- Ну, хватит, хватит.., детей не расстраивай! - говорил приглушенным голосом отец, освобождаясь от рук матери.

- И так, дочка, ты остаешься за старшую, - подойдя к ней, сказал отец. -Слушайся маму и во всем ей помогай. Не обижай сестренок.

И, нагнувшись, поцеловал ее в лоб, а затем в щеки, прижал ее голову себе к груди, потрепал легонько по затылку. Затем стал прощаться с остальными, беря их по очереди на руки.

Попрощавшись со всеми, он поднял мешок и, продев руки под лямку, надел на плечо. Оглядев еще раз двор, он сказал: "Ну, дорогие мои, родные, жив буду - вернусь". Закинув мешок поудобнее на плечо, он пошел за ворота на улицу. Мать, схватив его за руку, пошла с ним.

Когда Полина с сестренками и братиком на руках вышла за ворота, то увидела, как отец, сняв мешок с плеча, положил его на подъехавшую телегу. Затем быстро вернулся к ним и, поцеловав каждого отдельно, сказал: "Я вернусь, ждите". И снова пошел к телеге.

Полина заметила, а может, ей показалось, на глазах отца слезы, и ей стало, не то от этого, не то от того, что он покидает их, очень грустно, в груди снова защемило, и она, не сдержалась, крикнула не помня себя: "Папка не уезжай!" Он обернулся и помахал рукой, подошел к матери и, положив ей на плечи руки, стал что-то говорить. Затем, оторвавшись от нее сел на телегу и, обернувшись еще раз, помахал всем рукою. Телега быстро покатилась по дороге и вскоре скрылась за поворотом.

Полина поняла, что отец уехал, может быть, навсегда, но ей казалось, а скорее не верилось, что он уехал надолго, надеясь, что он вернется к вечеру домой, как часто это было в прошлом. Но он не вернулся к вечеру и не вернулся в последующие дни. Только тогда Полина поняла, что вернется нескоро, а может быть, и никогда. Она поняла, когда мать до восхода солнца разбудила ее и сказала: "Поднимайся, Поля, гони на выгон корову, отца теперь нет и, согнувшись, вышла из комнаты, где спала Полина.

Когда был отец дома, он с матерью жалели ее и по утрам будили поздно, давали возможность выспаться, а теперь одна мать не успевает все сделать по хозяйству, и приходилось рано будить дочь.

Полина и сама понимала все трудности, возникшие с отъездом отца, и старалась помогать матери по хозяйству: выгнать в стадо корову, почистить коровник, наносить на целый день воды из колодца, ходить в луга за травой, чтобы наготовить корма корове в зиму; все это было делом отца, а теперь приходиться ей подменять его, даже дров нарубить и то надо. Вспомнила она, как один раз рубили дрова, полено отскочило и ударило ее по плечу, как было тогда больно и она, не так от боли, как от обиды, долго плакала.

Шло время. Она в пятнадцать лет почувствовала себя взрослой, помогала во всем и научилась всему: рубить дрова, кормить скотину, стирать белье не в мыльной пене, а в зольном отваре, запрягать лошадь и возить солому для колхозной скотины, а по праздникам плясать под гармонь, радуясь отдыху, выпавшему на несколько часов среди постоянного, изнуряющего труда. И она больше не плакала, осознала необходимость ее труда, как дома, так и на колхозной работе. Она поняла, что работая в тылу, тем самым помогает отцу и его товарищам в тяжелой борьбе с фашизмом, решившим покорить ее любимую Родину.

Повернувшись еще раз на правый бок, она решила уснуть, понимая, как трудно будет работать не выспавшись. Но сон не наступал, глаза не закрывались, и она не чувствовала ни усталости в себе, ни неудобства от захватившей ее бессонницы.

Голова была забита, на грани фантастики, всевозможными мыслями, и среди этой неразберихи то и дело появлялась, как бы исподволь, мысль о пареньке с пухлыми девичьими губами. Чем больше она старалась не думать о нем, тем чаще он возникал перед ее взором в различных положениях и с различными, самыми нежными разговорами.

"Ох, боже мой, я наверное с ума схожу! - подумала она. - Эти навязчивые мысли к хорошему не приведут".

Но ее девичий мозг, возбужденный до предела, наконец, утомился и перешел к состоянию угнетенности, и она вконец разбитая, незаметно уснула.

Утром ее разбудили подруги.

Ей казалось, что она только что прилегла, все тело ныло, а в голове стоял звон. Она еле поднялась, но, умывшись холодной водой, почувствовала облегчение.

"Ничего, выдержу! - думала она, собираясь на работу. - А как же там, на фронте, по несколько суток не спят".

И перед глазами ее встал отец в гимнастерке и, почему-то, с противогазом в руке.

13

О строящейся железной дороге стало известно немецкому командованию, и оно решило: если не помешать, то хотя бы задержать ее строительство, тем самым сорвать советскому командованию подвоз живой силы и боеприпасов в нужный для фронта момент.

С этой целью в район строящейся дороги был сброшен десант диверсантов.

Их сбросили с самолета ночью южнее села Коробково. Закопав парашюты, они по заранее условленному сигналу собрались вместе.

Старший, подсветив фонариком карту, определил маршрут, и они двинулись на юго-запад. Ночь была темная, и с поклажей за спиной идти было трудно. Но несмотря на тяжесть за плечами, они спешили. Им до рассвета надо было попасть в один из лесов, расположенных на их пути, и там провести дневку. Но их замысел с первой ночи оказался неудачным. На востоке заалела заря и, несмотря на их быструю ходьбу, все больше разгоралась.

Рассвет их застал в трех километрах от намеченной дневки. Боясь, что их обнаружат, решили пересидеть день в попавшемся на пути овраге, заросшем мелким дубняком, орешником и терном.

По дну оврага протекал небольшой ручей, что устраивало их в такой наступающий жаркий день.

Замаскировав в кустах мешки с взрывчаткой, они решили осмотреть местность. С южной стороны оврага находилось просяное поле, уходящее к горизонту, на северной стороне - поле пшеницы, начавшей уже желтеть. Восточная сторона оврага выходила на широкую луговину, где виднелись раскинувшиеся макушки верб.

"Похоже, там протекает речка," - подумал старший и стал сверять с картой. Действительно, на карте обозначена река Осколец. Это означало, что в километре от них проходит насыпь будущей железной дороги, но на этом участке нет ни одного моста.

"Надо во что бы то ни стало ночью добраться в район села Заломное," -подумал старший. Там на перегоне Осколец-Заломное, по его расчету, должны быть мосты. Там и предстоит им поработать. А сейчас надо позавтракать и хорошенько отдохнуть.

Поев мясных консервов и напившись холодной родниковой воды, они улеглись под кустами дубняка, предварительно выставив охрану.

В полдень сидевший на карауле диверсант, ожидавший с нетерпением своей смены, клевал носом. Пересиливая дремоту, он решил размяться и, встав на четвереньки, полез из оврага. Не меняя позы, выглянул осторожно из-за куста и в трехстах метрах на просяном поле увидел женщин, половших просо. Он разбудил старшего и рассказал ему увиденное.

- Оставаться здесь нельзя! - сказал он, и в его голосе слышалась тревога. - В любую минуту они могут прийти за водой, и тогда мы обнаружены. Вон смотри, тропинка к ручью ведет, значит, они здесь не первый день работают.

- Буди остальных! - приказал старший. Караульный стал поднимать спящих. А тем временем, старший полез из оврага, чтобы выяснить обстановку. Не прошло и минуты, как он кубарем скатился на дно оврага и прошипел: "Быстро уходим по оврагу! Женщина идет сюда!"

- А может, ее того? – и он руками показал, как придушит женщину.

- Ты с ума сошел? - возразил старший. - Хочешь чтобы нас преждевременно обнаружили? Ни в коем случае! - Марш за мной! - приказал он и бросился в заросли по дну оврага.

Как раз в это время на краю оврага появилась молодая женщина, безмятежно мурлыча какую-то песенку. В ее руке была солдатская фляжка.

Несмотря на густую листву кустарника, с высоты она заметила, как трое мужчин, одетые в серые рубашки и картузы, пригнувшись, быстро шли по дну оврага.