Невиданная сила возникла в нем и разлилась по всему телу. Он подхватил Женю на руки - она оказалась такой маленькой и легкой! - и понес по берегу реки, по широкому лунному плесу. Шелестела под ногами трава, шуршал песок, рядом плескалась вода, переливаясь через камни. Они спрятались под темный купол боярышника, что широко раскинул ветви, опуская их к земле. Даже не верилось, что может быть такое уютное уединение, - война осталась в ином мире, небо не смотрело на них звездами, и месяц не высвечивал их взволнованных лиц…
Они сидели на песке, усыпанном первыми осенними листьями, возвращаясь из глубины душевного потрясения к действительности. Андрей прижимал Женю и думал, что теперь им двоим подвластен крылатый конь Мерани, они познали счастье полета. Эх, Истомин, Истомин! Еще есть время до твоего главного боя, вскакивай на Мерани, скачи к своей Нино! Это время будет только твоим, и только так ты сможешь догнать ее, свою Нино…
«Почему я вспомнил о нем, об Истомине? - думал Оленич. - Наверное, он стал близким мне человеком после той исповеди, человеком, отдавшим себя полностью войне и оставившим себе лишь одну эту лунную ночь, когда он был самим собою. Может, это сражение будет решающим и для меня, и для Жени? Но мы не знаем, а Истомин знает. Он знает нечто большее, чем просто оборонительный бой, но он не сказал мне об этом. Пока не наступил день главного боя, ночь принадлежит и нам с Женей».
- Андрейка, я люблю тебя, - шепчет Женя. - Давно… Еще с того дня, когда ты появился в расположении пулеметного эскадрона с пополнением молодых бойцов.
- Ах, бедная, бедная Женя!
- Послушай, милый! Послушай меня молча, - И вдруг начала говорить, говорить торопливо, сбивчиво, волнуясь и задыхаясь, словно боялась, что что-то помешает, что она не успеет высказаться до конца, выплеснуть из себя то, что накопилось в душе. - Я сама все скажу. Ты молчи. Я скажу и за себя, и за тебя. Ладно? Хочу, чтобы ты знал: буду любить тебя всегда - сколько доведется жить. Может, только до завтра, а может, до ста лет… Но я буду тебя любить и тогда, когда нас уже не будет, потому что после моей любви останется память о нашей любви. Андрюша, запомним эту лунную ночь. Может быть, она у нас единственная, может, будет еще тысяча таких лунных ночей, но эта останется, потому что она первая. Я знаю, нам сегодня будет трудно, и страшно, и горько. Потому что война ничего, кроме зла, принести не может. Только зло и смерть. И среди зла и смерти - наша любовь… Обними меня. И пусть наступит день, и солнце пусть обвенчает нас…
- Да, ты все сказала. Ты сказала лучше, чем бы я смог.
- Ты рядом, ты любишь меня - это лучше всех слов на свете!
- Ты такая восторженная!
- Сама себя не узнаю. Откуда что берется! Где оно все было раньше? Как я до всего этого додумалась? Но мне нравится, что я такая… Это, наверное, плохо?
- Нет, это хорошо, потому что ты счастливая. И я восторженный, потому что счастливый. Если бы можно было остаться такими!…
Женя кинулась ему на грудь и всхлипнула.
Он провел рукою по ее волосам, глянул куда-то в пространство ночи.
- Будь она проклята, война! - воскликнул в сердцах Андрей, почувствовав жалость к женщине, которую держал в объятиях.
12
Оленич понимал и поддерживал требование капитана: закапываться, усовершенствовать оборону, зарыться на полный рост, окопы и ходы сообщения оплести лозняком, чтобы не осыпались, замаскироваться, прекратить движение, соблюдать полную тишину. А главное, усилить наблюдение за противником, укрепить фланги и стыки подразделений. Поэтому Андрей придирчиво проверял, как оборудовали свои огневые позиции пулеметчики, насколько они серьезно готовятся к бою. Но, кажется, все было в полном порядке. Лишь Алимхан вызвал смех и недоумение: он совершенно не умел работать лопатой.
- Алимхан, ты что, никогда не держал в руках лопату?
- Ай, командир! Меня учили работать кинжалом, винтовкой, саблей…
Вдруг зашелестели кусты, и, словно вынырнув из-под земли, появился отец Алимхана - Шора Талибович. Оленич уже хотел накричать на старика, но вдруг вспомнил, что уже время бежать к Истомину, лишь сказал:
- Алимхан, ты же знаешь, что нельзя посторонним быть на огневых позициях! Уведи отца.
Не дожидаясь ответа, придерживая кобуру с пистолетом, он быстро пошел в направлении землянки комбата. Возле нее уже сидели майор Дорош и майор Полухин, командиры минометчиков и противотанкистов. Тимоха, здоровый усатый детина с широким русским лицом, сидел на ступеньках землянки, никого не пропуская к капитану. До слуха Оленича донеслись повышенные голоса, и он узнал голос Жени. «Зачем комбат ее вызывал?» - подумал Андрей, невольно ощутив желание защитить девушку от сухости и жестокости «железного» капитана. Но вот через приоткрытый полог входа донесся голос Истомина:
- Чтобы не приходила ко мне с этим! Все! Поняла?
- Поняла.
- А сейчас мне некогда заниматься твоими делами.
- Но если обстоятельства сложатся…
- Никакие обстоятельства не должны повлиять. Что еще за размягченность? Иди занимайся своими делами. Мы, к сожалению, на войне!
Женя вышла из землянки раскрасневшаяся, со слезами на глазах. Оленич было кинулся к ней, но она предостерегающим жестом остановила его.
- Женя! - негромко позвал он ее.
На миг она подняла лицо, глянула на него хмуро из-под кубанки и скрылась в кустах. В это время Тимошка позвал его к капитану.
Истомин встретил пришедших командиров молча, стоя возле снарядных ящиков, поставленных один на один и заменявших ему стол. В хорошо отглаженном обмундировании, чисто выбритый, подтянутый и бодрый, словно недавно пробудившийся от сладкого сна, хотя Оленич хорошо знал, что капитан в эту ночь и не прилег. Все это подчеркивало ответственность и значительность момента.
- Товарищи командиры! Долго вас не задержу: по предварительным данным, против нас примерно до роты автоматчиков и около дивизиона танков. Плюс румынские горные стрелки. Сколько их - пока нам неизвестно. Ждем разведку. Наша с вами главная задача: не пропустить противника через реку. И хотя водный рубеж не представляет серьезной преграды для немцев, но мы с вами - серьезная для них проблема. Сквозь нашу оборону враг не пройдет. Он сможет только переступить через наши трупы. Но мы этого не допустим. Мы с лейтенантом Оленичем будем все время на передовой. В случае выхода из строя командира обороны, его обязанности переходят к майору Полухину. Первым заместителем остается командир пулеметчиков. Все. Оленичу остаться.
Все ушли быстро и молча. Истомин развернул карту и пригласил Оленича посмотреть.
- Дивизия и отдельный кавполк пока стоят за железной дорогой. Если мы не сдержим противника, они вынуждены будут вступить в бой, перейдя железнодорожную линию. Это значит или наш позор, или наша гибель. Если мы выдержим натиск врага, тогда, после того как пройдет бронепоезд на свои позиции за Тереком, дивизия и полк отойдут на подготовленные позиции в районе Майского и Котляровской.
- А мы? - невольно спросил Оленич.
- Что - мы? Раз мы удержим этот рубеж, значит, выполним задачу.
- Потом?…
- Лейтенант! - раздраженно повысил голос Истомин, но вдруг, немного успокоившись, промолвил с досадой: - Что вы, в самом деле! Как дети! То она тут домогалась, куда и как раненых девать, сколько будет длиться бой и когда подадут зеленую ракету… То ты вот о том же!
- Павел Иванович, неужели бронепоезд пройдет чуть ли не по нашим тылам и не поддержит нас огнем?
- Да смотри же на карту, черт тебя подери! Андрей, удивляюсь тебе! Как ты не можешь сообразить, какая задача у бронепоезда? Куда он направляется?
- За Терек.
- Какая задача войск, стоящих по ту сторону Терека?
Оленич заметил, как резко выпятились тугие желваки на скулах под гладко выбритой кожей побледневшего лица капитана, как горько сверкнули его небольшие глаза. Неожиданный блеск кольнул в сердце Андрея: какое страдание должен испытывать этот «железный» человек, чтобы не суметь скрыть свою боль! Да, за Тереком расположились заградительные отряды, и к ним торопился бронепоезд. «И мы должны стоять насмерть, чтобы он прошел и взял нас на прицел?» - мелькнула обидная мысль.