Перед восходом луны сияние звезд стало меркнуть, и наконец появилась луна, ущербная, с чахлым румянцем, как бы пристыженная оттого, что запоздала. Открыв миру свой лик, луна осветила землю призрачным светом, под которым заблестели посевы, до этого черные и угрюмые. Легкий ветерок пронесся по огромному пространству над спящими травами, опьяненными его свежестью и прохладой проточной воды. Бык, вращавший колесо, продолжал свой путь, ни на минуту не останавливаясь, а хозяин его спокойно дремал. Хамид с радостью слушал однообразную музыку ночи, любуясь то близкой линией горизонта, то лунной дорожкой на зыбкой воде канала.
В молчании ночи он размышлял о многообразии жизни. Сколько чудес, повергающих в изумление разум, сокрыто там, за горизонтом? Сколько там живых душ! Им нет числа. А он, Хамид, так близко от них, и ничего о них не знает! Скрип колес, находящихся в отдалении, скрадывается расстоянием. Чем заняты люди, работающие возле них? Молчат они, погруженные в свои думы, или усердно трудятся на поле? Руки феллаха на рукоятке архимедова винта, и бык помогает своему хозяину. Это облегчает и ускоряет работу. И все живое наслаждается свежим ветерком, водой, тишиной и сумраком ночи так же, как наслаждается всем этим и он сам.
А звезды! Как удивительны эти небесные волшебницы, сияющие доброй улыбкой. Неужели они, эти крошечные точки, были свидетельницами начала творения, и пребудут вечно, в то время как наша жизнь — лишь краткий миг? Несмотря на столь высокое свое положение, звезды скромны и малы, как будто ход времени научил их, что глупо гордиться своим долголетием, что и большое и малое существует под властью необъятного. И разве это не удивительно, что они могут держаться там, в космосе, оцепенев в неподвижности или же медленно перемещаясь так, что это почти незаметно для глаз.
А что там, под землей? Кто знает? Там могила мертвого и колыбель живого, корни деревьев и трав, покой смерти и грохот вулканов! Там то, чего мы не ведаем.
Как бледна луна! Если верно, что на ней обитают живые существа, то это, должно быть, влюбленные, которые пылают такой страстью к предмету своей любви, что превратились в слабые, бледные призраки. Хамид долго глядел на эту светящуюся планету, будто вопрошая ее, а она молчала, тихо и плавно плывя по небосводу.
Небо снова поблекло, звезды почти угасли. Близилось утро. Хамид встал и направился в поля, чтобы посмотреть, хорошо ли вода напоила землю. Он дошел до конца залитого водой рисового поля, остановился и посмотрел на внезапно потемневшее небо. Но то была темнота, которая наступает на краткие мгновения перед самым рассветом. Небо тотчас прояснилось, и Хамид вернулся в свой шалаш. Он подозвал батрака и велел разжечь костер, чтобы разогреть остатки еды. А там, далеко из‑за горизонта, солнце уже высылало своих предвестников. Хамид и работник прошли в молельню и уселись там в молчании. Хамид пристально смотрел на великолепный восход, на золото, разливающееся по небу. Вот оно озарило край поля, и сразу же выкатился огромный солнечный шар, чуть колеблясь между небом и землей, как в райской колыбели. Розовая дымка постепенно растаяла. Солнце поднялось быстро, потом приостановилось, и вот оно уже недвижно висит в небе, заливая землю морем огня и света, могучее, способное испепелить все вокруг. И пришел долгий день с его шумом и гамом.
Когда возвестили о наступлении полдня, Хамид снова удалился в свой шалаш. Проснулся он только на закате. Эта ночь прошла так же, как и первая, правда, на этот раз луна запоздала еще на полчаса.
Так дни шли за днями. По ночам, оставаясь в одиночестве, ласкаемый прохладным ветерком, Хамид думал о небе, о земле, о далеких людях, бессловесных животных, скрывающих в своем молчании какую‑то удивительную тайну. Он давно уже привык к скрипу колеса, хоть немного оживлявшего сонное оцепенение. Этот скрип в глубоком безмолвии ночи сближал его с людьми. Одиночество больше не тяготило его.
В одну из таких ночей, когда Хамид глядел на угасающее светило и ждал рождения нового месяца, неожиданно слух его приятно поразил протяжный, грустный напев. Звуки доносились издалека. Это звучала свирель. Там, на дальнем поле, у оросительного колеса, по ней проворно скользили пальцы Ибрахима. Он взывал к луне, царице влюбленных. Сколько невысказанных мыслей содержалось в этой грустной мелодии, сколько страсти и печали было в ней! В груди певца словно был заключен огромный мир, более прекрасный, чем наш, зримый… И он призывал свою подругу в этот мир грез, где, тесно обнявшись, парят души влюбленных, где ожидает нас неземное наслаждение — нежные поцелуи любви.
Да, поцелуй — это признак доверия и доказательство любви… В нем сливаются души влюбленных… Это голос сердца, трепетный зов его струн. Это краткий миг, когда мы забываем себя ради прекрасной возлюбленной. Клянусь аллахом, в тот миг, когда мы целуем любимую, и кровь приливает к ее щекам, и ее затуманенный взгляд говорит: «Я твоя», тогда и мы целиком принадлежим ей, простираемся ниц пред нею, готовы умереть за нее!
Заслышав эту мелодию, Хамид забыл обо всем — он внимал ей, она целиком завладела его душой, уносила его от страдания, отчаяния и покорности к возрастающей надежде… С наступлением рассвета свирель умолкла.
Через несколько дней вода спала, но рис уже упился ею, стал зеленым и сочным. Он сильно разросся — подошло время прореживать его. На работу вышли девушки и юноши. Все они приехали утренним поездом, у каждого в руках был маленький серп. Юноши подвернули свои галлабии и вместе с девушками в молчании принялись за работу. Хамид шел за ними следом, радуясь этой прекрасной сочной зелени, которую он сберегал в течение стольких бессонных ночей. Через час все постепенно разговорились.
Один из юношей, по наущению товарищей, поторопил девушку. Она удивленно и недовольно посмотрела на него: «Разве я не работаю?» Но тот уже подгонял другую девушку, а потом весело расхохотался. Все дружно вторили ему. И началась веселая суматоха, какая бывает всюду, где работает молодежь. Хамид присоединялся то к одной, то к другой группе, помогая ей соревноваться со своими соперниками. И победители радовались не столько тому, что одолели соперников, — это их не так уж сильно заботило — сколько тому, что сам господин Хамид встал на их сторону! Так прошел первый день работ. В тот день больше не случилось ничего, заслуживающего упоминания, разве что в полдень уговорили одну из девушек сплясать.
На другой день крестьяне держались с Хамидом еще более непринужденно. Они откровенно обо всем говорили, искренне, от всего сердца смеялись. Только одна девушка, самая красивая, не позволяла Хамиду смеяться над собой и каждый раз отвечала ему какой‑нибудь колкостью.
Когда на третий день после обеда все присели отдохнуть, и Хамид сел, прислонившись спиной к яслям, и опять завязалась беседа, несколько девушек пересели в тень, поближе к Хамиду. А та, красавица, села совсем близко. Она стала заговаривать с ним и кокетничать. Другие девушки поглядывали на нее искоса, перешептывались между собой. Хамид услышал их шушуканье и догадался, о чем они судачат. Тогда он наклонился к соседке и поцеловал ее в щеку. Она растерянно уставилась на него, как бы спрашивая: «Это что же такое?» Ее подружки от изумления вытаращили глаза. Красотка отвернулась, и Хамид, не дав ей опомниться, поцеловал ее в другую щеку. Она с силой оттолкнула его. Девушки захохотали. Но едва Хамид уселся на свое место, проказница набросилась на него, крича, что сейчас посчитается с ним. Он прижал ее к себе и поцеловал в третий раз.
Теперь уже она сама тянулась к нему, якобы для того, чтоб отомстить. Кровь прилила к ее смуглым щекам. И Хамида то и дело бросало в жар, когда она откидывалась назад, увертываясь от его поцелуев, или когда он прижимал ее к своей груди. Девушка, почти теряя контроль над собою, отдавалась ласке и лишь делала вид, что отталкивает его.
Но час отдыха миновал. С серпами в руках все снова встали на свои ряды. Хамид немного прошел вместе со всеми, а затем замедлил шаг и задумался. «Что за наваждение?» — спрашивал он себя и не находил ответа. Над работающими нависло тягостное молчание. Красавица, вдруг ослабевшая, работала машинально, не отдавая отчета в том, что творится вокруг, не замечая косых взглядов, которые бросали на нее подруги. Одни сопровождали их презрительной улыбкой, другие добродушно усмехались. В сердцах многих девушек полыхала ревность. Опустив глаза вниз, они работали молча.