Правительство делало все, от себя зависящее, чтобы сделать выгодным сухопутный подвоз хлопка. Декретом от 27 ноября 1810 г. (titre III, art. 8–10) Наполеон разрешил устройство складов прибывающих из-за границы товаров в портах Фиуме и Триесте. Это было сделано для удобства французских купцов, которые в противном случае должны были бы предпринимать поездки в самую Турцию за нужными им товарами и прежде всего за хлопком. 3 мая 1811 г. Наполеон, вняв просьбам купечества, торговавшего с Турцией, разрешил беспошлинный транзит через Иллирию для хлопка, идущего в Италию и во Францию (пошлина уплачивалась лишь в пограничных таможнях при въезде в эти две страны)[16].

Но, несмотря ни на что, дороги Балканского полуострова оказывались все-таки и опасными, и не особенно проезжими. Император неуклонно продолжал вести свою линию: или хлопок, прошедший через Иллирию, или никакого хлопка.

Наполеон категорически высказался (в январе 1812 г.) в том смысле, что он позволит провозить левантийский хлопок исключительно сухим путем, ибо морским путем нельзя: несмотря ни на какие удостоверения о происхождении, этот хлопок будет проходить через руки англичан, в руках которых вся морская торговля; он будет идти через Мальту, опорный пункт английской контрабанды на Средиземном море[17]. Только сухопутье гарантирует от участия англичан в торговле. Сухим путем мог прийти и неаполитанский, и римский хлопок (мы знаем, что были налицо хлопководство в Неаполе и попытки завести хлопководство в Риме). Но, конечно, если какой хлопок мог заменить хоть количественно изгоняемый из Европы хлопок заморский, то только хлопок левантийский. А левантийский хлопок «сухим путем» мог идти только через Иллирию.

В Иллирию, правда, привозили хлопок не только из Салоник и вообще не только через Балканский полуостров, но также и с островов Архипелага морем, в бухту Каттаро[18]. И только ли левантийским был этот привозимый по морю хлопок, не было ли это обходным движением английской контрабанды? Это могло быть для одних предметом сомнений, а для других и сомнений не было: ведь в эту эпоху взгляд Наполеона был, по существу, недалек от истины: то, что привозится по морю, либо идет из Англии и ее колоний, либо идет с разрешения и одобрения англичан.

Другое стремление Наполеона — повернуть транзитный поток из Иллирии в Италию, прочь от венской давнишней дороги — было осуществить легче, нежели прекратить контрабанду на бесконечной приадриатической береговой полосе Иллирии.

Политика Наполеона в Иллирийских провинциях, направленная к тому, чтобы создать непрерывный торговый путь из Леванта в императорские владения, конечно, жестоко угнетала австрийскую торговлю, и австрийцы делали все от себя зависящее, чтобы удержать прежнюю позицию необходимого этапа между Левантом и Средней Европой. Наполеон знал об этой глухой борьбе, ему докладывали о ней в последний раз за несколько недель до перехода через Неман[19]. И этот вопрос, как и все крупные и мелкие вопросы европейской истории, разрешился за Неманом…

В сентябре 1813 г. первые австрийские отряды вступили в Иллирию.

Дипломатическая и, шире, политическая история франко-русских отношений при Наполеоне превосходно выяснена трудами и изданиями и русских, и французских источников, вел. кн. Николая Михайловича, Н. К. Шильдера, Вандаля, Сореля, в последнее время Шюке, Дрио.

Несравненно менее исследована история экономических отношений между обеими странами в ту же эпоху. На дальнейших страницах читатель найдет уяснение того, как отражались события наполеоновского царствования на торгово-промышленных интересах, которые имели французы в России, и как в свою очередь эти интересы могли влиять и влияли на отношения между обеими империями. Неизданные документы французского происхождения помогут разобраться в этом не затронутом исторической наукой вопросе, и для общей темы моего исследования о судьбах французской промышленности при Наполеоне того, что могут дать эти документы, достаточно. Нечего и говорить, что другая проблема, обширная и заманчивая, которой я здесь не задаюсь, проблема выяснения во всей полноте экономического состояния России в эпоху континентальной блокады, потребовала бы привлечения, кроме этих французских, документов еще и русских (и в несравненно большем количестве, ибо и вопросы были бы гораздо разнообразнее). К слову скажу, что в библиотеке Ученого комитета министерства финансов этих документов нет[1]. Существуют ли такие документы? И если существуют, то где они? Сколько их? На все это, может быть, со временем представят ответ издания «Сборника Русского исторического общества» (редакция которого уже начала давать массу ценного, относящегося к этой эпохе) и исследования русских историков.

Думаю во всяком случае, что и для подобной будущей специальной работы о России могут оказаться отчасти небесполезными те сведения, которые дали французские документы мне, хотя я и задавался иной задачей.

Кроме неизданных документов Национального архива в Париже и кое-каких указаний документов лондонского Record Office, я привлек и печатные источники: кроме наполеоновской «Correspondance» (официальное издание и дополнительное издание Lecestre’a), еще капитальное издание донесений Коленкура, выпущенное в свет вел. кн. Николаем Михайловичем. Кое-какие брошюры Британского музея, воспоминания Савари (герцога Ровиго) и т. п. отмечены полными ссылками в тексте.

Я уже имел случай указать (в реферате, читанном в СПб. Историческом обществе в октябре 1910 г.), что еще при старом режиме, в министерство Калонна, во Франции проявлялось живейшее стремление завязать с Россией тесные торговые связи и хоть отчасти вытеснить на русском рынке англичан. Договор 1786 г. с Россией должен был, по мысли Калонна, содействовать этому. Но события все изменили. В 1793 г. указом императрицы Екатерины были окончательно и безусловно порваны все сношения с революционной Францией, и торговля между обеими странами оборвалась. Когда в 1800 г. между императором Павлом и первым консулом, генералом Бонапартом, завязалась переписка, начались дружественные отношения и в обществе стали поговаривать даже о предстоящем франко-русском союзе, то сейчас же оживились и надежды французских промышленников. Смерть Павла и вступление на русский престол нового монарха не сразу подкосили эти надежды.

Первому консулу постоянно подавались докладные записки и мемуары о русско-французских торговых отношениях, и всегда основной мотив этих записок был один: французы должны отстранить англичан и голландцев: первых — как прямых врагов и конкурентов, вторых — как очень убыточных и дорогих торговых комиссионеров и судохозяев, и начать непосредственную и оживленную торговлю с Северной империей[2]. И возобновление в 1802 г. старого торгового договора 1786 г. (действие которого было прервано в течение девяти лет после указа 1793 г.) казалось предвестием лучших дней, предвестием успешной борьбы с англичанами.