- Да поймите, Максим Федорович, не смогу я ими руководить!

- Сможешь. Мы с Иваном Петровичем давно за тобой приглядываем, и пришли к выводу, что у тебя есть струнка, по-видимому, наследственная, руководить людьми. Тебя девчата слушаются, и твое мнение для них не простой звук.

- Так и слушаются!

- Да, да! Слушаются. Может, ты и не знаешь, а со стороны это заметно.

Вот один пример: ты решила увеличить норму в три раза, девчата с тобой согласились. Значит, поддержали твое решение. А это ценно, когда люди поддерживают, считаются с твоим мнением. Только потом, ты должна дорожить их доверием и не зазнаваться, быть честной с ними. Ты еще не пробовала, а говоришь! Это, во-первых, а во-вторых, заруби себе на носу: война еще не окончена, тем паче, мы живем в прифронтовой зоне, и тебе поручается боевое задание. Попробуй откажись.

- Я не военнообязанная.

- Ну знаешь! Мы думали, ты серьезная девушка, а ты...

- Что вы этим хотите сказать?

- А то, что я тебе уже сказал!

- Поймите, сколько раз уж говорила, что не смогу.

- Сможешь. Ты уж не ребенок. Такие, как ты в тылу фашистов поезда под откос спускают, с партизанами карателей уничтожают, разведочные данные собирают, а ты - не смогу.

- Ну хорошо! - согласилась она, вставая со скамьи, - раз вы назначили меня бригадиром, то давайте помогайте мне в обеспечении бригады всем необходимым.

- А что вам надо? - спросил он и с усмешкой взглянул на бригадира.

- Нам нужны продукты питания и несколько подвод.

- А зачем вам подводы?

- Для подвоза шанцевого инструмента, как выражаются военные, подвоза продуктов питания и, разумеется, людей.

- Инструментом вас обеспечат по месту работы - раз, - загнул председатель палец на руке. - Под продукты возьмете одну подводу, больше у меня нет. Это два, - и он загнул еще палец. - Люди пойдут пешком, тут недалеко, всего двадцать километров. Это три. Понятно! Сегодня день на сборы, а завтра пораньше с утра в путь. Общий сбор в районе у здания райкома партии. Может, там и дадут вам транспорт, но сомневаюсь - откуда они его возьмут.

- Ты думаешь, мне легко отрывать столько людей от колхозных работ, -сказал председатель, как бы жалуясь, и, в то же время, оправдываясь перед Дусей. Да, еще каких людей! В основном молодежь. Прополку свеклы, подсолнечника еще не закончили, а там не за горами сенокос. Не успеешь оглянуться, как подойдет уборочная. Рабочие руки во как нужны, а их у меня отбирают. Тяжело. А где сейчас легко... Думаешь, солдатам на фронте? Или женщинам в тылу? Придешь к той же Ивановне - дети голодные, сама высохла от недоедания, иди к Дуске Корнеевой. У ней ничего нет ни в избе, ни на себе, а ты ей про военный заем, про нормы на прополке.

Да этим женщинам после войны надо в ноги кланяться, как раньше царю или священнику, при жизни памятник поставить. Всю оставшуюся у нее жизнь на руках ее носить... И пусть он будет проклят Богом, кто в будущем позабудет этих женщин. Ведь подумайте, сколько мужиков у нас ушло на фронт, а поля засеяли, животноводство, с большим трудом, но подымаем, с заготовкой кормов и обмолотом зерновых, я в женщин верю, справимся.- А ты говоришь, не смогу... Сможешь! Русская женщина это не какая там фрау или панинка, она все преодолеет, как бы ей тяжело ни было.

Максим Федорович даже вспотел от такой убедительной речи, похваляя женщин и оправдывая себя, как мужчину, работающего в тылу, а не на фронте.

Он умолк, достал платочек и стал им вытирать лоб, шею, говоря:„А теперь мне пора. Списки на людей бригады возьмешь у секретарши."

- А как же с прополкой свеклы?- спросил его Иван Петрович.

- Подумай, - сказал Максим Федорович, - Придется стариков поднимать. Тут ничего не поделаешь, свекла ждать не будет.

... Дуся из конторы направилась домой. Вслед за нею вышел Иван Петрович и, окликнув ее, сказал: "Подожди, Дусь, я подвезу!"

- Нет, Иван Петрович, я напрямик, быстрее добегу,- отказалась она и решительно пошла по тропинке вдоль огородов. Ей хотелось побыть одной, разобраться в мыслях заполнивших голову после разговора с председателем.

"Я бригадир, - думала она, шагая по узкой тропинке.- Сумею ли не растеряться, не пасть духом и волей, совладеть со всем, что поставит жизнь предо мною, чтобы чиста была совесть, чтобы никто: ни сама себя, ни люди не могли упрекнуть.

Сумею ли я справиться с поставленной задачей? - задала она сама себе вопрос, - Да, председатель прав. Такие, как Дуся Корнеева, Мария Алехина да и многие другие, не имеют на дворе даже коров, немцы забрали, а как они трудятся, растят своих детей на одной картошке и замешанном на полове хлебе. Слишком ты легко живешь... Признай честно, сколько ты была голодна за последние месяцы? Ни разу. Отец заготовил зерна, с огорода снимаем картошку, огурцы, капусту и другие овощи; корова дает молоко, творог, сметану и, хоть не часто, масло. А вон Вера, подруга и этого не видит. А Рая, ее лучшая подруга, подорвалась на немецкой мине. Если бы не пришли фашисты, жила бы она с Мишей счастливой жизнью. - И сейчас ей с особой горечью припомнилось все то, что связано с гибелью Раисы..., - Как? Когда звери, немецкие фашисты, топчут ее землю, убивают неповинных, таких как Рая, людей, она хотела отказаться от бригадирства над людьми, которые едут на строительство железной дороги, предназначенной для скорейшего разгрома фашистской нечисти.

Нет, тысячу раз был прав председатель, упрекнувший ее в трусости. Да, надо принимать бригаду и доказать, что она не кисейная барышня и может работать не хуже других, а гораздо лучше. И это я докажу... Все равно докажу!"

Шла, задумавшись о внезапно свалившемся на ее девичьи плечи тяжелом грузе, и не чувствовала холодной, еще не просохшей под косыми лучами солнца росы, намочившей ей парусиновые тапочки.

От внезапного окрика она, вздрогнув, остановилась и, оглянувшись, увидела, спешившую к ней почтальонку Марию.

- Кричу, кричу!- говорила она, подходя к Дусе, - а ты, о чем-то задумалась и не слышишь.

- Прости, Маруся, действительно, задумалась, - ответила ей Дуся.

- Вам письмо, - сказала она и, раскрыв сумку, начала перебирать жуя письма. Нашла нужное и подала Дусе.

Дуся, взглянув на треугольный конверт, догадалась, что письмо солдатское, от отца. На конверте солдатский треугольный штампик и его почерк.

Она вдруг заволновалась, непрошенный ком подкатился к горлу, в груди стало тесно и запершило в горле. Она вскрыла конверт и тут же стала читать.

"Дорогая моя жена Матрена, дети: Дуся, Ваня, Нина! Сообщаю, что я жив и здоров, чего и вам желаю. У меня все хорошо. Военную службу прохожу при армейских мастерских, ремонтирую военную технику. Фронт хотя и недалеко, но снаряды не долетают. Так что за меня не беспокойтесь, пишите, как вы там управляетесь без меня, мои дорогие. Скучаю по вас, мои родные. Матрена береги ребят. А ты, Дуся, уже взрослая, помогай во всем матери. Передайте привет Марии. До свидания. Крепко обнимаю всех".

Дуся, дочитав до конца, вздохнула. Ей хотелось читать до бесконечности, но солдатское письмо было коротенькое. "Да и что он будет писать об этих мастерских",- подумала она, складывая, как и был треугольником, конверт. - Вот и помоги маме, - думала она, направляясь домой. - Завтра уезжаю, а на сколько, не знаю. Наверное, на месяц, а может - и два. Кто его знает? И главное, в самый разгар летних работ.

- Пойду обрадую мать, - думала она, глядя на конверт, и поспешила домой.

В переднюю вбежала как вихрь. Но матери в избе не оказалось. Она кинулась во двор и увидела мать на огороде. Она кинулась туда.

- Мама, мама! - звала она, помахивая конвертом над головой. - От отца письмо!

- Ой, боженько! - засуетилась мать, и кинулась навстречу дочери, охая, а когда подошла и увидела конверт, прошептала: "Читай, доченька, читай. - Слава тебе.., что жив."

Дуся раскрыла конверт и стала читать уже знакомые строки. Мать слушала внимательно, и только шептала:„Жив. ., aгa, жив.., живой..." А когда Дуся кончила читать, мать сказала: «Дай, дочь, мне письмо,» - И когда Дуся отдала, она повертела его в руке, посмотрела на штамп и аккуратно свернув, положила в карман фартука. Они повернулись, и, не говоря друг другу слова, молча направились во двор.