Сегодня во дворе стояла тишина: родственники и близкие уже не причитают, а сидят тихо у гроба, другие медленно, не спеша передвигаются в кухне, по двору, занимаясь кто чем может по хозяйству, готовят еду для поминок. И даже односельчане, пришедшие отдать последнюю дань праху усопшей, заходят в комнату перекрестившись в угол на образа и, постояв молча некоторое время у гроба, уходят и лишь за воротами промеж себя начинают высказывать вслух свои замечания.

Кругом тоскливая тишина.

После двенадцати часов люди зашевелились, группами стали подходить односельчане, чтобы проводить в последний путь. Пришел бригадир с несколькими дедами для несения гроба на кладбище, громче запели певчие и когда стали выносить покойницу снова запричитали родственники.

Похоронная процессия до кладбища шла медленно; за гробом молча шествовали родные, и лишь в задних рядах вполголоса разговаривали женщины.

- И надо же так жестоко наказать Дмитриевну! - говорила одна из них. – В одну минуту потерять взрослую дочь и корову-кормилицу.

- Это божье наказание, не иначе, - ответила ей другая.

- Может быть и так, но чем она провинилась перед Богом? Женщина она тихая, своим поведением никого не обидела. Сколько я ее помню, ни с кем она не ругалась, никому дорогу не перешла. Никому не завидовала.

- А как горе убивает человека, смотрю я на Гришку и своим глазам не верю, -бубнил тихим баритоном мужчина своему соседу, идущему рядом с ним. - Сгорбился, постарел на несколько лет, а какой мужик бравый был. Еще до войны косили мы рожь около "Вербочек" и пришлось мне идти за ним, так поверь, на что уж я на силу не жаловался, но за ним угнаться не смог. Замотал. Да, мужик что надо был, а случись горе - и сник. И что интересно, сгорел за сутки.

- А что ты думаешь, потерять так внезапно взрослую дочь! Это для родителей что-то да значит. В голодный тридцать третий год, я помню, умирали целыми семьями. Но то ж был голод. А сейчас?

- А сейчас война... Многие ребята гибнут... Но такая, нелепая смерть для родителей тяжелый удар.

Так люди сопровождая усопшую в последний путь, говорили между собой о ее смерти и о горе родителей, и лишь подруги Раи шли молча, переживая утраченное каждая по-своему.

Похоронная процессия продвигалась медленно, часто останавливалась: гроб несли старики и подростки.

Кладбище было расположено не так далеко, прямо за огородами у церкви, разрушенной восемь лет тому назад, но изнуренным тяжелой работой и недоеданием людям в таком возрасте ноша казалась тяжелой.

Наконец, показалось кладбище, обнесенное небольшим земляным валом с беспорядочно разбросанными холмиками насыпанной земли, покрытыми прошлогодними сухими травами да бурьяном, с покосившимися, черными от времени, деревянными крестами.

Когда до могилы, вырытой для подруги, осталось несколько метров, Дуся отделилась от всех, срезая угол, подошла к краю ямы и заглянула в нее. Зачем она это сделала, она и сама себе не смогла бы объяснить, но, заглянув в яму, она ужаснулась ее глубиной и подумала: "А говорят, по ночам мертвецы ходят? да разве из такой глубины, да еще навалят земли, вылезешь?"

Ей почему-то представилось, что Раю положат в эту яму живой и как от земляной тяжести ей трудно будет дышать. От этих мыслей у нее на лбу выступили капельки холодного пота, перед глазами поплыла земля, под ложечкой затошнило, и она, испугавшись, резко отступила назад, натолкнувшись на старушку, и чуть не сбила ее с ног.

- Ты чего, девка, на людей бросаешься, - прошмакала старая беззубым ртом, окидывая ее недобрым взглядом .

Не то от старухиного окрика, не то само собой прошло, но Дусе стало легче, и она, обойдя людей, присоединилась к своим подругам.

С кладбища шли молча, а затем Мотя тихо сказала: «Помните, я рассказывала свой сон про Раю? А ведь он сбылся... Улетела ее ангельская, непорочная душа, как улетела она сама во сне.»

- Сон-вещун, а подругу мы потеряли из-за проклятой людьми и Богом войны! - с ненавистью в голосе тихо произнесла Дуся. - Не было бы войны, жила бы и радовалась жизни, а возможно, и своему первенцу-ребенку, наша подруга. Царство ей небесное!

- Пухом ей земля...

С кладбища возвращался народ. Рая осталась под тяжелым слоем земли, с венками из самодельных цветов на могиле, вместе с нею осталась неразделенная любовь, про которую она рассказывала подругам, на которую втайне надеялся и Иван Петрович.

Прошло чуть больше месяца, когда девушки похоронили свою подругу. Срок как будто небольшой, но вокруг изменилось многое: колхозники в колхозе и своих приусадебных участках отсеялись, подлатали пришедшие в негодность за два года коровники, конюшню, телятник; закупили по контракту под будущий урожай у колхозников телят для будущего поголовья крупного рогатого скота, многие колхозники, как ни тяжело, провели небольшой ремонт своим личным подворьям; государство выделило зерна на семена из семенного фонда, и земля, хотя с большим трудом, была обсеяна, несмотря на то, что фронт стоял всего в ста километрах и обе армии готовились к решающим боям. Обстановка была напряжена до предела.

Активную роль по восстановлению колхозного хозяйства играли женщины и особенно молодежь, а в их числе значились и подруги Дуси. Не успели еще закончить боронование, как уже взошла, впервые посеянная в колхозе, сахарная свекла. Культура для колхоза и колхозников новая, а значит, трудоемкая.

Посеяли ее на самой лучшей "барской" земле, где женщины боронили ранней весной, где подорвалась на мине лучшая их подруга.

В поле перед работой, в минуты короткого отдыха женщины обсуждали домашние дела, хлопоты, заботы, тревоги и радости.

Радость была одна - письма. Их приносили сюда, в поле и читали подругам, а иногда и тем с кем работали вместе.

Как же притаить радость при себе, хочется ведь, чтобы и за тебя другие порадовались.

В письмах чаще всего писалось одно и тоже: беречь ребятишек и себя, просьбы писать о своей жизни, здоровье, сохранилось ли хозяйство после оккупации, давались советы, ну и всем, конечно, поклоны.

Письма, нередко, долго шли к адресату, может, где-то лежали, пропуская вперед более важный груз. И кто его знает, где теперь был их сын или муж и что с ним?

Так что трудно было подчас решить: чего больше приносили эти письма - радости или тревоги? Иное письмо было написано вначале оккупации и где-то лежало на полке, собирая казенную пыль, в ожидании, когда освободят от супостата адресат.

В таких письмах, обычно описывалось о том, как отступали, как горели в полях хлеба, как немцы бомбили эшелоны с беженцами.

Такие письма рвали душу на части как читающему, так и слушателям.

К счастью, такие письма приходили редко, а за последнее время ни одного.

Наша армия наступала мощно, в этом убедились и сами жители села, через которое на Белгород шли нескончаемым потоком войска. Радовались люди такому потоку, но вот поползли слухи, что застопорился фронт у Белгорода и Курска, и снова люди встревожились, спрашивали друг друга, что же дальше будет?

Война шла совсем недалеко, и слухи по селам ползли разные, одни страшнее других.

Говорили, что немцы разбили наши войска под Харьковом и скоро придут снова к нам.

В один из таких тревожных дней заехал председатель в поле к женщинам на свекловичное поле посмотреть на их работу своими глазами, поговорить о жизни, рассказать о состоянии дел на фронте - одним словом подбодрить женщин.

Женщины, как всегда, при встрече с председателем начали с жалоб: одной надо избенку починить, другой - сарай, третьей - помочь телушечкой, хотя знала, что колхоз сам закупает телят у колхозников.

Затем перешли к обременительным налогам, займу, как будто председатель мог их отменить.

И в конце о положении на фронте.

Как он думает, спрашивали женщины: погонят немцев дальше, из нашей земли?

- Обязательно погонят, - утвердительно говорил он им, хотя сам в этом был не уверен.