Она чувствовала, что женщина неспроста так подробно расспрашивает ее о ее жизни.
— Ну, зачем же так — с моста да в воду, — ласково проговорила Алевтина и протянула девушке еще одну булочку. — Кушай, не стесняйся! Свет ведь не без добрых людей, помогут…
— Кто ж мне теперь поможет! — фальшиво вздохнула Жанна, внимательно наблюдая за собеседницей. Она видела ее заинтересованность и гадала, к чему это приведет. — Кому я теперь нужна с таким пузом…
— Глупая ты! — прямо сказала Алевтина. — Да ты этим пузом знаешь какую прорву денег можешь заработать! Не понимаешь ты своего счастья. Ну да ничего, я тебя научу… Ты ведь, наверное, ребенка-то не очень хочешь? — утвердительным тоном спросила она. — Он тебе обуза, раз ты без дома, без семьи мыкаешься. Надо тебе, милка, сначала самой на ноги подняться, а потом уж семью заводить. Верно? Аборт, конечно, тебе уже поздно делать, что и говорить. Да и к чему ребеночка убивать, он ведь живой уже. В роддоме дитя оставить — тоже никакого интереса. Исстрадаешься, сквозь столько унижений пройдешь, а толку-то… Да и дитя будет маяться в нашем доме малютки, где и накормить-то толком не накормят! А ведь, подумай только, за границей совсем не так! Там есть много семей, которые были бы счастливы взять твоего ребеночка, воспитать его в холе и заботе. Да и тебя бы не обидели… Устроили бы роды по высшему разряду за рубежом, а тебе бы заплатили кругленькую сумму в валюте…
Мозг Жанны лихорадочно обдумывал неожиданное предложение.
— Сколько? — прямо спросила она.
— За девочку четыре тысячи долларов, за мальчика — пять…
— Мало, — сказала Жанна на всякий случай, — мне нужно десять.
Алевтина внимательно посмотрела на нее и отвернулась. Потом, глядя куда-то в окно, где дождь тихо сеял над привокзальной площадью, покачала головой:
— Ой, погода-то, погода… Так и льет уже второй день, так и льет… Только вы учтите, девушка, в нашей комнате матери и ребенка можно находиться не более суток и то при условии, что у вас есть билет на обратную дорогу… А у вас есть билет на обратную дорогу? Значит, пожалуйста, завтра утром, в одиннадцать часов — будьте добры…
Естественно, никакого билета у Жанны не было. Уходить из уютной, сухой комнаты ей не хотелось. К тому же женщина, сидевшая перед ней, предлагала такое легкое, такое простое решение проблемы…
— Да, — произнесла она чужим голосом, закрыв глаза от ужаса перед тем, что она делает. И потом повторила уже чуть тверже: — Я согласна!
Глава 14
Директор детского дома Вера Яковлевна Поливанова сидела в своем кабинете и что-то писала в толстой папке с надписью «Личное дело». Высокая стопка таких же «Личных дел» красовалась на столе. У Поливановой было несколько десятков подопечных, к которым она относилась со смешанным чувством брезгливости, раздражения и весьма специфического чувства, отдаленно напоминающего материнскую нежность. Были у нее и свои любимцы и любимицы, которым она многое спускала с рук, и те вызвали завистливое чувство у всего контингента детского дома. Сейчас в списке этих любимчиков значился и новенький, семилетний Паша Морозов.
От проделок этого шустрого русоголового пацаненка трепетал весь детский дом, а воспитатели тихо завывали, горестно вздымая к небу глаза.
— Вера Яковлевна! — В дверь директорского кабинета заглянула круглая физиономия дежурного воспитателя. — Морозов подрался с Филимоновым и теперь отказывается спать. Еще он грозится сбежать, если ему не дадут место в спальне возле окна.
Директриса подняла сосредоточенное лицо к двери и нахмурилась.
— Хорошо, приведите его ко мне.
Паша Морозов каким-то шестым чувством ощущал, что его невразумительное бурчание насчет того, что он хочет дать деру из детского дома отчего-то, производит очень сильное впечатление на директрису. И он пользовался этим вовсю.
А директриса понимала, что даже сплошная стена из пятимиллиметрового железа не способна удержать ее питомца, если тот вдруг соберется бежать. Эти дети!.. Они могут просочиться сквозь самую узкую щель, они способны обмануть даже самого опытного воспитателя. Нет, она не сможет удержать его, если он решится на побег. Но она должна привязать его к себе лаской и любовью.
Чтобы мальчик не мешал другим детям во время тихого часа, его привели в директорский кабинет. Пусть посидит пока здесь. Пока он у нее на глазах, ничего плохого не случится…
Павлик взгромоздился на стул возле окна и принялся смотреть, как во дворе дворник дядя Ахмет расчищает дорожки от снега. Один глаз пацана помимо воли косил на толстую кожаную сумку директрисы, висевшую на стуле. Она была такая пухлая и так соблазнительно пахла кожей и духами… Внезапно затрещал телефон.
— Нет, посетителей пока не было, — вполголоса произнесла Вера Яковлевна, настороженно оглянувшись на своего питомца. Тот с мнимым равнодушием смотрел в окно. — Нет, он ничего не говорит… Мне удалось с ним установить доверительные отношения, но пока ничего!.. Обязательно позвоню, если будет что-нибудь новое.
Она положила трубку и замерла на мгновение. Это они… Черта с два! Не дождутся они ее звонка. Этот мальчик ей самой нужен как воздух!
— Тетя Вера! — С примерной вежливостью произнес Павлик. — А мы летом останемся в городе?
— Летом, Павлуша, наш детский дом всегда выезжает на дачу. А что такое?
— А вот мы с мамой летом всегда… — Павлик умело сделал паузу. Он знал, что любое его упоминание о матери вызывает неподдельный интерес директрисы.
— Что, Павлушенька?
— Да нет, ничего…
— Нет, уж говори, раз начал… Что вы с мамой делали?
— Бутылки на помойках собирали! — неожиданно буркнул мальчик. — Летом жарко, много пьют пива, много бутылок. Можно хорошо заработать!
Директриса даже побледнела. Опять то же самое. Нет, этот ребенок невыносим! Как он умело маскируется! Такое впечатление, что его кто-то научил, как нужно отвечать на вопросы любопытных. Если не знать детей так, как знает их она, то можно даже поверить этому мальчишке. Но уж ее-то на мякине не проведешь!
Растянув губы в резиновой улыбке, Поливанова погладила мальчика по белобрысой стриженой голове.
— Одно только плохо, в последнее время много пластиковых бутылок стало, — деловито вздохнул мальчик. — Их не сдашь…
— Тебе не надо будет больше лазать по помойкам, — с наигранной нежностью произнесла директриса. — Когда твоя мама вернется…
— А разве она вернется? — спросил Павлик.
— Конечно вернется! Все мамы возвращаются к своим деткам.
— Оттуда не возвращаются, — мрачно буркнул мальчик и отвернулся к окну.
Что он имел в виду, Вера Яковлевна не осмелилась спросить. Откуда не возвращаются? Неужели… Нет, в это невозможно поверить!
Берта Ивановна была счастлива. Ее лицо сияло приветливым светом. Большие темные глаза лучились довольством спокойной старости. Ей больше незачем волноваться за свою жизнь, теперь она под присмотром.
Сидя за столом, Берта Ивановна неспешно пила чай с черничным вареньем. Вася, тот самый социальный работник, который опекал ее последнее время, внимательно вслушивался в каждое ее слово. Он безумно нравился старой женщине, в его глазах сквозило истинное участие. Вася с неподдельным интересом внимал ее рассказам о былом артистическом величии Берты Ивановны и ее умерших мужьях. Вся ее долгая жизнь была разбита на четыре этапа, хронологически соответствовавшие ее бракам: первый муж, второй, третий и, наконец, последний, четвертый…
— Конечно, — старчески дребезжала Берта Ивановна, расширенными глазами глядя в прошлое, — мой второй муж, Эдвард, артист кордебалета, был куда талантливее четвертого, который служил простым бухгалтером. Но положа руку на сердце, скажите, Васенька, разве женщина любит мужчину только за талант?
Васенька молча пожимал плечами. Казалось, он нимало не догадывался, за что женщины любят мужчин. Если бы эту старую каргу действительно интересовало его мнение, он бы ответил ей, что бабы любят мужиков за их деньги. Но ему было приказано меньше болтать и больше слушать.