Оленич отметил и даже тайно обрадовался: именно так относится Истомин к нему.

- Вам он цитировал наполеоновское изречение? Нет? Жаль. Когда он повторяет какую-нибудь наполеоновскую остроту, превращая ее или в шутку или в насмешку, считайте, что вы удостоились дружеского равноправия.

- Капитан - поклонник Наполеона?

- Как сказать? Он относится к нему внешне с юмором, а в душе - неизвестно. Однажды я спросила: откуда он знает изречения? Отделался шуткой: «И мы были рысаками!» Видимо, в юности он все же мечтал о наполеоновской славе и изучал крылатые выражения полководца, а повзрослев, стал их переворачивать, перекручивать, превращать в шутку, иногда - в горькую…

Этой красивой женщине приятно вспоминать об Истомине, рассказывать о нем. Она понравилась Оленичу не только внешней красотой, а какой-то загадочностью, как вообще загадочны и кажутся таинственными незнакомками женщины иных национальностей. Нино казалась ему Ниной Чавчавадзе, с ореолом величия и притягательным артистизмом.

- Мне приятно передать капитану от вас привет. Что ему сказать?

- Скажите, Нино сожалеет, что не смогла повидаться с ним.

- Он тоже будет сожалеть.

- Возможно. Но не подаст виду. Серьезный человек! - Нино снова засмеялась, превращая сказанное в шутку, хотя Оленич прекрасно понимал: ей совсем не до шуток.

Нино Чейшвили круто и четко повернулась на каблучках хромовых сапожек и пошла в помещение политотдела.

11

Ночь таяла, рассеивалась.

Капитан Истомин был в боевых порядках, и пакет с приказом о смене передовой линии обороны, о назначении старшины Кострова Оленич передал майору Дорошу, а сам поспешил к своим пулеметчикам. Собрал командиров отделений и распорядился внимательно сориентироваться на правом берегу речки, выбрать удобные для обстрела и надежные для обороны места, отрыть и оборудовать боевые позиции.

Эта ночь казалась бесконечной и в то же время - летящей с невообразимой скоростью. Еще несколько минут было темно, подразделения перешли на правый берег, еле успели окопаться, как вдруг стало совсем светло.

Приказав пулеметчикам и стрелковым подразделениям, которые находились в окопах возле пулеметных гнезд, следить за противником и быть готовыми к отражению наступления, пошел искать капитана Истомина: все-таки приятно будет суровому и педантичному человеку услышать рассказ о той женщине, которая, по-видимому, его любит и которая, по всей вероятности, нравится ему.

Взошло солнце, но противник не подавал никаких признаков, и короткий осенний день потянулся долго, притупляя остроту ожидания боя. К тому же было солнечно, безветренно и жарко, а в кустарнике - душно и влажно. Этот зной утомлял и обессиливал, невольно вспоминались прохлада ночного сада, влажная трава и холодные зеленоватые поздние яблоки.

Оленич встретился с капитаном уже после того, как стрелковые батальоны и пулеметчики сосредоточились на правом берегу речки и, скрытые кустарником, строили оборонительные рубежи.

- Судьба, кажется, подарила нам выходной день, - пошутил Истомин и предложил в вечерние сумерки организовать купание личного состава. - После Тырныауза и стремительного перехода по ущелью и гористой местности надо бы солдатам помыться.

- Пулеметчики уже занялись стиркой белья, - доложил Оленич.

- Пусть не вздумают развешивать белье на кустах: авиация быстро его смешает с грязью.

- А как же сушить?

- Как? На себе. Постирал, надел, побегал маленько и - сухое бельецо. Другого способа сейчас нет. Будем на отдыхе, тогда дело другое.

- Капитан, у вас есть несколько минут для личного разговора?

- Какой у нас с вами может быть личный разговор? - нахмурился Истомин. И тут же подозрительно: - Вы - о Соколовой?

- Почему о Соколовой? - смутился Андрей. - О Нино. Я разговаривал с Нино Чейшвили. Она вам привет передает.

- Что ей делать в нашем полку?

- Эскадрилья ночных бомбардировщиков в распоряжении Тридцать седьмой армии.

- Ну и что? Штаб армии - в Нальчике.

- Она расспрашивала о вас участливо, с интересом.

- А, пустое, все это фигли-мигли! У нас с вами, лейтенант, сейчас дела гораздо важнее и сложнее, чем нам кажется. Так что не до этих хромовых сапожек и отутюженных гимнастерок!

И все же Оленич заметил, как стал мягче взгляд всегда строгих серых глаз. «Э, капитан, не такой уж ты неуязвимый! - подумал Оленич. - Ну, ладно, черт с тобой! Ты еще спросишь о ней! Не такая женщина, чтобы относиться к ней равнодушно».

- А вечер какой хороший - теплый, бархатный, ласковый… Даже не верится, что война, - старался Андрей завязать доверительный разговор. - Дождемся ли мы зеленой ракеты?

- Надо ждать не ракету, а бронепоезд. Не пройдет бронепоезд, нам не поможет никакая ракета. Наша задача - дать пройти бронепоезду беспрепятственно до хутора Майского, а там переправиться через Терек. И все. Соображаешь?

- Что тут соображать? Конечно, бронепоезд - это передвижная крепость, и для нашего участка фронта большое подкрепление.

Оленич заметил, как Истомин скользнул по нему презрительным взглядом и отвернулся. Это озадачило, на мгновение Андрей даже притих, силясь понять движение души капитана, но тут же забыл и предался своим мечтательным размышлениям:

- Конечно, я понимаю, что нам предстоит жестокий бой. Но ведь перед боем можно хоть немного побыть обыкновенным человеком, помечтать о хорошем и приятном, о той жизни, которая была, или о той, какая будет после войны. Неужели вы, Павел Иванович, никогда не задумываетесь о будущем?

Истомин смягчился и снизошел к разговору на лирические темы:

- Почему же… Были и мы рысаками! Ведь я тоже был молод и тщеславен. Но судьба для каждого человека уготовила одно-единственное настоящее призвание, для которого он родился. Я от рождения, наверное, призван быть военным. Но не стратегом, не полководцем, а просто военным… И наверное, главным в моей жизни будет какое-нибудь одно сражение. Может быть, это будет предстоящий бой.

- Но ведь вам выпадало руководить боями посерьезнее!

- Не люблю говорить о себе. Но настает час, когда хочется, чтобы рядом был друг. Вот нам, лейтенант, пришлось вместе кое-что пережить. Мы много потратили душевной энергии. Но для того, чтобы твоя энергия принесла максимум пользы, нужно быть очень талантливым. Только таланту подвластна собственная и чужая энергия, и только в таком случае можно подчинять события и направлять их по своему усмотрению. Талант - это явление, это выражение данного времени.

- Македонский, Наполеон? - сорвалось с языка Оленича.

Истомин остро взглянул на лейтенанта, но ничего не сказал, и Оленичу стало совестно, что не сдержался: капитан понял, откуда взялся Наполеон.

И все же разговор их был как никогда мирным. Может, и вправду Истомин придавал большое значение предстоящему сражению, многое, видимо, решил для себя самого, многое пересмотрел в своем отношении к жизни, к людям, к событиям. Андрей подумал, что капитан одинок, поэтому живется ему трудно. И как всякий одинокий человек, он постоянно ждет минуты, чтобы с кем-то поделиться накопившимся в душе, освободиться от слежалого груза. Умный, сурово воспитанный, мыслящий кадровый офицер Красной Армии, из-за своего замкнутого характера он не имел близких друзей. Может быть, лишь Нино Чейшвили была другом, но они в разных родах войск, и вероятность их встреч на фронте и в тылу - ничтожно мала.

И все же Нино существует! И что бы он, Андрей, ни думал о капитане, есть на белом свете красивая грузинская женщина, лицо которой так просияло, когда Оленич сказал, что всего два часа назад он виделся и разговаривал с капитаном Истоминым! Приятно сознавать, что стал тонкой ниточкой между капитаном и летчицей!

- Капитан, я уверен, что в вашей жизни было немало важных баталий. - Не думай, что судьба моя как отшлифованное дышло! Было все, что может быть в жизни нормального военного.