- Задача ясна, товарищ комбат.

Труден был путь пулеметного взвода к Днестру. Почти весь день горстку бойцов преследовали самолеты противника и обстреливали. Ночью их путь освещали зловещие пожарища - горели железнодорожные станции и леса. Но небольшой отряд Оленича пробивался к цели. После полуночи взвод догнал полуроту пехоты, которую вел старшина-пограничник Костров. В дневном бою они потеряли нескольких бойцов, одного командира взвода похоронили, а другого комвзвода несли на носилках. У Оленича были вьючные лошади, раненого посадили в седло, и колонна пошла быстрее. Вскоре впереди забрезжила вода: это был Днестр.

Когда наступил рассвет, командир и бойцы увидели на восточной стороне огромное поле созревающей ржи. Белеющие хлеба, чистые и высокие, стояли не шевелясь - до самого леса, где должны сосредоточиваться остатки частей, оттесненных врагом.

Немцы появились часов в десять утра: колонна мотоциклистов выскочила из-за леса и на большой скорости стала приближаться к мосту. Мотоциклисты в шлемах, с ручными пулеметами на колясках. Вот они, фашисты! Впервые так близко Андрей видел врага. Лиц невозможно было различить, но и безликий враг вызвал в его душе обжигающую вспышку гнева и ненависти.

Несмотря на предельное напряжение, на невольную первоначальную робость, все же подразделения открыли дружный огонь. И когда первые мотоциклы споткнулись, пошли юзом в кюветы и солдаты повалились на шоссе, а их стальные каски покатились по камням, Андрей увидел обнаженные головы и запыленные, искаженные страхом лица, почувствовал уверенность: мы можем их бить!

На дороге показались танки. Они шли спокойно и угрожающе тяжело, и Андрей понял, что наступает решающий момент боя.

Ни гранаты, ни завалы из бревен не остановили: танки с ходу били прямой наводкой по окопам обороны, бронированными лбами раздвинули завалы и пошли под первый мост. И снова испуг прошелся по окопам. Лишь после того, как старшина-пограничник с двумя связками гранат пополз наперерез танкам и подорвал одну за другой две передние машины, бойцы воспрянули духом: можно бороться и с этими чудовищами. Горячее чувство благодарности разлилось в душе Оленича к старшине-пограничнику. «Настоящий солдат!» - восхищенно подумал о Кострове Оленич.

Напряжение боя возрастало с каждой минутой. Все напористее и решительней рвались к мосту гитлеровцы и упорнее становились обороняющиеся. Вражеские танки выползали на насыпь, со скрежетом давили огневые точки обороны. Вышли из строя три пулемета и три четверти личного состава бойцов. Загорелись леса по обе стороны моста, горела во многих местах высокая рожь, черный дым тянулся до самых предгорий. Солнце уже клонилось к западу, облака налились красным светом, словно отражали огонь ржаного поля.

- Товарищ командир, - обратился старшина к Оленичу, - попробуем вывести людей через поле.

Лежащий рядом сержант покачал головой:

- Нам не пройти по горящему хлебу - задохнемся и сгорим.

- Сколько осталось бойцов? - спросил Оленич.

- Двенадцать. Да семеро тяжело раненых. Мы их не вынесем, - горько сказал сержант.

- Но и не бросим, - твердо произнес старшина, и Оленич увидел, как посуровели глаза Кострова. - Как прикажете, товарищ командир?

Когда солнце скрылось за лесом, но было еще достаточно видно, и немцы, почти сомкнув кольцо вокруг моста, прекратили бой, Оленич дал приказ взять раненых и пробираться к своим через охваченное огнем и дымом поле.

То, что было с ними в этом километровом походе, оказалось страшнее смерти: каждые два бойца брали одного раненого, цепляли на себя оружие, боеприпасы и ползли сквозь огонь и удушливый дым. Немцы, видимо, заметили, что красноармейцы пытаются уйти через горящее поле, ударили из минометов по ржи. Мины рвались, и на месте взрывов вспыхивали новые очаги огня. Андрей думал, что уже увидел всю жестокость и бесчеловечность войны, но когда был ранен его конь, первый армейский друг, и пришлось самому его пристрелить, то познал и свою собственную жестокость. Лошадь лежала, подогнув передние ноги и приподняв голову, и молча смотрела на хозяина. Оленич не мог понять, что таилось во взгляде больших с синим отливом глаз, но все равно щемящее чувство тоски ощутил в груди, когда приставил ствол пистолета к уху животного и нажал спусковой крючок. Даже выстрела не услышал, зато увидел, как опустилась книзу голова. И отчаяние охватило его: потерял взвод, потерял пехотинцев, лишился коня и не выполнил поставленную задачу. Он стоял во ржи и с великой ненавистью смотрел на запад. Слезы текли по его черным от пыли и гари щекам.

- Ложись, командир! - крикнул Костров.

Непонятная сила подкосила Андрея, и он свалился в горящую, взявшуюся жаром рожь…

К ночи дым пал на землю, лохматые сгустки пламени прыгали на людей, цепляясь за одежду, охватывая и обжигая тело. Раненые в муках умирали от ран, уцелевшие гибли от ожогов и удушья. Андрей старался понять, что с ним произошло, но сознание туманилось и он терял чувство реальности…

Их только четверо выбралось к лесу. Андрей услышал голоса людей и потерял сознание.

И понеслось шальное время, смешались дни и ночи, потерялся счет бессонным ночам, отдалялось первоначальное смятение, мужало сердце и притуплялась боль от ежедневных утрат, от неотвратимости постоянных сражений. Война стала вроде второй судьбой - она всегда была с ним и в нем. Лежал в госпитале, и война грохотала за окнами, очутился в запасном полку, а она полыхала рядом. Бои на Украине, кровавые сражения за Ростов, смятенный отход по Сальским степям, отчаянная оборона Минеральных Вод.

2

После жестокой десятидневной битвы в Минеральных Водах потрепанный кавалерийский полк майора Крутова на рысях уходил в предгорья Большого Кавказа, и всю вторую половину августа сорок второго вел короткие, яростные атаки и контратаки - то отражая внезапные нападения отрядов вражеских горных стрелков, то стремительно контратакуя обнаруженные разведкой боевые подразделения противника. Лишь в начале октября сорок второго года распоряжением штаба армии кавполк отзывался в Нальчик для переформирования. Сабельники расположились на крайних улицах - в глинобитных мазанках и в наспех приспособленных сараях, а пулеметный эскадрон - на околице, под огромными развесистыми деревьями.

Еще в Минеральных Водах командир эскадрона пулеметных тачанок старший лейтенант Воронин был ранен и находился на излечении в полковой санчасти, и теперь его обязанности исполнял лейтенант Оленич.

Лежа под шинелью, Андрей думал о сложностях и загадках человеческой психики: вот он, командир эскадрона пулеметных тачанок, утомленный не меньше, чем рядовой боец, и физически не сильнее, не может уснуть, переполненный раздумьями, а солдат крепко спит. В чем тут дело? Наверное, все же чувство повышенной ответственности за все происходящее вокруг, обостренное восприятие того, что касается не только лично его самого, но и других людей, каждого солдата из порученного ему подразделения. Наверное, это возбуждает душевную активность. А может быть, только с ним такое происходит? Есть же люди иного склада. Николай Кубанов, его ближайший друг и товарищ, сейчас, вполне возможно, спит, как говорится, без задних ног и даже снов не видит. Он беззаботен, отчаянно храбр и всегда хозяин положения. Если чего надумал - добьется. Ему всюду легко, все в его жизни просто и ясно, и хотя всегда попадает в такие переплеты, оказывается в центре таких невероятных событий, из которых выпутаться не просто, а он выкручивается и не теряет душевного равновесия. Даже стихи сочиняет: стихи серьезные, а сам весел.

Андрею Оленичу хотелось быть похожим на Николая, втайне он завидовал другу, а кое в чем и подражал… Смешно, конечно, но желание стать лучшим офицером эскадрона возникло давно, а эта задача оказалась трудной: уже больше года воюет, а все еще чувствует свою второстепенность по сравнению с другими.

Ну, почему не спится? Ночь такая удивительная - теплая, звездная и тихая. Не слышно стрельбы и взрывов, не видно сполохов пожарищ. Впервые за год с лишним ему показалось, что война осталась где-то позади, далеко, и можно спокойно отдохнуть. Но не спится…