- Об этом у людей спроси… А Оленича оставить в списках для голосования. И баста!

И это решило исход дела: Оленича почти единогласно избрали в состав партийного комитета. Таким образом, он как бы приобщался к руководству селом и колхозом. Во всяком случае, с его мнением обязаны будут считаться.

Домой возвратился в приподнятом настроении. Значит, он нужен людям, значит, его существование не пустоцветное, а полезное обществу. К этому же он и стремился, борясь за выживание, не жалея усилий, побеждал свой недуг.

С такими мыслями он уснул, спал крепким приятным сном, как спалось ему всегда, когда он выздоравливал и набирался сил. Утром он собрался на море, но с почты принесли телеграмму от Гордея:

«Симферополе состоится сбор военных врачей. Воскресенье проездом буду у тебя. Подготовь Лялю к встрече. Привет от Люды. Собирается к тебе. А может, ты вернешься? Обнимаю тебя и Лялю. Гордей Криницкий».

Пока Андрей радовался телеграмме, пока соображал, что делать, где его встречать, пришла Ульяна Петровна убирать в доме и во дворе. Он к ней:

- Петровна, большая просьба: как бы позвать Лялю? Может, вы найдете Романа, а он привезет ее?

- Да чего ты, милый, так горячишься? Сейчас позову.

Ульяна Петровна направилась к калитке, когда столкнулась с Варварой Корпушной. Оленич удивился, со дня приезда он ни разу не виделся с ней: уж не избегала ли она его? С чего бы это?

- Не думала, не гадала, что так неласково придется встретиться, - начала Варвара. - Вроде бы и радоваться надо, что вы приехали, что всегда будете нам напоминать Петра, а вот мается мое сердце.

- Что ты, Варвара! Или я чем огорчил тебя?

- Лялю мне жалко! Уедет ведь! А для меня она как дочка родненькая. Выпестовала я ее, свою душу в нее вложила… Об ее будущем думала ночами. Счастливыми глазами смотрела на нее каждое утро, со слезами благодарности к богу, что послал мне такую девочку, я укладывала ее в постельку…

Варвара плакала. От замешательства Андрей не мог ничего ей сказать. Подумал о Викторе: а если бы кто предъявил на него права? Если бы мать нашлась?

- Варя, успокойся, милая. Ты ведь совершила такое добро: воспитала хорошую девочку! Почему же не хочешь приумножить свое добро? Неужели оставишь девочку при себе, не пустишь ее к отцу? Зачем же содеянное тобой добро своими руками превращать в зло? У меня ведь тоже приемный сын. Служит в армии, в военном училище. Дорог он мне. Но если бы нашлась его мать? Разве я не отдал бы его матери?

Корпушная слушала, сдерживая слезы. Но потом вытерла белым передничком лицо, чуть-чуть улыбнулась:

- Сейчас она прибежит… Господи, да мы как узнали про телеграмму - переполошились все на ферме.

- Как же вы узнали про телеграмму?

- На селе люди узнают новость раньше того, кого она касается.

Ульяна Петровна обняла Варвару ласково, по-матерински и повела ее со двора.

А через минуту-другую прикатила на велосипеде Ляля. Девочка была смущена и растеряна, она смотрела на Оленича такими глазами, словно ждала спасения:

- Андрей Петрович, вы звали меня? Тетя Варя послала к вам. Говорят, вы получили от отца телеграмму?

Она говорила, заглядывая ему в глаза и все время стараясь схватить его руку. Оленич успокаивал ее как мог. В это время у двора остановилась медицинская легковушка. Андрей, стоявший лицом к воротам, увидел, как отворилась дверца и из машины, согнувшись, вылез Гордей. Вот он выпрямился, поднял голову и широким шагом пошел по дорожке, держа в одной руке небольшой чемоданчик, а в другой шляпу.

Увидев, что Андрей Петрович смотрит не на нее, а куда-то поверх ее головы, Ляля обернулась. Прямо к ним шел высокий, худощавый мужчина. Она увидела влажно блеснувшие темно-карие глаза и мягкую, добрую улыбку… Ляля узнала его! Кинулась к нему, и Гордей подхватил ее в объятия. Она почувствовала его сильные руки, и тепло разлилось по ее телу.

- Папа! Это ты, папочка! Приехал! Я узнала тебя!

Ляля уже не говорила, а как-то выдыхала слова. И Гордей, никогда не знавший, что такое родное дитя, впервые в жизни испытывал отцовское волнение.

- Доченька… Ах ты ж, милое дитятко мое!

Андрей хотел оставить их вдвоем, но Гордей удержал его:

- У меня совсем мало времени. Давай расскажи о себе, о самочувствии. Почему вызываешь Люду?

- Но ведь мы должны жить вместе!

- Это означает, что ты не собираешься назад?

- Видишь ли, дорогой мой Гордей, кажется, у меня здесь будет важная работа. Такая, от которой я никогда не уйду и не хочу уходить. Будем жить здесь. И Люде найдется работа: планируется строительство сельской больницы. Но ведь ты будешь иметь теперь помощницу не хуже Люды, только выучи ее.

Гордей посмотрел на Лялю:

- Нам еще предстоит с нею вдвоем решать, как быть. Поедет со мной, захочет учиться на медика, я буду счастлив. Хоть я уже счастлив оттого, что она есть у меня!

Два часа длилась их беседа. Гордей Михайлович, глянув на часы, решительно поднялся:

- Все, мое время кончилось. Через полчаса вылет из Тепломорска на Симферополь. Заскочу, когда буду возвращаться. Ляля, решай: поедешь со мной или еще останешься. Потом скажешь, что решила.

- Я поеду к тебе!

- Спасибо, доченька, - растроганно проговорил Гордей Михайлович и поцеловал Лялю.

Взяв чемоданчик и шляпу, он вышел из дому, помахал им рукой и уехал.

Ляля, прижавшись к Оленичу, прошептала:

- Я счастлива! И все благодаря вам, Андрей Петрович…

Девочка убежала. Андрей остался один во дворе.

Но вот издалека донесся женский голос:

- Андрей Петрович! Ау!

Он оглянулся вокруг и увидел: по ту сторону яра на крылечке своего домика-теремка стояла Софья Константиновна и махала ему рукой:

- Можно к вам зайти на минутку?

- Конечно, конечно! Что за вопрос!

Фельдшерица стала спускаться по крутому склону яра, на какую-то минуту ее скрыли заросли камыша, потом она снова появилась, уже на этой стороне. Преодолеть яр и речушку было для нее уже не по силам, она дышала трудно и прерывисто, и на белом лице пламенели пятна. Андрей взял ее под руку и провел к столику, посадил на стул.

- Был у меня разговор с одним человеком… Это районный психиатр. Интересовался вами, расспрашивал, вполне ли вы здоровы. И очень хотел бы посмотреть на вас, Андрей Петрович.

- Зачем? Что ему нужно?

- Это и я хотела бы знать. Я говорю вам на всякий случай. Я ведь тоже ничего не боюсь, как и вы, - Она вдруг засмеялась: - Мы ведь с вами - военные люди!

18

Феноген Крыж не мог сидеть на месте: его властно звали те заветные Лихие острова между Тепломорском и Булатовкой, и в то же время он смертельно боялся ехать. Очутиться на той земле, которую полил человеческой кровью, сейчас ему меньше всего хотелось: казалось, что там каждый человек опознает его, каждое дерево исторгнет проклятье, каждый камень завопит. Но ехать надо. Один-единственный раз, последний раз надо поехать и забрать то, что добыто в тот такой веселый, такой разгульный сорок третий год!

Эдик в последнее время стал сторониться его. Охладел к перспективе создать себе роскошную жизнь? Или боится за свою шкуру? Конечно, молодой, войны не видал, жестокостей не испытал, не знает, что такое власть богатства и богатство власти. Ту драгоценную мелочь, которая попала в его руки в виде женского гребня, видно, промотал с женщинами, а если снова попал к Ренате, то та высосет из него все, до последней нитки. Крыж знал, что есть только две настоящие власти, два могущества - власть оружия и власть денег. Сам он испытал это в полной мере и понимал, что придется расплачиваться за все и тоже сполна.

Решил рискнуть. Одевшись под сельского жителя, Феноген сел в поезд и поехал, чтобы раз и навсегда покончить со всеми таврическими делами - забрать сокровища, убрать Дремлюгу, если удастся - и Оленича, а потом сразу же уехать подальше от этих мест и попробовать перебраться за границу.