Дерибас засмеялся.

— Ну и что? — спросил Шалва.

— Как что? — продолжал смеяться Дерибас. — Хорошо, что баланда холодная была, а то сделал бы ты из Петра Дерибаса донского рака. — Дерибас подошел к Шалве, положил руку на плечо. Шалва поморщился от боли. — Ты, Шалва Шавлухашвили, вот что… Да не удивляйся, что знаю твою фамилию. Кое-что разузнал о тебе после того, как пса-рыцаря из меня сделал. Молодец! Ты уж прости, что я тогда так о комиссарах. Так надо, понимаешь? А легион этот, «Штейнбауэр», формируется. И некоторые идут. По-разному идут — есть подонки, но большинство идет, чтоб сбежать к своим при первой возможности.

— Ты очень хитрый, да? — прищурился Шалва. — Хочешь, чтобы и я пошел, да? Агитируешь, сын шакала?

— Агитирую, — к удивлению Шалвы, согласился Дерибас. Шалва умолк, настороженно выжидал. — Агитирую башку твою сохранить. А с таким характером, как у тебя, одна дорога — в ров, но с пересадкой в «корриде».

— Ты не знаешь грузин, да? Лучше сто раз умереть, чем один раз продать Родину.

— И грузины разные есть. Подонки, Шалва, есть в каждом народе. — Дерибас вздохнул, затушил недокуренную сигарету, спрятал окурок обратно в пачку. — Есть и среди казаков.

— А ты кто?

— Казак. Может, потому живу тут, как могу…

— Продался?

— Есть у меня один добрый дядя, думает, что я ему свою душу продал. И нехай думает.

— Немец?

— Казак. — Дерибас достал окурок, прикурил. — Большой начальник. У немцев в почете. Мы с ним почти земляки. Он из Новочеркасска, а я из Кочетовки.

— Кочетовка? — встрепенулся Шалва. Он много слышал об этой «плавучей» донской станице от генерала, от Дарьи Михайловны. Летом сорок первого года они даже обещали взять Шалву с собой в Кочетовку, показать донских казаков, о которых Шалва читал только в книгах Шолохова. Потому-то, услышав знакомое название, он встрепенулся. Это не ускользнуло от Дерибаса.

— Ты знаешь мою станицу? Бывал там?

Только теперь Шалва понял, кто перед ним сидит. Когда-то, еще в Перемышле, Дарья Михайловна рассказывала, что в Кочетовке они жили в доме казака Дерибаса. Тогда он и не понял даже — фамилия это или прозвище — Дерибас. Не придал он значения и словам незнакомого военнопленного, который говорил: «Дерибас такую хохму не простит». Выходит, это и есть тот Дерибас, у которого жили в станице Севидовы и которого хотел показать Шалве Андрей Антонович! Вот где пришлось увидеть донского казака. Как с ним вести себя?

— Ты чо молчишь? — вывел из раздумья голос Дерибаса. — Бывал в Кочетовке?

— Друг мой хороший бывал, — уклончиво ответил Шалва.

— Я всех знал, которые в Кочетовку приезжали. Как фамилия?

— Севидов, — решился Шалва и испытующе посмотрел на Дерибаса.

— О! Который же? Борис? Андрей Антонович?

Шалва промолчал.

— Ну теперь все понятно! — обрадовался Дерибас. — Тебя на переправе из эмки выволокли. Выходит, ты шофер Андрея Антоновича. Он когда-то мне говорил, что его грузин возит. Я ведь тоже шофер, потому и интересовался, кто его возит. Хвалил он тебя дюже.

— Зря хвалил. Как теперь в глаза посмотрю?

— Если захочешь, смело посмотришь. Честному человеку не боязно смотреть в глаза.

— Это я сам знаю, — отмахнулся Шалва. — Дарью Михайловну не спас, внука генерала Ванюшку не спас. Может быть, они живы? Девушку Тоню видел с Ванюшкой на переправе. Не успели они через Дон уйти.

— Ванюшку? Да я… — Дерибас достал сигарету. — Да я Ванюшку… Эх ты… Погодь, погодь, наверняка их обратно в Ростов возвернули. Выходит… Во, брат, выходит, Ванюшка с Дарьей Михайловной в городе.

Слушая Дерибаса, Шалва уже жалел, что открылся этому казаку. Что будет, если он найдет жену генерала в Ростове?

— Слушай, Дерибас, как ты попал в плен? И почему ты здесь?.. — спросил Шалва.

— Почему как все равно вольный? — угадал вопрос Дерибас. — Это особая статья. А в плен попал под Ростовом. Бежал. «Корриду» попробовал, не дай тебе бог. Думал, каюк мне тут выйдет, пока земляка-казака не встретил. Есть в Ростове такой Кутипов Борис Михайлович. У немцев работает. По лагерям рыскает. Да не шабалы сбивает, а служит фашистам верно. Агитирует в легионы вступать. К казакам особенную слабость имеет. Полк казачий формирует. Вроде бы уже нашлись людишки. Уже и командир выискался. Из немцев. Панвиц вроде его фамилия. Вот так, Шалва, и держит меня господин казак Кутипов в лагере этом людей подбивать на службу немцам. Вроде как подсадная утка, значица. Потому и тебя агитирую. Теперь я тебя наскрозь вижу и потому советую пойти к нему шофером.

— Что ты сказал? — вскочил Шалва.

— Погодь, — жестом остановил его Дерибас и спокойно, будто самому себе, продолжал говорить: — Оно можно бы тебя и в легион забросить, да возле Кутипова ты нужнее будешь.

— А сам почему не пошел к Кутипову? Ты ведь шофер.

— Я ж тебе толкую, дурья башка! — рассердился Дерибас. — Нужен я тут Кутипову, в лазарете нужен! А ты при Кутипове нам будешь нужен.

— Кому — нам?

Дерибас примолк, опустив голову, сказал тихо:

— Сам еще не знаю. Но должны быть в Ростове советские люди, которые борются против фашистов. Не может быть, чтобы не было. Связь мне нужна. Да и, бог даст, Ванюшку с Дарьей Михайловной сыщешь. На воле-то легче. А тут… Тут тебе никак оставаться нельзя. Кутипов часто в лагере бывает. Видеться будем. И брось всякие сомнения насчет меня. Фрицы и холуи ихние думают, что они дюже хитрые. А только и их перехитрить можно, если башкой шурупить.

…Вначале Шалва решил войти в доверие к Кутипову, а потом бежать на машине. Но вскоре понял, что из этой затеи ничего не получится. Пропуск был действителен только в пределах Ростова, а линия фронта где-то далеко на Кавказе. Тогда Шавлухашвили решил попытаться установить связь с ростовским подпольем. Кроме того, разъезжая по городу, Шалва все же надеялся разыскать жену и внука генерала.

Всего этого Шалва не мог рассказать Тоне, потому что не знал, кто она теперь. После долгой паузы он вдруг нервно воскликнул:

— Так что, подыхать лучше, да? Одет, обут и сыт! Некоторые идут в национальные легионы. Вначале и меня хотели направить в грузинский легион «Штейнбауэр», И теперь с Кутиповым бываю там. Я знаю, кто в этих легионах.

— Кто же? — спросила Тоня и, не дожидаясь ответа, продолжала: — Наверное, люди. Обыкновенные люди. Они тоже не хотят подыхать. Одеты, обуты, сыты.

Шалва молчал.

— Ну вот, молчите. А меня вроде упрекаете. Я ведь тоже не хочу умирать от голода. И не хочу, чтобы в Германию угнали. Тоже одета, обута и сыта. Что же делать, война.

— Разве больше нечего делать? — осторожно спросил Шалва.

— А вы знаете, что делать?

Шалва пожал плечами.

— Приехали. Остановите, — попросила Тоня.

Шалва затормозил. Не оглядываясь на Тоню, упрямо спросил:

— Так что мне делать? Почему не говоришь?

— Не знаю.. До свидания.

— Подожди! — Шалва выскочил из машины, догнал Тоню, торопливым шепотом заговорил: — Скажи, где Дарья Михайловна? Где мальчик? Не бойся меня, я им ничего плохого не сделаю.

— Слабый из вас провокатор получился, Шалва Платонович. Придется так и передать господину Кутипову. До свидания.

Тоня пошла. Но Шавлухашвили снова догнал ее. Он схватил Тоню за руку и торопливо зашептал:

— Не надо работать у Кутипова.

— Почему? — удивленно спросила Тоня.

— Прошу тебя, не надо!

— До свидания, Шалва Платонович.

У перекрестка Тоня обернулась. Шавлухашвили все стоял и смотрел ей вслед. Потом с отчаянием махнул рукой и сел в кабину. Машина, взревев, рванулась с места.

Сергей Иванович не спал. Он сидел за столом и при тусклом свете керосиновой лампы рылся в книгах.

— А, Тоня. Поздновато сегодня. А я вот, внучка, на старости лет решил военную науку изучать. Да, да, представь себе, никогда не увлекался, а сейчас хочу понять, что к чему. Ты подумай, сколько книг написано о войне! И какие книги! Вот смотри: Гуго Гроций — «О праве войны и мира», Клаузевиц — «О войне», Альфред де Виньи — «Неволя и величие солдата». Э-э, да ты меня не слушаешь, ты чем-то взволнована?