На подступах к селению егеря залегли под ураганным огнем наших бойцов. С наблюдательного пункта было хорошо видно, как немцы стали окапываться.

— А ты, Евдоким, говоришь, все идет по плану, — недовольным голосом проговорил Севидов. — Надолго ли решили они здесь залечь? Для успеха операции мне одного полка Рейнхардта мало.

— Товарищ генерал, вас просит второй.

Севидов взял трубку, выслушал прерывистый доклад Каргина и, багровея, закричал:

— Ждите установленный сигнал! И не вздумайте самовольничать, голову сниму! — И, передавая трубку телефонисту, проговорил: — Не терпится Каргину. Стоило из-за одного полка такую кашу заваривать.

— Смотри, Андрей, — указал Кореновский на дорогу.

Севидов приложил к глазам бинокль.

— Вот это другое дело, — обрадовался он. — Кажется, Хоферу не понравилось наше упорство под Нагорным. Бросил румын. Что ж, посмотрим, на что способны эти вояки.

Генерал неотрывно следил в бинокль за дорогой. Там, минуя узкий проход, по Лесной Щели двигался непрерывный поток машин. У излома реки машины сворачивали в редколесье. Из них выпрыгивали румынские стрелки и, обгоняемые мотоциклистами, устремлялись к Нагорному. Дождавшись подкрепления, егеря Рейнхардта вновь бросились в атаку.

— Первый! Первый! — кричал в трубку Севидов. — Во что бы то ни стало удержите Нагорное!

Бой за Нагорное разгорался все сильнее. Егеря короткими бросками продвигались вперед. Они захватили несколько домиков, стоявших на отшибе селения. Но бойцы Ратникова перешли в контратаку. Даже без бинокля были отчетливо видны фигуры падающих людей.

— Не пора ли, Андрей? — проговорил Кореновский. — Гибнут люди.

Генерал не отвечал. Он смотрел, как в теснину втягивается все больше вражеских войск, как у Нагорного отчаянно дерутся бойцы майора Ратникова. Дерутся за каждый дом, за каждый двор, за каждое дерево в садах этого горного селения, название которого никто из них наверняка прежде и не слыхал. У каждого из этих бойцов есть где-нибудь на Украине или в Башкирии свое родное село, своя родная улица в Умани или Новосибирске, а они сражаются и погибают за это Нагорное, что затерялось в Лесной Щели, в нескольких десятках километров от Туапсе. Многие из них даже и не знают, какую роль играет это селение в замысле всей операции. У них, как вон у того бойца, засевшего с автоматом за невысоким каменным забором, нет прямой связи с командиром дивизии. Он выполняет приказ командира своего отделения, строчит из автомата по наседающим фашистам.

Генерал Севидов отчетливо видел в бинокль, как все ближе подходили к бойцу гитлеровцы. Вот солдат взмахнул руками и упал. К заборчику подбежали его товарищи и открыли огонь. Им все же удалось удержать эту позицию — заборчик, сложенный из серого камня…

— А ведь пора, Андрей, — глядя, как по дороге безнаказанно движутся румынские части, сказал Кореновский. — Как бы румыны не обошли Нагорное.

— Рано, Евдоким, рано!

— Тебе видней: ты командир. Но гибнут люди…

— А ты комиссар! — повысил голос Севидов. — И должен понять, что все наши жертвы будут бессмысленны, если мы не осуществим замысел до конца. Иначе я не смогу отчитаться перед своей совестью за эти жертвы. — И, смягчившись, попросил: — Сходи лучше к Сироте. Проследи, как бы ребята не начали до поры.

Бойцы батальона капитана Сироты, укрывшиеся в засаде, не знали обстановки у селения Нагорного. Они только слышали яростную стрельбу в глубине теснины, разрывы снарядов и мин. А здесь мимо пулеметного гнезда ефрейтора Кошеварова все шло и шло подкрепление полковнику Рейнхардту. Они не знали того, что знал комиссар Кореновский: там, в Нагорном, бойцы майора Ратникова истекают кровью.

Капитан Сирота в который раз спрашивает, не пора ли начинать. Кореновский и сам еле сдерживал себя. Но надо ждать сигнала. Пусть больше вражеских войск втянется в Лесную Щель. Хотя комиссар понимал: чем больше втянется вражеских войск в ущелье, тем труднее придется бойцам капитана Сироты. Ведь закрыв выход из теснины, они примут главный удар на себя, и чем больше вражеских войск попадет в ловушку, тем сильнее будет этот удар.

А в Нагорном бой перемещался на самую окраину селения. Ратников держался уже из последних сил. И в этот момент над ущельем в стороне командного пункта генерала Севидова взвилась красная ракета. Содрогнулась земля. Все орудия, все минометы дивизии и приданного артиллерийского полка одновременно ударили со склонов Лесной Щели по колонне румын и егерям Рейнхардта. Враг в панике заметался по теснине.

От Нагорного в атаку перешел весь полк Ратникова. Полки Каргина и Терещенко ударили по ущелью. Стреляя на ходу, бойцы спускались вниз по склонам и сжимали гитлеровцев огненными клещами. Немцы и румыны смешались. Беспорядочно отстреливаясь, они бросились к выходу из теснины, но там батальон капитана Сироты уже закупорил выход и встретил врага плотным огнем. Обезумевшие немецкие и румынские горные стрелки отчаянно пытались вырваться из ловушки.

Разгоряченные боем бойцы выскакивали из окопов и бросались в атаку, подхваченные общим порывом.

Скоро в Лесной Щели уже не рвались снаряды и мины, над ней не появлялись ни наши, ни немецкие самолеты. Артиллерия и авиация не могли бить по теснине, потому что там все смешалось в одном разъяренном гигантском клубке… Стрельба велась лишь с коротких дистанций. Пытаясь вырваться из теснины, гитлеровцы все сильнее нажимали на батальон капитана Сироты. Но бойцы стойко держали оборону.

Захар Суворов со своим ручным пулеметом то и дело менял позицию и, находя выгодное место, продолжал строчить. Внезапно в его пулемете заклинило затвор. Он лихорадочно старался устранить неисправность. Но в спешке у него ничего не получалось. Тогда Суворов схватил пулемет за ствол и ринулся навстречу гитлеровцам, орудуя пулеметом, как дубинкой. За Суворовым бросились врукопашную другие бойцы.

Азарт боя охватил Кореновского. Он вскочил на ноги, выхватил пистолет и, забыв про одышку, с криком «ура» побежал за Суворовым.

— Куда? — крикнул Мустафар Залиханов ему вслед. Но и самого Мустафара подхватила неведомая сила и понесла за комиссаром…

…Ефрейтор Шавлухашвили горделиво восседал за рулем новенького «виллиса». Эти быстроходные, юркие и устойчивые американские машины только начали поступать в войска по ленд-лизу.

Шалва вел «виллис» по узкой каменистой дороге, петляющей по дну Лесной Щели вдоль безымянной речушки. Он то и дело прибавлял газ, желая продемонстрировать сидящим в машине генералу, полковому комиссару Кореновскому и «вятскому джигиту» возможности «виллиса» и свои способности. Но генерал сдерживал его: Севидову хотелось осмотреть место недавнего сражения.

Вечерело. Солнце, устав глядеть на огненный ад в теснине, спряталось за горами. В безветренном воздухе еще не совсем рассеялся дым. Он смешивался с вновь надвигавшимися тучами. Посыпал мелкий дождь. Он безуспешно пытался смыть кровь и пороховую копоть с земли.

Зрелище было угнетающим. Сраженные снарядами, рухнули могучие кроны сосен и грабов. Они прикрыли огромными лапами землю. Всюду торчали обломанные стволы с обнаженной, рваной, еще свежей сердцевиной. Лишь кое-где чудом сохранились нетронутые деревья. Они одиноко возвышались над этим лесным кладбищем. Вся теснина и ее склоны были изрыты воронками от бомб и снарядов. Тут и там валялись трупы. Словно бревна, они плыли по реке; иных прибивало к берегу, и казалось, они цепляются за него руками, будто пытаются выкарабкаться на сушу; других быстрое течение относило вниз, образовывая в узком месте реки запруду. Вода вокруг была розовой от крови.

— Ты посмотри, Евдоким, какая мясорубка, — угрюмо сказал Севидов. — Как я ненавижу войну!

— Не мы первыми вынули клинок. Но уж теперь опустим его в ножны последними.

Из-за скалы, близко придвинувшейся к дороге, показалась большая группа пленных.

— А конвоиров что-то не видно, — сказал Кореновский.