Вернулись к плотам, осмотрели протоку. Она была невелика, но в трех местах совершенно сухая. Весь день, до глубокой ночи, «оплеухами» и голыми руками разгребали галечные гребни, прокладывали каналы, а по ним проталкивали плоты все теми же стяжками, все теми же плечами с кровяными рубцами. Так, волоком, обошли порог.

Порог назвали Неожиданным, протоку — Обводным каналом.

— Есть такой в Ленинграде, — пояснил Юрий Александрович и, остужая холодной водой ссадины на плечах, вспомнил: — Мой отец был полковником, а я на Колыме дослужился до генеральских эполет!

Юрий Александрович в конце дня всегда записывал что-то в полевую книжку. И в эту ночь натруженными, дрожащими от работы пальцами, а они у него были сильные, крепкие, держал он непослушный, прыгающий карандаш… И вдруг, прервав работу, начал вслух рассуждать…

— А ведь этого порога ни Макар, ни Кылланах не видели, потому о нем и не говорили! Лет десять назад его не было. А протока, по которой мы пробились, служила основным руслом Малтана. Так, Степан Степанович, главный лоцман бешеных рек?

— Бывает, — кратко подтвердил Степан Степанович.

— И вот мы найдем золото… И пойдут по Малтану, по Бахапче не только плоты…

— Пароходы, — съязвил Иван Алехин.

Малтан «пахали» пять суток. Когда вышли в Бахапчу, широкую и полноводную, плыть с ее водой стало веселее: меньше перекатов, один плес сменялся другим, плоты несло стремительно, и не хотелось приставать к берегу даже на ночлег.

И тянули уже в темноте,: под звездами. Конечно, опасались: не выпрыгнет ли опять неожиданный порожек? Чутко вслушивались, не шумит ли впереди. Но было тихо, слышно только, как журчит, позванивая, водица под плотами.

Обогнули еще одну излучину. «Разведчик» развернулся на правый берег, и тут Степан Степанович шепнул:

— Медведи.

В темноте, на берегу, под густой навесью тальника, что-то копошилось: одна фигура большая, другая маленькая. Степан Степанович — за двустволку, заряженную жиганами. Раковский — за пятизарядный винчестер. У Миши Лунеко никакого оружия не было, но и он весь нацелился, забыв и кормовое весло, и свои матросские обязанности.

На втором плоту заметили приготовления и тоже потянулись за оружием: Чистяков — за двустволку, Алехин — за берданку, а Билибин, хотя и охотником-то не был, — за сэрвич, небольшую американскую винтовку, из которой не сделал ни одного выстрела. Охотничий азарт захватил всех. Один лишь Демка — охотничий пес — спал на верхотуре груза, свернувшись калачиком.

Большая фигура на берегу приподнялась и, видимо, услышав что-то с реки, начала поворачиваться. И Степан Степанович, и Алехин, и Чистяков, и Раковский, и Билибин, как после они признавались, уже готовы были нажать на курки, и чуть было не грянул залп…

И в этот момент Сергей увидел: над большой фигурой вдруг вспорхнула и погасла искорка.

— Люди! — диким голосом гаркнул он и ногой вышиб из рук Степана Степановича двустволку, а свои винчестер отшвырнул.

На «Начальнике» остолбенели. С разгона второй плот ударился в борт первого, оттолкнулся от него и по быстрине полетел вперед. А за ним течением, бьющим от берега, понесло и выбросило на ту же быстрину и «Разведчика». И тут — чего и опасались:

— Тас! Тас! — кричали люди с берега.

На «Начальнике» никто якутского языка не знал и не сразу поняли, что такое «тас». С «Разведчика» Раковский крикнул:

— Камни!

На «Начальнике» схватились за стяжки и весла, но было поздно. Плот заскрипел всеми связками и передним торцом полез на камень. Потом он как-то судорожно качнулся и всей кормой, на которой был стеллаж с грузом, опустился на дно. Демка успел прыгнуть на передней, торчащий из воды торец, а люди — Билибин, Алехин, Чистяков — оказались в воде. Они были рослые, каждой по два метра, но всем вода оказалась одинаково — по шею.

А тут и «Разведчика», хотя на нем вовсю работали стяжками и веслами, понесло на них. Этот плот был поменьше, но все-таки — около тонны груза, да и течение сильное…

Билибин, Алехин, Чистяков ощетинились шестами, пытаясь упереться ими в «Разведчика» и отвести его, но под ногами — никакой опоры. И тогда, не сговариваясь, они толкнулись навстречу «Разведчику», уперлись руками в его передний край, а ногами в свой плот. С «Разведчика» помогали стяжками… Один из них тут же треснул… Напрягаясь всеми мышцами, общими усилиями, градус за градусом отворотили плот, отвели его и вытолкнули с быстрины к берегу.

На берегу стояли пожилой якут и черноглазый скуластый мальчонка лет двенадцати. В ногах валялась верша из тальниковых прутьев — рыбачили.

Билибин выскочил на берег первым, облапил якута:

— Медведи, живы! — крикнул он и подкинул мальчишку: — Живы, медведи!

И все тормошили их, ликовали:

— Медведи! Медведи!

Якут и мальчишка понять ничего не могли — не знали, что были на волосок от смерти. Мальчишка заплакал. Якут-заика, тот самый, о котором говорил Медов, пытался проговорить что-то вроде приветствия:

— К-к-ка-а-ап-п-п…

— Капсе после будет! Улахан капсе будет! — крикнул ему Билибин и тут же набросился на всех — и на своего любимого Раковского, и на уважаемого Степана Степановича: — Охотнички, мать вашу так! Медвежатники захотелось?!

Степан Степанович, конечно, чувствовал себя главным виновником, но оправдываться не стал, а молча пошел в реку. Раковский — за ним:

— Груз спасать надо.

Вслед за ними полезли в ледяную купель и остальные. Вода обжигала. Когда поневоле искупались — не заметили этого, а теперь вода жгла так, что хотелось выпрыгнуть, как из костра.

А Билибина даже купель не остудила.

— Груз спасать… Что — груз?! Людей бы погубили, охотнички! — продолжал он полыхать. — И я-то, поганый капитан: «Потянем, да потянем…» А ты чего, сукин сын, дрыхнул? — накинулся Юрий Александрович на Демку, преспокойно сидевшего на верхнем торце намертво засевшего плота и даже хвостом приветливо завилявшего, когда все на него обратили внимание. — А тебе что снилось?

Усталые до изнеможения, продрогшие так, что зуб на зуб не попадал, выбрались на берег — бегом к жарко пылавшему костру, разведенному якутом. Позвали Демку. Прежде звать его не нужно было. Сидеть на плоту не очень нравилось, и он, бывало, чуть заминка — бросался в лес разминаться. А тут — ни с места.

Можно было, конечно, перенести собаку на берег, но не до нее… Сами не обсохли, не обогрелись как следует, а начали распаковывать тюки, ящики и подсушивать подмокшее. Чтоб не заржавели анероиды, Раковский, влив в эмалированную кастрюлю три бутылки спирта, положил в него приборы.

Билибин после того, как спасли груз, успокоился и чувствовал себя виноватым за то, что в пылу гнева бросался на всех. Увидев, как Сергей бережно относится к анероидам, похвалил его, но тут же, саркастически прищурясь, громко, чтоб все слышали, сказал:

— А про нас-то забыл, товарищ завхоз? Нам тоже нужно для профилактики! После купания и двойная норма не повредит! Да и хозяев-якутов угощать надо! Улахан капсе надо!

Раковский расщедрился и выделил две бутылки. Позарились на третью, но Сергей:

— Стоп! Расходный кончился, тюки развязывать не буду.

— А в кастрюльке-то, — весело напомнил Юрий Александрович.

Плот сняли, подогнали к берегу. И только тут Демка соскочил с него и ударился в тайгу.

Плот загрузили. Стали звать Демку, а его нет и нет. Степан Степанович из своей двустволки раз выстрелил, другой… Нет Демки.

Дураков по-якутски немного говорил, якута попросил:

— Вернется пес — приюти. Пропадет в тайге, сукин сын…

Плоты провели вдоль берега, в обход камней, которые назвали Порогом Двух Медведей.

…Бахапча несла плоты стремительно. Порогов пока не было видно. Открылась широкая долина, отступили мрачные, крутые стены Малтана, и светлые сквозные лиственничники переливались всеми оттенками золота. Плыли по глубокой, одним руслом шедшей реке. Лишь буруны кое-где прыгали, как белые зайчики. Они не были страшны, но на всякий случай их обходили. Долина Бахапчи постепенно стала сужаться.