- Это оттого, что у вас чеснок не любят, - сказала Вера. - А у нас за стол без чеснока не сядут, обязательно надо натереть горбушку хлеба и в борщ или суп бросают.

- Вера! А что взамен я тебе дам? - спросила Оля. Меда у меня нет, конфет тоже.

- Домой вернемся, тогда и расплатишься.

- На, держи! - крикнула Вера и бросила Оле головку чеснока, а та, подставив разжатую ладонь, поймала ее.

- Спасибо,Вера!

- Кушай на здоровье!

- Так что, сала тебе отрезать? - спросила ее Дуся.

- Нет, спасибо! Сегодня же мы покушали, прибережем до завтра.

- Ну смотри, а то отрежу сейчас.

- Нет, нет, не надо! Пусть завтра.

- Ну как хочешь.

- Не хочу на ночь плотно есть, - укладываясь спать, добавила она. - На дворе уже темно, пора и на боковую.

Летний вечер, действительно, подкрадывается незаметно. Только что за горизонтом садилось крупное красное солнце, и вдруг через некоторое время дальние предметы, особенно деревья, как бы начинали удаляться, обволакиваясь и размазываясь в туманной дымке, а затем и совсем исчезали.

Воздух становится все менее прозрачным, а небо из голубого - темно голубым, а затем и совсем темным, и лишь появление мириад звезд, своим подсветом вновь делают его немного просветленным.

В такой период наступающей ночи трудно уложить в кровать молодежь, но утомленные земляной работой девичьи тела постепенно под действием наступающей ночи все больше расслаблялись, переходя в сон. Девчонки спали.

Но Полине не спалось. То ли за день отдохнула, то ли Мотя своим напоминанием о том военном взбудоражили ей сердечко. И хорошо понимала, что это очередная Мотина шутка, а вот поди - не спится.

- Пойду на свежий воздух, поброжу, может, быстрее усну. - подумала она и тихонько, чтобы не разбудить девчат, встала.

Накинув джемпер на плечи, она вышла на двор. Темень, как говорят, была "египетская", и лишь звезды мерцали непрестанно в вышине.

Полина постояла немного, привыкая глазами к темноте, а затем уж прошла к бревнам, лежащим недалеко от амбара.

"По-видимому, хозяин еще до войны заготовил на строительство дома", - подумала она, усаживаясь на краешек одного из них.

В стороне, где проходила трасса будущей дороги, что-то ухало.

"Неужели и ночью работают солдаты?" - подумала она. " По-видимому, они работают в две смены, - догадалась Полина. - А как же со светомаскировкой? Наверное, что-то придумали".

После нетрудового дня мышцы и кости не ныли, тело легкое-легкое. Приятно, ох, как приятно сидеть на вечерней прохладе. И как хорошо, что душный летний день позади: и эта вечерняя прохлада веселила, приятно отражалась в душе.

По губам Полины вдруг пробежала легкая улыбка. Она вспомнила, как несколько дней тому назад встретились им военные, и старший все говорил, а в сторонке стоял Саша и своими бархатистыми глазами исподлобья наблюдал за нею.

И как только она припомнила это радостное чувство захватило ее сердце. Что-то заныло в груди. "Саша... Неужели, это и есть любовь", - подумала она, поеживаясь от вечерней прохлады. А завтра-то, завтра жаркий день и снова рубить киркой ненавистную глину.

Она уселась поудобнее, натянула джемпер на плечи. Вокруг было темно - темно, как в длинном туннеле, и лишь звезды поблескивали в вышине.

Она еще раз поправила джемпер, сползавший с плеч, натянула юбку на голые ноги, задумалась. Но интересное дело, мысли у нее никак не ложились в одну последовательную цепочку. Она пыталась еще думать о доме, матери, о том, как завтра пойдет на работу, как выдержать жару на трассе, а глаза ее - против воли - смотрели в темноту на трассу, на то, угадываемое место, где она впервые встретила военных. Свежо... Из низины легкими волнами плывет запах незнакомых трав.

А неподалеку в лесочке, соловьи, как бы соревнуясь между собой, выводили соловьиные трели.

В эту минуту ей хотелось, чтобы он пришел к ней и присел бы рядом. Она обняла бы его за плечи и, прижавшись к плечу, слушала, что он говорит ей. А он должен говорить хорошие, ласковые слова, по крайней мере, ей так хотелось. Она, сидя в ночи, мечтала.

С низины потянуло прохладой, она, вздрогнув, поежилась и снова натянула на плечи джемпер.

"Да что это со мной делается" - подумала в растерянности она.

Ей казалось, будто все люди, окружающие ее, заняты своим делом, и только она одна чем-то отделена от них и чувствует себя одиноко.

Посидев еще несколько минут, она поднялась, и пошла спать.

Разделась тихонько, чтобы не разбудить подруг, пробралась на цыпочках между ними и легла на свой матрац.

Пролежав несколько минут, она поняла, что спать ей не хочется, повернулась на один бок, затем на второй, потом легла навзничь уставившись открытыми глазами в темноту, нисколько не тяготясь бессонницей, как будто она ожидала чего-то необыкновенного от нынешней темной ночи.

Она в эту минуту и не думала, что влюбилась в того парня, она не знала его, а только хранила в своем воображении; парня, которого видела всего один раз и, которого, даже не запомнила как следует, особенно его лица.

"А почему же я думаю о каком - то парне, совсем не знакомом мне? -спрашивала она сама себя. - Надо выбросить все эти бредовые мечты из головы и жить безмятежной, свободной жизнью. Вот скоро закончим строительство дороги, и поеду домой под родительский кров к сестренкам и братику, - думала она. - Как я по ним соскучилась!"

И она стала представлять в своем воображении, как она приедет домой, как ее встретит мама и младшие сорванцы.

"Ну, а дальше что?" - задавала она себе вопрос, а как ответить на него, она и сама не знала. Да и кто может знать свое будущее, да еще в такое грозное время, такое непредсказуемое.

Ей вспомнились первые месяцы войны. В то время она считала себя уже взрослой и понимала все, о чем говорили намного старше ее люди. Но всё понимая, она не могла представить той реальности, которая происходила где-то там далеко, на границе государства. То страшное, о котором говорили старшие, ей представлялось обыкновенным, как в кино: видишь дым, огонь, бегущих в атаку красноармейцев, падающих под пулями, но большой жалости к падающим и глубокой ненависти к врагу она не чувствовала, и все, что мелькало на экране, казалось обыкновенной игрой.

И даже когда вечером пришел отец с работы и сказал матери, что он получил повестку и через два дня уезжает на фронт, ей и тогда все еще казалось, что война не реальна. И только по лицу матери угадывала: случилось, что-то страшное.

Утром рано ее разбудили и, протирая заспанные глаза, еще в одной рубашке, она увидела перед собой маму с красным лицом и заплаканными глазами. "Доченька, вставай, пойдем, проводим отца", - говорила ей мать, вытирая уголком косынки, выступившие на ее глазах слезы.

Она встала, наскоро ополоснув лицо холодной водой прямо из ведра и, одев платьице, вышла во двор, поеживаясь от утренней прохлады. Там уже стояли младшие сестра и братик, и она присоединилась к ним.

Мать металась по двору: то спустится в погреб, то забежит в избу, и постоянно то косынкой, то фартуком протирала глаза.

Отец с хмурым лицом нервно прохаживался у калитки, а недалеко у крыльца прислоненный к бревну стоял небольшой полотняный мешок с пришитыми к нему лямками. Он на половину был наполнен, по-видимому, продуктами и всем необходимым, что потребуется на войне, почему-то подумала Полина, взглянув на мешок.

- Ну Марфуша, хватит бегать, пора прощаться, - поглядывая через забор на улицу, сказал отец.

- Вон уже подвода едет.

Мать тут же заголосила и, бросившись к отцу, обхватила его за шею.

- Ох, Гришенька, и на кого нас шестерых ты покидаешь? - причитала она. - И как же мы без тебя жить будем?

И тут Полина почувствовала, как к горлу подкатился комок, а в груди где-то глубоко заныло, а по щекам покатились горячие слезы. Она плакала тихо, сдерживая рыдания. Сестренки, сбившись в кучу, стояли насупившись.