошел из конца в конец все рисовое поле. Жизнь покидала это влаголюбивое растение, его зеленые листья потеряли свою яркую, сочную окраску, стали вялыми и блеклыми и, засыхая, опадали на землю.

Когда взошло солнце, хозяин, уверившись, что поля будут политы, решил вернуться домой. Хамид пожелал остаться в поле рядом с водяным колесом, монотонный скрип которого уже заглушался звуками проснувшейся жизни. Ночью, когда мир медленно отходит ко сну, колесо продолжает свое движение вместе с освежающим ветерком, и скрип его среди просторов спящей земли слушает ночной сторож, укрывшийся своим черным плащом. Звук этот радостен сердцу феллаха, а животное он заставляет ускорять шаг.

Наступил полдень. Солнце палило нещадно. Хамидом овладела тяжелая дрема — ведь всю ночь он провел без сна. Он укрылся в шалашике и заснул крепким сном. Когда же открыл глаза, солнце уже клонилось к закату и диск его на краю чистого неба озарил багряным светом окружающую местность. В отводном канале, неподалеку от шалаша, вода вновь поднялась. Хамид оглянулся и увидел, что бывший при нем работник куда‑то ушел, вокруг, насколько хватает глаз, нет ни души, а бык, впряженный в водяное колесо, продолжает брести по кругу. Солнце быстро катилось за горизонт, и небо помрачнело. Хамиду показалось, что воздух заполнили вечерние духи зла. Потом в небе замерцали редкие звезды, однако их свет не в силах был рассеять тьму надвигающейся ночи. Злые духи продолжали реять в сгущавшемся мраке перед глазами одинокого, затерявшегося в ночи человека, словно желая ворваться к нему в шалаш. Хамид посмотрел вокруг и не увидел ни единой живой души. Бык у колеса тоже остановился. Все звуки замерли. Затем онемевший было мир вновь подал свой голос: зазвенели цикады, и стрекот их наполнил пустое пространство. Наступила ночь.

Хамид так часто зевал, что слезы выступили у него на глазах. Его неудержимо клонило ко сну. Он поднял камешек и бросил в быка, а потом опять вытянулся на своей подстилке. И в мертвой тишине вновь услышал монотонный, усыпляющий скрип колеса, приводимого в движение быком. Блестела в темноте вода, льющаяся в запруду. Небо потемнело, тусклые звезды взирали с высоты недвижным взором, а над землей витали ночные тени.

Хамидом овладел гнетущий страх — в подобных случаях это часто бывает с впечатлительными натурами. Он бы не удивился, если бы сейчас вдруг появился волк и набросился на него. Что тогда делать? Хамид постарался прогнать эти мысли и овладеть собой. Через некоторое время он заметил, что упряжь перетерлась и надо заменить быка.

Хамид подошел к стойлу и неожиданно заметил там какую‑то темную фигуру. Это был его напарник.

Бедняга, не желая беспокоить спящего в шалаше Хамида, не нашел для себя более мягкой и покойной постели. Легким прикосновением руки Хамид разбудил его. Батрак спросил, поужинал ли Хамид, — ведь еду приносили из села, когда он спал в шалаше. Один на один со своими страхами, Хамид и думать забыл о еде. Теперь же аппетит у него разыгрался, и он пригласил работника перекусить с ним.

После ужина он улегся опять, не в силах противиться пьянящей неге ночного ветерка, уносившего душу в мир сладких сновидений. Он отдался покою под кровом своего шалаша, или скорее навеса, потому что там были только две стенки, образующие угол, из которого открывался вид на бескрайние просторы полей. Хамид словно провалился в бездну сна, ничего больше не слыша и не ощущая. Он не проснулся бы даже от самого сильного шума — так он был переутомлен. Его сразили палящий зной и страх одиночества.

Проснулся Хамид в прекрасном расположении Духа. Вокруг царила непроглядная тьма, высоко над ним был натянут бархатный полог, усеянный звездами. Он уселся возле скрипящего водяного колеса, чтоб поговорить с батраком. Но тот, закутавшись в свой плащ, сладко дремал, а бык сам, без понуканий, ходил по кругу. Но вот бык остановился, и сон мигом слетел с крестьянина. Он закричал на животное и снова закрыл глаза. Хамид сделал еще одну попытку заговорить с ним, но работника окончательно сморил сон, он лишь изредка, показывая, что слушает Хамида, бормотал свое «ага».