- Нет, теперь уж не вернется, сила не та, - утвердительно подвел черту Иван Петрович.

Обрубили ему крылышки еще под Сталинградом, а здесь и голову открутят. Отлетался орел со свастикой в когтях.

Иван Петрович, что знал про фронтовые дела и сельские новости, все рассказал, потом, окинул всех строгим взглядом и сказал:" Ну, а теперь рассказывайте вы, бабоньки.

- А что нам, рассказывать, мы в поле тут с утра до вечера и кроме кукушки ничего не слышим, - жаловалась Солоха Ивану Петровичу.

- А я не о том... Расскажите, почему у вас прополка слабо подвигается? Уже десять часов, а вы и десяти шагов не прошли, а там жара начнется. Когда же вы полоть будете?

Все молчали, понурив головы.

- Что, сказать нечего? А еще, мы для фронта, мы для победы! - стыдил их Иван Павлович.

- Иван Петрович,- подняла глаза Мария Козлова.- Во-первых, она очень засорена, а во-вторых, мы со свеклой работаем первый раз, не привычны.

- Вы что, дома никогда свеклы не видели?

- Так то столовая, да кормовая, а сахарную мы никогда не сеяли и в глаза не видели.

- Вы, может, не сеяли, а другие сеяли. Правда, немного, но сеяли. Но дело не в этом.

- А в чем же? - прикинулась Солоха непонимающей.

В том что, поздно приходите, большой перерыв на обед отводите и рано с поля уходите. Вот ваши все причины плохой работы. Доказательством тому вон девушки. До десяти часов они прошли почти половину и не по два рядка, как у вас, а по шесть. Разница есть. . ?

- Конечно, есть, - согласилась Мария Козлова. - Но нельзя, скидывать со счетов и молодость.

- Я с вами согласен целиком и полностью, но с завтрашнего дня повышаю вам норму в два раза. Идет война, немцы под носом и разгильдяйничать нам с вами никто не позволит. Всем ясно? Или повторить!

- Все как будто понятно, - отозвалась Мария Козлова. - Но норма, по-моему, завышена.

Не отвечая на ее слова Иван Петрович сказал: "Ты, Мария, у них будешь за звеньевую, я тебя назначаю, и за все буду спрашивать с тебя. Это я говорю, при всех, чтобы знали и во всем подчинялись ей. За выполнение нормы, за качество прополки и так далее.

Женщины подняли шум, но бригадир, не слушал их, сел на линейку и укатил в село.

После отъезда бригадира долго еще кричали, препирались, но, наконец, поняв, что их никто не слушает, постепенно угомонились.

- Ну что, Мария, ты теперь у нас, как командир отделения? - шутила Солоха.

- Отстань! - злилась Мария. - Мне сейчас не до шуток. - Завтра отмеряю тебе норму, указанную бригадиром, вот тогда и посмотрим, будешь шутить или плакать.

- Солоха никогда не плакала, заруби себе на носу, хоть две, а хоть пять норм намеряй, - с вызовом ответила Марии, - я не из плаксивых, как некоторые, и не белоручка.

И Солоха, демонстративно забрав тяпку, пошла полоть свеклу. Девушки, прервавшись на обед, наблюдали за перебранкой женщин и от души смеялись.

7

Как-то ранним утром подъехал ко двору, где жила Дуся, бригадир Иван Петрович и, постучавшись в калитку, стал ждать.

- Кого там несет в такую рань? - выйдя на порог, спросила Матрена Ефремовна, мать Дуси.

- Это я, Матрена Ефремовна.

- А-а, Иван Петрович. Что так рано? - открывая калитку, спросила Матрена Ефремовна.

- Дело есть к Дусе.

- Она еще спит.

- Надо, Ефремовна, разбудить.

- Какое там еще дело?

- Вчера пришла телефонограмма из района. Приказано, создать бригаду молодежи из тридцати человек и направить в район не позднее завтрашнего дня, а Дусю председатель назначает бригадиром. Вот с нею председатель и хочет потолковать.

- Да какой там из нее бригадир, девчонка она еще.

- А бригада и создана, в основном, из молодежи.

- А куда их хотят направить? На рытье окопов?

- На этот раз нет. На строительство железной дороги.

- А где ее надумали строить?

- Да здесь недалеко. Километров двадцать - двадцать пять. Может, слышали: Осколец, Заломное, Ржава.

- Да что-то слыхала.

- Иди, Ефремовна, буди, а то мне еще бежать надо по другим дворам. Всех надо предупредить заранее.

- А ее подруги поедут?- не унималась Матрена Ефремовна.

- А как же! Поедут.

- А кормить их там будут или свои харчи брать?

- В телефонограмме сказано: "Продуктами питания обеспечить за счет колхоза." А в колхозе сейчас, сами знаете, ничего нет, кроме пшена, да нескольких десятков килограммов подсолнечного масла. Это мы перед войной были богаты: гречневая крупа была, мясо свое, яички, мед, и даже хлеб выпекали. Помните?

- Да чего ж не помню, помню. Надо готовить, я так поняла, свои харчи, а колхоз, может что добавит.

- Вы правильно поняли, Матрена Ефремовна, - сказал бригадир, улыбнувшись.

- Все выпытали или еще что забыли?

- Кажется все.

- Тогда иди буди.

Матрена Ефремовна не спеша направилась в избу, и через несколько минут на пороге появилась Дуся, в наспех накинутой на плечи большой материнской шали, с взъерошенными волосами и заспанным, помятым лицом.

Поеживаясь на свежем утреннем воздухе и прикрывая ладонью рот, непроизвольно открывшийся для зевоты, она вышла за калитку и спросила:" Что так срочно, Иван Петрович, в такой ранний час?"

- Председатель вызывает. Иди быстро собирайся, по дороге объясню.

- Зачем я ему потребовалась?

- Иди, иди собирайся, а то ему в район надо срочно ехать!

Пока Дуся умывалась, причесывалась, мать ей все объяснила зачем вызывает ее председатель в контору. Дуся заволновалась: как будто еще ничего не произошло, а сердце колотится. В голове рождаются нелепые мысли.

До конторы на дрожках доехали быстро. По дороге бригадир объяснял, зачем ее вызывает председатель, но она, зная от матери, слушала его в полуха и думала о другом.

Когда Дуся вошла в контору, председатель бросил самокрутку и, растерев ее на полу ногой, обратился к Дусе: "Как ты себя чувствуешь? Не болеешь?"

- Как будто ничего, - ответила она, пожав плечами, и вся напряглась в ожидании.

- Проходи, садись, - пригласил председатель, - рассказывай, как жизнь проходит молодая, как работаешь.

- Спасибо, Максим Федорович, - поблагодарила Дуся, прошла к скамейке, стоявшей у стенки и села у окна.- Про работу вы, я думаю, знаете, а что касается жизни - как у всех. Ни лучше, ни хуже.

- За работу спасибо, от всей души. Это говорю и не только от себя, а всего правления, - говорил он, перебирая на столе бумаги.

Дуся слушала и незаметно наблюдала за ним.

Это был мужчина около сорока лет. В его светлых волосах, на висках, пробивалась седина. Высокий, открытый лоб книзу переходил в кустистые брови. Когда он, оторвавшись от бумаг, взглянул на нее, она увидела большое, белое бельмо на правом глазе. «Вот собрались у нас в колхозе, что председатель, что бригадир - оба косые», - подумала она и чуть не рассмеялась. Но вовремя сдержала себя и отвела глаза в сторону.

- Знаешь зачем вызывал?- обратился он к ней, когда нашел нужную ему бумагу.

- Скажете.

- Мы получили указание райкома организовать бригаду молодежи на строительство железной дороги. Так вот, бригаду мы подобрали, а руководить ею доверили тебе.

Так что наше доверие на стройке военного заказа не урони.

- Ох, Максим Федорович, как-то боязно.

- А чего тебе бояться. Люди подобраны молодые, здоровые. Твое дело вывести их своевременно на работу и привести с работы. Конечно, требовать выполнения заданной нормы. Вот и все.

- Да это, Максим Федорович, кажется так, а на работе проблем возникнет много. То лопата сломалась, то обед не с чего варить, то жить негде, а бригадир за все в ответе.

- Ну, а как же? На то и бригадир. Вон, Иван Петрович, спроси у него, за что он отвечает? Считай, за все...

- Так он мужчина !

- А где же их взять, мужчин. Вот мы остались вдвоем с Иваном Петровичем на весь колхоз. Старика не пошлешь, только на вас и надежда.