Долго, истово молился Светомир на могиле своего младенческого пестуна. И пали с души его хранительные завесы, таившие до времени от памяти печальные события прошедших лет.
Вот маленький, весь в белых цветах гробик. Он знает там Зареслава Мать скорбно склоняется над пустою колыбелькою. Вот он сам в своей опочивальне в верхнем жилье. Он и Глеб стоят у окна. Под окном движется шествие. Мать в царских одеждах: «какая красивая!» Он бросается ей навстречу.
Внезапно грудь его больно ужалила догадка: «Верно я тогда упал на Глеба. От удара с тела его скатился я на землю.
«Глеб разбился на смерть и тем меня спас». Никогда допреждь Светомир о том не думал. Он знал — как он и говорил Радиславе _, что они с Глебом стояли обнявшись и вместе упали. Ведь Глеб был как и он неразумным семилетним отроком.
«Но», вспоминал Светомир, «был он отроком как и я; не таким он был как я. Он ходил за мною, меня водил, уберегал. Там, у окна по обычаю своему, хотел меня удержать, уберечь. Вот и уберег. За меня умер. Я убил его... Господи, помоги мне жить так, чтобы стать достойным той жертвы, чтобы искупить невольную вину мою...
«А Радислава? Она не все сказала мне, что знает. Надо ее обо многом, многом спросить. И столько еще нужно поведать ей.
«Поздно уж; солнце заходит. До криницы далеко, а я обещался отцу не ехать туда одному в темную пору. Переночую в монастыре. А назавтра спозаранку отправлюсь в путь».
Царевич ехал лесом. Ветер шевелил верхушки деревьев, теребил их червонно-золотые и ржаво-красные одеяния. Слышались шорохи, потрескованья. Белый конь сторожкой ступал по кочкам и верескам.
Ввечеру того дня как уехал Светомир вошел к Владарю Жихорь, вернувшийся с объезда неспокойных областей царства; он сказал:
«Блюди царевича. Государь. А то прослышали не знаемо как те, кому знать не надо, что будто царевич на криницу один вздумал верхом поехать. Вот они и рыщут по лесам, его выслеживая».
Нахмурился Владарь: «Уехал уж сын мой. Взаправду на криницу собрался. И как только они про то прослышали? Но сперва со многими провожатами завернет он в монастырь к сроднице нашей игуменье Меланье. Спеши уберечь его там». (428)
Велел Жихорь запречь самых быстрых лошадей в самую невзрачную кибитку и, упрятавшись в нее, помчался в монастырь.
Когда его ввели в приемный покой Мелании, он увидел сидящую у окна, спиною к нему, послушницу, вышивавшую плат для иконы. Склоняяся к руке игуменьи, он тихо сказал ей, что хотел бы иметь с нею беседу наедине.
«Ты не узнал ее, боярин. Это — княжна Радислава. Разве она помешает?»
— «Вестимо, не помешает. Прикажи, мать игуменья, пригласить сюда и царевича. Государь сказал мне, что он ныне пребывает в твоем монастыре».
— «Он у нас всего-то часика три-четыре побыл и уехал: спешил на криницу».
Жихорь поспешно встал и стал прощаться. «Уж не грозит ли какая напасть?» испугалася Мелания.
«Грозить, прямо не грозит», уже на ходу ответил Жихорь, «да неровен час. Я дозоры расставил. Иду проверять».
— «Что приключилося? допрашивала в тревоге игуменья. Жихорь ответил ей шопотом, что греки порешили извести царевича Светомира и поставить на престол сына Зои.
Еще при первых словах Жихоря Радислава неслышно ушла, бросилась со всех ног в свою келлию, схватила забытый Светомиром белый плащ, висевший там на гвозде, достала серебрянную уздечку, сохраненную ею на память о Срединном Царстве, и — (келлия ее была в нижнем жилье) — ловко, легко прыгнула через окно в сад и ринулась к воротам.
Ворота оказались незапертыми; за ними на лужайке пасся белый конь, тот самый, на котором она въехала в сей монастырь. Она вскочила на него, неоседланного, и поскакала в лес. Радислава помнила, что надо ехать бором на криницу. Дорога, вся покрытая скользкими золотыми листьями, едва была видна. Валежники заграждали путь, который становился все трудней и труднее.
Радислава делала отчаянные усилия ехать скорее. Она сама не знала на что надеялась: догнать Светомира, предупредить, спасти его или умереть с ним вместе.
Но сколь она ни нудила коня, он не соглашался бежать шибко. Чтоб не поскользнуться и не упасть он шел упругой, умной походкою, ощупывая (429) почву. Радиславе казалось, что она никогда не доедет; она боялась что сбилася с пути.
Вдруг она услышала за собою лошадиный топот: «Господи, Матерь Божия, помилуй, упаси Светомира».
Конь насторожился и пустился вскачь, скользя и спотыкаясь. Радислава на миг оглянулась: Маски, опущенные забрала, пронзительная полоса света, больно ужалившая ее спину и грудь.
Она упала навзничь на землю. Плащ покрыл ее всю. Она не видела и не слышала как заговорщики промчались мимо нее и скрылись в лесу. Конь ее, было убежавший, вернулся, постоял над своею госпожею и, точно придумав что следует делать, повернул обратно в монастырь.
Ушед в свои думы Светомир не заметил как доехал до монастыря.
В обители царил переполох: лошадь Радиславы прибежала неоседланная без седока, неведомо откуда. Радиславы нигде не могли доискаться.
Когда игуменья в слезах рассказала Светомиру про посещение Жихоря и добавила: «Пропала после того наша Радиславушка. Гонцов мы во все концы разослали», он сразу догадался: «Она поехала за мною на криницу».
Светомир вышел на лужайку; по ней понуро ходил белый конь Радиславы. Царевич вскочил на него. Ретивый бегун помчался в лес, но по лесу он уж не мог мчаться; медленно ступал он чрез застилавшие дорогу, мокрые листья и бурелом. Светомир мучился нестерпимо от медленной езды, но не смел ни направлять, ни торопить коня, зная что умный друг Радиславы лучше чем он сам отыщет верный путь к ней.
Долго ехал царевич. Вдруг конь, испуганный, остановился, заржал, задрожал, знаки давал всаднику. Светомир спешился, огляделся и ему почудилось, что вдали, внизу, между деревьями мелькает белая ферязь. Иль то был свет, колеблемый верхушками деревьев? Он подошел к белому пятну и узнал свой, по земле раскинутый плащ. Он схватил его, поднял:
Под ним лежала Радислава. Такою красавицей он ее никогда ранее не видел. Лицо сияло тихою, счастливою улыбкой; глаза, широко раскрытые, смотрели прямо в небо.
«Родя, встань скорее, родная, не бойся, это я». Он потянул ее за руки, чтобы помочь ей подняться. Содрогнулся: руки ее были холодные, (430) застылые. Он припал к ней, крепко ее обнял, изо всех сил старался отдать ей все свое тепло, согреть ее своим горячим дыханьем. Она не двигалась, не согревалась, не дышала.
«Радислава, Радислава!» Он звал ее все громче и громче; зов переходил в крик, раздался стон раненого зверя. Светомир его услышал доносящимся извне, догадался, что это его голос. Его?...
Смертельный холод проник в его грудь, ледяными иглами обжег сердце. Оно захолонуло, застыло, стало.
«Господи, за что? Ты не можешь, не смеешь хотеть ее смерти. Верни ее, оживи. Возьми меня за нее!
«Господи, прости. Уйми буйство сердца, возмущение духа моего. Помоги мне не испытывать, не вопрошать Тебя, не сомневаться в Твоей правоте. Да будет воля Твоя».
Светомир опустился на колени, соединил на груди руки Радиславы и вложил в них образок Богоматери, который он нашел в своем гробу и с которым он с той поры не расставался. Он долго смотрел в очи своей невесты, не мог оторваться, наконец закрыл глаза ей навсегда. Он лег на землю рядом с нею, близко, близко и покрыл обоих, ее и себя, белым плащом из Серединного Царства.
Никто не видел случившегося опричь коня. Конь стоял с понурою головою; порою он тихо, стону подобно, жалобно ржал, плакал.
Светомир был в забытьи. Он не знал сколько времени прошло. Вдруг услышал топот лошадей и шум приближающихся голосов. Он вскочил и встретил всадников стоя. Впереди ехал Жихорь, за ним человек двадцать воинов. Увидя царевича, все сошли с лошадей, обнажили головы, поклонились большим обычаем в землю. «Княжну убили», сказал Светомир, указывая на Радиславу. Жихорь подошел к покойнице, стал на колени, перекрестился, приложился к ее руке. Он сказал, вставши: «Экие изверги проклятые. Ведь как пронзили! Прямо в сердце. И крови не видать. Вся внутрь ушла».