Франкфуртские капиталисты не пострадали от разорения датской торговли и разгрома Копенгагена английским флотом (гораздо больше пострадало северногерманское купечество), это с особым удовольствием отмечает посланный французским правительством разведчик (Bacher) в своем докладе об осенней франкфуртской ярмарке 1807 г. Континентальная блокада давит торговлю, капиталы тщетно ищут выгодного помещения, и на юге Германии наплыв освободившихся капиталов (осенью 1807 г.) так велик, что установилась средняя цифра кредита в 3%. На этой первой после Тильзита ярмарке мануфактуристы делали золотые дела, их товары расхватывались мгновенно[35], и отсутствие английской конкуренции принесло им огромные выгоды[36]. Платежи производились большей частью звонкой монетой, товары разбирались по высокой цене.

Но, вчитываясь в доклад (составленный в общих выражениях, без цифр), мы замечаем, что, собственно, наиболее деятельную роль на этой ярмарке сыграла не столько французская, сколько бельгийская и германская промышленность. Например, сукна больше продавались из Вервье, Монжуа, Ахена, нежели из Лувье и Седана, ибо они были гораздо дешевле. Из французских сукон шли более дешевые сорта. Большие дела сделаны были на этой ярмарке шерстяными фабрикантами саксонскими, гессенскими, богемскими, но особенно фабрикантами великого герцогства Бергского[37]. Что касается бумажных материй и, в частности, ситцев, то главными поставщиками явились швейцарцы (как из кантона Аарау, так и из княжества Невшательского). Но эти швейцарские товары сработаны из английской пряжи, проникшей в Швейцарию[38]. Из французских товаров шли шелка и кружева, но, как и другие предметы роскоши в эту эпоху, не могли рассчитывать на особенно хороший сбыт. Из сырья больше всего (и по повышенным ценам) шла саксонская и богемская шерсть, что вполне естественно, так как фабриканты сукон не могли не почувствовать прилива бодрости и надежд ввиду хорошего сбыта их товара на этой же ярмарке.

Главный торговый совет (в конце 1810 г.) в очень скромной и почтительной форме довел при случае до сведения Наполеона о тех тяжелых последствиях для французской промышленности, для французского экспорта, которые были вызваны мерами императора относительно немецких городов, попавших прямо или косвенно под его тяжелую руку[39].

Интересная картина раскрывается перед нами, когда мы знакомимся с донесениями наполеоновских соглядатаев о французском сбыте в Германии в эпоху блокады.

Больше всего теперь (апрель 1810 г.) в Германии спрос на богемские, моравские, саксонские, вестфальские сукна — французские слишком дороги, — доносят в Париж с весенней франкфуртской ярмарки 1810 г. Полотняные материи сбываются невшательскими фабрикантами; полотняные и бумажные — невшательцами, швейцарцами и некоторыми фабрикантами Рейнского союза; французское производство и в этой области отодвинуто на среднеевропейских ярмарках на второй план. Но «если бы заботами французского правительства удалось доставлять хлопок индийский и левантийский прямо во французские порты», то французские мануфактуры вернули бы «свой прежний блеск»[40].

Швейцарцы тоже предпочитают немецкие сукна французским, и тоже вследствие большей дешевизны первых, а кроме того, «так как во Францию не впускаются фабрикаты швейцарских мануфактур, а Германия их принимает», то, естественно, получается выгодное и для Германии, и для Швейцарии торговое оживление (в частности, как хлопок, так и бумажную пряжу Швейцария получает из Франкфурта)[41].

В частности, саксонские и швейцарские бумагопрядильни получили в первые годы XIX столетия такое огромное развитие, и производство было настолько дешевле в этих странах, чем во Франции, что с их конкуренцией на континенте тоже очень приходилось считаться. В Саксонии, как доносили французскому министерству внутренних дел в 1810 г., 300 тысяч человек занято бумагопрядильным делом, и в среднем они получают «едва десять су в день»; притом машины, проникшие в Саксонию из Англии, «бесконечно распространяются». Вся Англия в лучшие годы потребляет 800 тысяч квинталов хлопка ежегодно, а Саксония — уже 120–130 тысяч квинталов (в 1810 г.). Саксония уже начала завоевывать турецкий рынок, польский рынок, русский рынок. Правда, нет худа без добра: хоть и очень сильно вредит эта конкуренция французской промышленности, но зато и ненавистная Англия начинает вытесняться с континентального рынка Саксонией, так что, даже когда запретительные против англичан меры будут уничтожены, все равно рынок будет для Англии уже утерян. Эту борьбу саксонской промышленности против английской французский наблюдатель называет прямо войной[42].

И во всей Германии замечается оживление промышленной деятельности. Правда, новый налог на хлопок, введенный в государствах Рейнского союза, сильно взволновал промышленный мир Германии, и немецким фабрикам даже грозит полная остановка. Нельзя ли доложить его величеству, что жаль было бы, если бы остановилось развитие немецкой промышленности, которое так гибельно для Англии?[43].

Ведь Англия все-таки еще далеко не сломлена: ее хлопчатобумажные товары, несмотря на то, что они дороже, пользуются еще большей благосклонностью публики. Контрабанда их доставляет массами на лейпцигскую ярмарку. И даже не стоит особенно гнать эти товары на ярмарке, ибо тогда они будут продаваться в России, а это только повредит делам немецкой ярмарки, а следовательно, и сбыту французских товаров на этой ярмарке. Если не удостовериться в том, что английские товары не будут ввозиться в Россию, то не стоит и обострять преследования контрабанды в Лейпциге[44].

Специальный соглядатай, посланный министерством по приказу самого Наполеона на эти немецкие ярмарки, доносил и еще о некоторых интересных вещах, которые министр предпочел не упоминать, а предоставить императору познакомиться с содержанием всего доклада. Оказывалось, что франкфуртская, еще недавно процветавшая ярмарка — в захудении и упадке: Голландия, которая прежде делала там огромные закупки, теперь никакого участия во франкфуртских сделках не принимает, потому что ее морская торговля уничтожена после захвата ее Наполеоном. Мало того. Западная Германия прежде закупала многие нужные ей фабрикаты во Франкфурте, а теперь она закупает многое, что ей нужно, во Франции, с тех пор, как эта часть Германии образовала «новые департаменты», т. е. вошла в состав Французской империи[45]. Правда, доносивший об этом смотрел на дело оптимистически и радовался, что французские мануфактуры, значит, получили то, что потеряли иностранцы, прежде привозившие свои фабрикаты во Франкфурт. Но его же собственный доклад противоречит этому оптимизму. Дела на ярмарках были плохи, и причиной этого — общая тревога, тяжелое положение Германии, «l’état de malaise assez général qui se fait sentir aujourd’hui en Allemagne»[46].

Сильно противоречит этому оптимизму и один документ, рассмотрением которого я закончу этот параграф настоящей главы.

Приведу сведения, которые были доставлены Наполеону (в августе 1810 г.) относительно конкуренции, с которой приходится встречаться французским фабрикатам в разных германских странах. Эти сведения были получены от лиц, которые следили за тем, кто именно и для каких именно стран покупает французские товары на больших немецких ярмарках — во Франкфурте и в Лейпциге. Этот документ позволяет нам хоть в общих чертах проследить судьбу французских товаров, путь которых, как сказано выше, более или менее ясен только до немецких ярмарочных городов. Эти сведения поэтому при всей краткости их особенно драгоценны и незаменимы; важную для моей темы графу concurrence из этих донесений я печатаю в приложениях.