Клаус медленно положил трубку на рычаг. Глянул на тетушку Поли — она все так же стояла у фикуса с немым вопросом на лице, нервно мяла тряпку в руках.

Клаус подошел и нежно обнял Поли.

— Что, господин Берк, — спросила она встревоженно, — плохие новости?

— Я и сам, тетушка Поли, еще не знаю, какая это новость, — ответил Клаус и, обернувшись к Диане, медленно проговорил: — Еду на Кавказ…

С тех пор как впервые, еще мальчишкой, Клаус побывал там, увидел двуглавый Эльбрус, Кавказ неотвратимо манил его. Живя в Батуми, где доктор Берк был консулом, Клаус много раз бывал в горах Кавказа. Бывал и начинающим альпинистом, бывал позже и в роли инструктора, но на всю жизнь запомнилось ему лето тридцать восьмого года. Тогда его вместе с Гансом Штауфендорфом, который гостил в то лето у них в Батуми, пригласил знакомый отца — местный врач и альпинист Сеид Залиханов в лагерь «Рот-фронт».

Лагерь располагался в живописном ущелье. Двадцать дней пробыли они с Гансом в этом лагере. То были незабываемые дни. Клаус полюбил горные ночи. Обычно после ужина альпинисты зажигали огромный костер и собирались вокруг него. Негромкими голосами, словно боясь разбудить задремавший неподалеку Эльбрус, пели песни.

Особенно запомнилась Клаусу песня о перевале, которую сочинили сами альпинисты. Запевала ее Оля — маленькая, щуплая девушка. В брюках и штормовке, подстриженная под мальчика, она казалась подростком-сорванцом. Оля брала в руки гитару, склонялась над ней, и тогда ее выгоревшие на солнце и без того светлые волосы падали на лоб, закрывая глаза. Она резким кивком головы отбрасывала их и, щурясь на свет костра, запевала. Клаус не помнит всей песни, но в память врезались слова припева:

Немудреная мелодия задушевно, звучала в ночи. В низком небе плыла низкая луна, и под ее светом снежные вершины покрывались нежной голубизной. А глубоко на дне ущелья, занавешенном густыми облаками, грохотала по камням бурная речка Ненскра.

Клаус и Ганс крепко тогда подружились с русскими ребятами. Особенно близко Клаус сошелся с начальником отряда Степаном Рокотовым — спокойным и добродушным парнем. Иногда они просиживали у костра до рассвета. Благо Клаус за годы жизни в Батуми научился не только понимать русский язык, но и довольно сносно изъясняться. Клаус рассказывал новому другу об Альпах…

Поразительно короткими были те ночи. Крупные, немигающие звезды незаметно растворялись в густой синеве неба, бледнела и становилась прозрачной луна, словно таяла под невидимыми лучами солнца. Голубые снежные вершины постепенно алели, а тьма медленно уползала в ущелье, где клубился предутренний туман. Звучал сигнал подъема, и эхо подхватывало медные звуки горна, несло их от вершины к вершине, приветствуя новый день. Из палаток выбегали молодые красивые парни и девушки. Их голоса смешивались с шумом небольшого водопада.

Клаус помнит последнее зачетное восхождение. Чем выше в горы, тем реже лес, и вот уже тропинка выводит альпинистов на разноцветный альпийский луг.

— Смотри, Клаус, — окликает Ганс, — совсем как у нас на Цуг-Шпитце.

Клаус молча пожимает плечами. Здесь, на Кавказе, не совсем так, как на юге Германии. Там в границы Германии чуть-чуть врезается узкая полоса Северных Альп и их предгорий — Альпийский Форланд. Здесь, на Кавказе, до бесконечности тянулись цепи гор, сверкая на солнце снежными шапками. Всюду громоздились исхлестанные тысячелетними ветрами скалы. Своими изломанными снежными вершинами они пронизывали облака. Скалы разрезались глубокими ущельями, где бесновались горные потоки. Глядя на это беспорядочное нагромождение камня, Клаус не мог вообразить ту силу, которая понадобилась, чтобы так сморщить землю, разбросать многотонные камни, образовать хребты, проложить долины между ними. А сколько потребовалось времени, чтобы сгладить ветрами острые изломы утесов, покрыть их лугами, взрастить леса!

Но возражать Гансу не хотелось. Они и так слишком много спорили. Гансу все не нравилось в Приэльбрусье — у него на уме были только Гималаи, Эверест, как будто бы Ганс уже покорил знаменитую вершину. Но Клаус понимал, что Ганс просто-напросто рисуется, хочет показать себя бывалым альпинистом перед русскими парнями, и не столько парнями, как девушками. Их было семь, молодых альпинисток из города Ростова-на-Дону, где они учились в медицинской школе. Особенно рисовался Ганс перед Олей. Однако Оле явно приглянулся кто-то из двух русских, то ли Степан Рокотов, то ли Борис Севидов. Но кто сильнее, Клаус так и не смог понять: с обоими Оля была одинаково приветлива, если не сказать — ласкова. Сам Клаус тогда тоже, нечего греха таить, был неравнодушен к этой смешливой девушке.

Ему вспомнилось, как, пройдя зону альпийских лугов, альпинисты достигли мертвых ледников, где их подстерегали прикрытые снегом глубокие трещины. Вырвавшись из-за скал и почувствовав свободу, по заснеженной марене раздольно носился бешеный холодный горный ветер.

Альпинисты поднимались, связавшись веревками. В каждой связке по четыре человека. Шли, ступая след в след. Клаус изредка посматривал на Ольгу. Та шла уверенно и была необычно серьезна.

Клаус тогда чертовски устал. Ему казалось, что он сможет сделать еще всего несколько шагов и упадет. Но он шел в одной связке со Степаном Рокотовым, в одной связке с Ольгой. И это придавало ему сил.

Вот и седловина перевала Хотю-Тау. Первой там оказалась Ольга. Рядом с ней встали Степан Рокотов, Ганс Штауфендорф и он, Клаус Берк. Размахивая руками, Ольга что-то кричала, но ветер относил звуки, и Клаус видел только смеющееся, счастливое лицо.

Степан достал ракетницу и выстрелил вверх. Затем он извлек из планшета лист бумаги с текстом песни о перевале. На листке расписались все участники восхождения. Степан свернул трубочкой листок, спрятал его в ракетную гильзу. Борис Севидов и низкорослый крепыш Аршак Петросян приподняли увесистую глыбу и придавили ею гильзу.

— На память! — крикнул Степан.

По альпинистскому обычаю не стали поздравлять друг друга: ведь еще предстояло спуститься вниз, а это не менее опасно.

Начался спуск в сторону ущелья по крутому склону. Далеко внизу, словно сказочное чудовище, притаился с раскрытой пастью бергшрунд — ледяная пропасть у основания снежного склона. Они тогда с трудом отыскали снежный мост, нависший над бергшрундом. Степан Рокотов ползком перебрался через мост и укрепился на противоположной стороне. За Степаном шла Ольга. За ней Ганс. Последним — Клаус.

Клаус еще не приготовился страховать веревкой идущих, как услышал крик и увидел Ольгу, быстро сползающую в пропасть. Они не успели опомниться, как, увлекаемый Ольгой, начал сползать к краю бездны Ганс Штауфендорф. Клаус быстро забил ледоруб в снег, закрепил за него веревку. Ганс перестал скользить, веревка, ведущая от него к Ольге, натянулась. Ольга повисла над пропастью. Степан, Клаус и Ганс с двух сторон начали осторожно поднимать Ольгу. Когда опасность миновала, Степан, протягивая флягу с кофе, отчитывал Ольгу:

— И не стыдно? Кому-кому, а тебе…

Ольга улыбалась, подмигивала весело подругам, как будто ничего не произошло.

Да, это была отважная девушка. И ребята были отчаянные. Погода к вечеру испортилась. Гроза и ливень загнали альпинистов под нависшую скалу. Ветер выл, те и дело меняя звуки. Гром, усиленный эхом, сотрясал перевал. Вспышки молний на миг выхватывали из тьмы словно в оцепенении застывшие скалы. Даже не верилось, что совсем недалеко внизу плещутся волны теплого моря, цветут магнолии.

Гроза прекратилась лишь к полуночи. Ветер отогнал тяжелые тучи и, обессилев, затих. Небо, словно сбросив с себя тяжелое покрывало, обнажило звезды. Они были теперь особенно крупными, казалось, их можно было достать рукой.