*

На следующее утро она проснулась от аппетитного запаха яичницы, тостов и аромата свежесваренного черного кофе. Льюис вошел в спальню с подносом в руках, поставил его на столик у кровати и, присев рядом, поцеловал ее в губы. — Господи, как я скучала по тебе! — сказала Элен, обнимая его. — Теперь тебе уже не нужно по мне скучать, поэтому, пока мы будем завтракать, ты сможешь рассказать мне, чем ты тут занималась. — Да, собственно, ничем особенным. Писала, правда, не так много, как хотелось бы. Половину моих мыслей занимал ты. А еще я познакомилась здесь с очаровательным десятилетним мальчишкой. Занимаюсь с ним рисованием. Мне кажется, если помочь ему, из него получится замечательный художник. Да, кстати, он должен прийти после обеда, вот ты с ним и познакомишься. Они посидели в молчании, а потом Элен нерешительно сказала: — Послушай, Льюис. Я хотела задать тебе один вопрос. Перед отъездом из Рима Джек рассказал мне одну историю. Он сказал, что тебя обвинили в убийстве несколько лет назад. Льюис мгновенно помрачнел. Глаза его стали холодными. — Я не хотел тебе говорить об этом. Но, коль скоро ты спросила, расскажу. Это не самая веселая история. — Если тебе не хочется, ты можешь не говорить, — сказала Элен, уже жалея в душе, что затронула безусловно болезненную тему. — Да нет. Пусть между нами не будет тайн. Льюис встал и, держа руки в карманах, подошел к окну. — Когда-то, как ты знаешь, я был женат. Но, после долгих попыток наладить нормальную семейную жизнь, мы с Анной разошлись. Развод наш был очень шумным, — он криво усмехнулся. — Уж об этом-то она позаботилась. Отношения между нами окончательно испортились, Анна вела себя вызывающе. Знаешь, это не очень приятно, когда тебе перемывают кости на всех углах, а «бульварные» газетенки вцепились мне в бока. Ты же знаешь, они любят тухлятину. Он на мгновение замолчал. — Да, представляю себе, — понимающе сказала Элен. — Эти ребята не особенно разборчивы в средствах. Вообще, «желтая» пресса никогда не отличалась чистоплотностью. — Вот именно, вот именно, — Льюис снова посмотрел на косые струи ливня за окном. — Мне хорошенько доставалось от них... Нельзя сказать, что это был самый приятный период моей жизни. Потом разразился скандал. Мне дали на экспертизу маленькую статуэтку одного известного мастера. Гровера. Нужно было установить подлинность работы. Это было совсем не просто. Гровер, как ты знаешь, практически не занимался скульптурой, и полной уверенности в авторстве не было. Я держал статуэтку в своей лаборатории. Однажды вечером мне позвонил один из секретарей человека, давшего мне эту фигурку, и попросил встретиться с его шефом в ресторане, на самой окраине Рима. Меня тогда, помнится, удивило, что он выбрал столь удаленное место, — Льюис задумчиво качнул головой и вновь усмехнулся. — Кретин. Я ведь уже тогда мог бы... Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Владелец статуэтки так и не появился. Так и не дождавшись его, я вернулся домой. А войдя в лабораторию, обнаружил, что фигурка пропала. Она, конечно, была застрахована, но представь себе, что я почувствовал в первый момент. Это был шок! — О, господи, конечно. — А дальше все пошло еще хуже. Да уж, куда хуже. Я как раз собрался позвонить в полицию, чтобы заявить о пропаже, когда полиция сама

явилась ко мне. Я сначала подумал, что статуэтка найдена, но они явились совсем по другой причине. Инспектор стал задавать мне кучу всяких вопросов насчет того, что я делал вечером, и я, разумеется, все рассказал. В ответ же мне предъявили официальное обвинение в убийстве Альфреда Бенкфорда, художественного критика. Его нашли мертвым, с огнестрельным ранением, недалеко от ресторана, где я провел вечер. Все прекрасно знали, что друзьями мы никогда не были, между нами часто возникали профессиональные разногласия, существовала и личная неприязнь. Я его всегда не очень любил. Глупый, чванливый индюк.

— А при чем тут Анна? — недоуменно спросила Элен. — Она видела меня в ресторане и, едва только услышав об убийстве, сразу же отправилась в полицию. Неопровержимое доказательство! К тому же, она слышала, как Бенкфорд с кем-то спорил на улице, и подумала, что со мной. — О, боже, Льюис! Неужели она смогла сделать это?! — Да, насчет мстительности она специалист, — невесело усмехнулся он. — Конечно, тут же нашлась еще целая куча свидетелей, из тех ребят, которым приятно, проснувшись, увидеть свою физиономию на страницах утренних газет. Все они в один голос уверяли, что именно со мной спорил Бенкфорд возле ресторана. Все обстоятельства этого дела свидетельствовали против меня. Но я-то не убивал его. Создавалось ощущение, что кто-то сознательно подставляет меня. Свидетели, доказательства, — все было таким гладким, что даже слепой почувствовал бы во всем этом фальшь. Элен нахмурилась: — Но кто-то же убил этого... Бенкфорда? Зачем? И кто украл эту скульптуру? — Знаешь, Элен, я не хочу больше говорить об этом. — Хорошо. Но чем все это кончилось? — Был суд, на котором я имел бледный вид, но в конце концов был признан невиновным с перевесом в один голос. Представляешь? Если бы не один-единственный парень, сказавший «против», я бы запросто мог угодить на электрический стул или схлопотать пожизненное. А убийцу Бенкфорда так и не нашли. — Боже мой, ты не представляешь, как я тебе сочувствую. Она подошла к нему, все еще стоящему возле окна и смотрящему на улицу, и обняла. Льюис повернулся и нежно и ласково поцеловал ее в губы. — Я надеюсь, что это не помешает нашим дальнейшим отношениям? — спросил он. — Ну что ты! Конечно, нет! Потом Льюис резко переменил тему разговора: — А ты не хочешь похвастаться тем, что успела написать за то время, пока меня здесь не было? Они поднялись в мастерскую, и Элен расставила несколько уже законченных холстов, пытаясь поймать правильное освещение. С особым трепетом она устанавливала портрет Жака. Ведь Льюис критик. Профессиональный критик. Что он скажет? Что? Какова будет его реакция? — Боюсь только, что сейчас ты ничего не увидишь. Если бы на улице было солнце, все это смотрелось бы совсем иначе. — Что ты оправдываешься? Я же специалист. И если вещь хорошая, я сразу это увижу. Освещение тут ни при чем. Он некоторое время расхаживал перед холстами, внимательно всматриваясь в них. Перед портретом он задержался подольше. Льюис то подходил ближе, то отступал в дальний угол мастерской и щурился, всматриваясь в дождливый полумрак. — Ну что же, недурно, — сказал он наконец. — Даже очень недурно. А этот портрет просто выше всяких похвал. Настоящий шедевр. Молодой Христос... хм, необычно. Подобного еще не было. С кого ты писала его? — С Жака? — А кто это? — Тот самый мальчуган, о котором я тебе говорила. — Любопытно, — Льюис, прищурясь, еще раз всмотрелся в портрет. — Он на самом деле такой, каким ты его нарисовала? — Да. — Любопытно, любопытно, любопытно. Хорошая фактура, да и ты постаралась. Помяни мое слово, критики будут рыдать от восторга и носить тебя на руках. Давно я не видел ничего подобного. Ты создала шедевр, девочка моя. — Перестань, Льюис. Ты заставляешь меня краснеть. Пойдем-ка лучше в комнату, я покажу тебе, как рисует Жак. Они вышли в гостиную. Элен достала из шкафа папку с рисунками мальчика и протянула Льюису. Тот открыл ее и стал перебирать наброски, внимательно рассматривая каждый. Затем он перешел к готовым работам паренька, подолгу изучая их. Элен видела: Льюис сильно заинтересован. Он то и дело хмыкал, качал головой, восхищенно пощелкивал пальцами. Девушка, глядя на него, не могла сдержать улыбки. Наконец, посмотрев последнюю работу Жака, Льюис сказал: — Да, я с тобой согласен. Несомненно, мальчик очень талантлив. И если я хоть что-нибудь смыслю в живописи, со временем из этого ребенка может, действительно, получиться великолепный художник. Но с ним придется еще много работать, — он кивнул на папку. — Это здорово, талантливо, но не шедевры. Ты сама это знаешь, правда? — Да, — ответила девушка. — Я так и думал. Работать, работать и работать. Причем постоянно, а не два месяца в году, когда ты приезжаешь сюда. Они присели в кресла и, коротая время, принялись обсуждать наброски мальчика, причем Льюис занимался этим с большим энтузиазмом, делая точные и ценные замечания. — Знаешь, приятно обсуждать талантливые работы, — сказал он Элен. — А этот мальчишка — настоящий талант. От современной живописи мне делается скучно. Все эти новомодные «художники» не стоят даже ногтя этого мальчугана. Когда-нибудь он дорастет до твоего уровня и станет твоим конкурентом номер один. Помяни мое слово. Вскоре прибежал Жак. Он ураганом ворвался в комнату и тут же застыл на пороге. — Здравствуйте, мадемуазель. Здравствуйте, мсье. — Привет, Жак, познакомься. Это Льюис. Это о нем я тебе говорила несколько дней назад. Мальчик, довольно угрюмо и настороженно, принялся разглядывать мужчину, ничего не говоря при этом. Элен вдруг подумала о том, что никак не приходило ей в голову до этой секунды. Жак ревнует ее к Льюису! По-настоящему. Серьезно. Разумеется, он ни на что не рассчитывал, однако с появлением «соперника» терял то время, которое девушка отводила ему. — Значит, теперь вы уже не сможете заниматься со мной? — угрюмо спросил Жак, в упор глядя на Элен. — Ну, почему же. Этот человек — мой коллега. Кстати, я показала Льюису твои работы. Льюис, повтори Жаку то, что ты говорил мне о его работах. Давай. — Я хотел похвалить тебя. Ты, безусловно, талантливый парень и очень хорошо рисуешь. Если будешь работать, станешь стоящим художником. Но работать нужно очень и очень много. — Так я же и не отказываюсь. Только, боюсь, теперь из-за вас у меня возникнут проблемы. Думаю, мадемуазель Элена уже не сможет уделять мне... столько времени, сколько раньше. Элен рассмеялась: — Не переживай, не будет никаких проблем. Они решили немного перекусить на свежем воздухе, а потом отправиться на велосипедах куда-нибудь на природу и немного поработать. Льюис вынес во двор столик и три плетеных кресла. Благо, дождь уже закончился. Элен быстро собрала на стол все, что нашлось у нее в холодильнике, соорудила несколько поражающих размерами сэндвичей, заварила чай, достала несколько банок кока-колы. И они, радуясь теплой погоде и наслаждаясь обществом друг друга, великолепно поели. А потом, прихватив с собой принадлежности для рисования, сели на велосипеды и отправились на их с Жаком сокровенную поляну. Там Элен, приготовив мольберт и все остальное, принялась работать. А Жак и Льюис прогуливались по лужайке, и мальчуган с совершенно потрясающей серьезностью выспрашивал собеседника о том, как можно поступить в академию, в какую сумму может обойтись обучение и какие преподаватели самые лучшие. Элен, вполглаза наблюдая за ними, любовалась этим гармоничным общением. Льюис и Жак практически сразу подружились. Льюис держался с мальчиком на равных. Очень серьезно разговаривал с ним и с такой же серьезностью отвечал на его, порой довольно наивные и чересчур детские даже для такого мальчишки, вопросы. А когда пришла пора возвращаться домой, настроение Жака заметно испортилось. Элен и раньше обращала внимание на то, что мальчик резко меняется, когда нужно возвращаться домой. И не раз она задавалась мыслью о том, что ребенку, наверное, не очень-то хорошо живется у чужих людей, иначе он не расстраивался бы так. Жак вообще никогда особенно подробно не рассказывал ей о своих отношениях со своими опекунами, и у Элен уже давно зрело желание сходить к ним, поговорить о мальчике, просто познакомиться. Они въехали в деревню, когда уже начало смеркаться. Сначала проводили Жака, а потом уже отправились к себе. Оба были ужасно голодны после почти целого дня, проведенного на свежем воздухе. Войдя во двор, Льюис отправился в сарай поставить велосипеды, а Элен пошла готовить ужин. Она пожарила замечательного цыпленка в густом душистом соусе, почистила картошку и поставила ее на огонь. Потом накрыла стол белоснежной хрустящей скатертью и положила серебряные приборы. Довольная тем, как все получилось, Элен разлила по стаканам вино и присела рядом с Льюисом, который снова принялся рассматривать рисунки Жака. Он поднял голову, поблагодарив ее за вино. — Знаешь, — сказал он, не отрывая взгляда от рисунков, — чем дольше я смотрю на них, тем больше убеждаюсь, что у этого паренька большой талант. Он отлично фиксирует движение. Этот платан просто великолепен. Правда. Мне даже кажется, что я чувствую, как ветер колышет его листья. Прекрасная работа. — Мне тоже так кажется, и я уже хочу попробовать дать ему более серьезную работу. — Да, у мальчика просто потрясающее ощущение цвета. Ты отлично позанималась с ним, но дальше будет еще лучше. Увидишь. Он великолепный пейзажист. — Дело здесь не только во мне. Жак очень хочет рисовать и очень старается. — Я вижу, — ответил Льюис. — Мне кажется, его нужно обучать более серьезно. Домашние занятия, тем более нерегулярные, больших результатов не дадут. — Я уже думала об этом и как раз хотела сходить к людям, у которых он живет. Если они не будут возражать, я, пожалуй, рискну взять на себя ответственность, забрать мальчика с собой и устроить его в какую-нибудь художественную школу. — Ну что ж... — кивнул Льюис. — Уверен, так будет лучше, в первую очередь для Жака. Так что, можешь располагать мною, если понадобится помощь. — Спасибо, Льюис. Ты — прекрасный человек. Ужин удался на славу. Они много разговаривали и постоянно смеялись. В какой-то момент Элен вдруг подумала о том, что, вероятно, впервые она была в Сен-Беа такой счастливой. Льюис пока ни разу не заговорил о том, что ему нужно уезжать. Но Элен прекрасно понимала неизбежность его отъезда. Это было единственное, что омрачало вечер. Стремясь прогнать грустные мысли, она много шутила и смеялась, хотя в смехе этом ощущалась нотка некоторой натянутости. После ужина Льюис отправился мыть посуду, а Элен сварила кофе. Они вышли на террасу и еще долго сидели, глядя на мерцающие золотые крупинки далеких звезд. А вокруг стояла тиши- на, И лишь стрекотали кузнечики, да иногда ветер шелестел в верхушках деревьев. Они долго молчали, И девушка даже вздрогнула, когда Льюис вдруг произнес: — Элен, ты для меня дороже всего на свете. — Ты тоже нужен Мне, дорогой. Я знаю, как, наверное, непросто со мной, но я люблю тебя. К сожалению, кроме своей любви я ничего не могу предложить тебе. — А больше мне ничего и не нужно, — ответил он и подтвердил свои слова жарким поцелуем.