*

На следующее утро они поднялись рано, когда позолоченные стрелки каминных часов только-только преодолели шестичасовую отметку. Наскоро позавтракав, Лион и Джастина спустились вниз, где в машине их уже дожидался Фрэнк. Над Саутгемптоном стояло туманное утро. Город окутала плотная, густая, похожая на комья ваты белесая пелена. Она глушила звуки, и машины старательно гудели клаксонами, прокладывая себе путь в лабиринтах невидимых улиц. Саутгемптон стал похож на сошедший с полотен сюрреалистов город-призрак. Бесплотные тени людей, теряющие свои очертания в молочной дымке, скользили по тротуарам, прижимаясь, подобно слепым, к стенам домов. Туман скрадывал их голоса, и поэтому Джастине казалось, что она оглохла. Неестественная, почти мистическая тишина обрушилась на людей под тяжелым покровом низких облаков. И все же проявившее необычайную для осени настойчивость солнце скоро окрасило это молочное покрывало в розовый цвет всевозможных, самых невообразимых оттенков, а затем и вовсе разогнало его. Над Саутгемптоном разлился яркий свет и солнечное тепло. Джастина искренне порадовалась этому. Она не любила ненастье. На всем протяжении своего долгого пути до Лондона Лион и Джастина видели, что скука, обычная и даже характерная для сырой и мрачной английской осени, ушла вместе с появлением солнца. Жизнь забурлила веселей. Было видно, что люди радуются нежданному теплу, которое было большой редкостью в это время года. По улицам сновали веселые, возбужденные прохожие, со всех сторон слышался смех, сияли улыбками глаза, и Джастина тоже порадовалась. Она вдруг ощутила счастье оттого, что наконец вернулась домой, и тут же представила себе, как они три часа спустя подъедут к своему дому на Парк-Лейн. К тому самому дому, где впервые два любящих сердца и два любящих тела слились воедино в любовном порыве. Теперь это был ее дом. Для Лиона стоило немалого труда уговорить своего знакомого продать его, но это все-таки случилось. И хотя с тех пор прошло сравнительно немного времени, Джастина успела вложить в него частичку своей души, и большой старинный особняк превратился в уютное, красивое семейное гнездышко, согретое любовью.

*

По приезде домой их без остатка захватила семейная жизнь, наполненная будничной повседневностью. Они с удовольствием занимались домашними делами, находя в них некую, доселе незнакомую им радость. Это было чувство особого рода, повергающее в восторг молодоженов, но меркнущее с годами, становящееся бесцветным и тусклым, хотя молодые пока не задумывались над этим. Спустя два дня после возвращения Лиону пришлось вылететь в Бонн и приступить к своей работе в правительстве. Проводив его, Джастина осталась одна. Она устала от суеты прошедшего месяца, и, конечно, ей было жалко и грустно расставаться с мужем. Ведь их настоящая семейная жизнь только началась. Но в то же время она хотела побыть в одиночестве, заняться домом и кое-что в нем переустроить. Но и ее ожидала работа. Нужно было возвращаться в театр. На следующий день после отъезда Лиона в Бонн ей позвонил Клайд, театральный продюсер, и предложил роль, которую она мечтала сыграть. Это была шекспировская «Макбет». Пьесу собирались показывать в следующем сезоне. И несмотря на это, времени было не так уж и много, учитывая тот объем работы, который предстояло сделать. — Я уже обговорил условия контракта, — сообщил Клайд весело. — Мне удалось вырвать у этих скряг-инвесторов, заведующих бюджетом, ровно в полтора раза больше обычного. Им очень хотелось заполучить тебя на этот сезон. — Ты прекрасный продюсер, — улыбнулась Джастина. — Это просто, когда работаешь со «звездой» твоей величины, Джас, — довольным тоном сообщил тот. Похвала была приятной. — Но учти, через три дня они жаждут лицезреть тебя в театре. Собираются устроить читку пьесы. Сроки, сроки... — Я буду, Клайд. Спасибо. Джастина с головой погрузилась в работу. Целыми днями она сидела над пьесой, разрабатывая роль, обдумывая характер, жесты, поведение, словом, все. Джас репетировала, а в промежутках между репетициями занималась домом. Хотя у них и было две помощницы, многое Джастина предпочитала делать своими руками, подчас даже удивляясь переменам, так незаметно произошедшим в ней. Раньше, когда она жила в Дрохеде и в Сиднее, ее неряшливость служила поводом для сплетен. Стоило только вспомнить ее сборы перед отъездом в Лондон! Если бы не мама, Джас ни за что не справилась бы с царившим в ее квартире беспорядком. А теперь у нее было почти постоянное желание что-то мыть, убирать, протирать, переставлять. «Это, наверное, потому, что я очень люблю Лиона и наш общий с ним дом. Мне так приятно делать все это для него. Мне доставляет удовольствие, когда я делаю что-то своими руками, и он доволен». Когда отпущенные Клайдом три дня истекли, Джастина собралась и поехала в театр. Всю дорогу ее мучило волнение. Поднимаясь по широким мраморным ступеням, она почувствовала, что сердце ее забилось чаще обычного. Волнение переросло в почти священный трепет. Подобное чувство испытывает, наверное, монах, входящий после долгих лет затворничества в Храм Божий. Джастина уже не раз пыталась представить себе, как именно она вступит в прохладную полутьму театрального зала и ощутит знакомую, вплавившуюся в ее душу волшебную атмосферу театра. Ее встретили с большой радостью. Она словно возвращалась во второй дом, ставший с годами таким же родным, как дом настоящий. Джастина не была, конечно, душой коллектива из-за своего несносного характера, но большинство труппы все-таки ее любило. Первым, кого она встретила в театре, был Клайд Белтенхем-Робертс. Накануне он прислал ей записку, которая практически каждый раз повторялась слово в слово, если уж он ей что-то писал. В ней говорилось: «Джастина, лапонька. Возвращайся в лоно родного театра. Ты нам необходима. Приезжай сейчас же. В репертуаре сезона для тебя есть одна беспризорная ролишка. Думаю, что ты будешь не прочь сыграть ее. Репетиции начнутся завтра. Конечно, если это тебе все еще любопытно». Сейчас продюсер распахнул навстречу ей широкие дружелюбные объятия. — О! — воскликнул он. — Наконец-то вернулась наша блудная дочь. — Никакая я и не блудная, Клайд. Я понимаю, что выбилась из графика, но у меня все- таки была свадьба, медовый месяц. Я так счастлива, что просто словами передать не могу. — Это несомненно знаменательное событие мы с тобой отметим чуть позже. А сейчас, может быть, ты все-таки приступишь к работе? Кстати, загляни к костюмерам. Они уже начали делать костюмы. Нужно снять мерки, ну и все такое... И вообще, твои друзья и коллеги соскучились по тебе за время твоего отсутствия. Клайд расплылся в ослепительной улыбке. Джастина весело рассмеялась, чмокнула его в щеку и побежала в свою гримерку, по которой, как выяснилось, она тоже очень скучала. Театр действительно стал для нее вторым домом. Здесь, в отличие от Каллоуденского театра в Сиднее, у нее уже появилась своя личная гри- мерка. Ведь она была хотя и молодой, но одной из самых известных актрис Лондонского театра. В афишах ее имя набиралось крупным шрифтом. Зайдя в гримерную комнату, Джастина села перед зеркалом, улыбаясь от уже успевших забыться, и оттого особенно глубоких, нахлынувших вновь ощущений. Она пощелкала выключателями светильников возле своего столика, походила по комнате, осматривая ее и вдыхая пьянящий, присущий только театрам воздух. В этот момент в гримерку, постучав, вошла девушка. — Джас, привет, — сказала она. — Привет, Мэри, — ответила Джастина. — Как прошел медовый месяц? — Просто великолепно. — Я слышала, что тебе дали роль Макбет? — спросила Мэри. — Да. Сказать по правде, я ужасно этому рада. Давно мечтала об этой роли. — Я тоже за тебя рада. Мэри была лучшей подругой Джастины в театре. Ослепительная девушка, на диво хорошенькая. В ней сочетались непринужденность и безмерное обаяние. При этом она производила впечатление некоей особенной трогательности, которая одинаково хорошо действует как на мужчин, так и на женщин. Большим талантом Мэри не отличалась, но одним своим появлением на сцене могла украсить любой спектакль. Высокая, то, что кинокритики называют секс- бомбой, очень черные волосы, черные же глаза, белоснежная матовая кожа, высокая грудь. Мэри уселась на край соседнего столика, закинула ногу на ногу и устремила на подругу откровенно одобрительный взгляд. — Господи, до чего же ты хорошо выглядишь! Замужество действительно пошло тебе на пользу, хоть ты и волновалась как ненормальная. Может, зайдем в буфет, выпьем кофейку или еще чего-нибудь? — предложила Мэри. — Поболтаем? Джастина решительно покачала головой. По глазам ее было видно, что она сейчас в мыслях где-то далеко. — Нет, большое тебе спасибо, Мэри. Но мне сейчас некогда. Давай как-нибудь в другой раз. Нужно бежать. Клайд свалил на меня массу всяких безумно неотложных дел. — Да брось ты! — Нет, серьезно. Похоже, если бы он верил в успех, то заставил бы нас поставить спектакль за один день. Так что, сейчас никак не могу. Надо зайти в костюмерную. Они там начали делать костюм. Мэри была искренне расстроена. Она очень соскучилась по подруге. — Ну, хорошо, отложим до другого раза. Пока, Джастина. — Пока. Увидимся. Джас еще некоторое время посидела у себя, а потом отправилась к костюмерам. Платье еще только начали делать, но ей показали эскизы. Это был воистину королевский наряд. Темновишневый, почти черный бархат, широкая тяжелая юбка. И все это предполагалось расшить белыми кружевами и жемчугом. — Вы будете в нем выглядеть просто потрясающе, — сказала Лиза, которая занималась ее костюмом. — Настоящая леди Макбет. Этот наряд еще больше подчеркнет ваши знаменитые волосы. — Будем надеяться, — сказала Джас. Ее веселый выразительный смех разнесся по комнате.