Все четыре брата Немчинские собрались вместе и решили, несмотря на льготы и броню, записаться добровольцами. Правда, младшего Александра, студента инженерно-строительного института, записать отказались, он перевелся в военную академию. Георгий и Наум ушли в ополчение. Жоржа, как старого чоновца, направили в истребительный батальон. Об аппарате «Летающих людей» нечего было и думать. «Луну», уложенную в ящики, приняли на склад Московского цирка. Начальник главка Н. А. Стрельцов издал специальный приказ о том, что «Луна» должна находиться там до возвращения Немчинского.

С каждым днем война все ближе подходила к столице. Из разбомбленного Минска пришли пешком в Москву артисты гастролировавшей там цирковой программы. Бросить пришлось все — реквизит, личные вещи, животных. «Москвичи» собрали для беженцев кое-что из одежды, из реквизита, приютили их.

Прямо из Московского цирка со всем своим конным ансамблем «Донские казаки» отправился на фронт верхом на лошадях М. Н. Туганов. Ведь тогда в рядах Красной Армии были кавалерийские части. Подал заявление о зачислении его в летную школу прекрасный прыгун Владимир Довейко, потомок известной цирковой семьи Кронец. Провожали мужчин на фронт дружно, всем цирком. Вот только Довейко долго не могли устроить проводы из-за воздушных тревог. Три раза все, что жарила и пекла бабушка Кронец, сгорало, пока сидели в бомбоубежище. На четвертый день собрались, не обращая внимания на сирену, не в убежище, а в красном уголке, отметили отъезд Володи. А вскоре было решено отправить из Москвы всех артистов, оставшихся к тому времени в цирке.

Ехали в товарных вагонах с нарами в два этажа по обе стороны от двери. Багажа везли мало, взять разрешили только самое необходимое. Рикки отобрала маленький кофр с производственными костюмами, сундук с личными вещами и ящик с цирковым имуществом. Даже подъем не взяла. Феерический вылет в зубнике казался ей ненужным и вызывающе-кричащим в суровые дни войны.

Когда погрузились, был уже вечер, но отправление отложили. Начался налет. Состав отошел от Москвы только к утру.

Ехали долго, больше недели. Навстречу шли поезда с войсками, а все объездные пути были забиты теплушками с эвакуированными. Артисты цирка, вечные кочевники, не имеющие дома, но умеющие приспособиться, ухитрились создать уют и видимость нормальной жизни даже в своих битком набитых людьми, животными и багажом теплушках. На больших стоянках мужчины по очереди выпрашивали горячую воду у машинистов. Носили ее в тазах и кастрюлях. Женщины, разыскав пустой вагон, купали там детей, сами мылись, даже стирали. Кто еще сумел бы додуматься до такого, кроме артистов цирка?

Так приехали в Челябинск, где должны были начать работать. Но Челябинский цирк в эти дни забрали под госпиталь. Не выгружаясь, поехали дальше, в Омск. Приехали словно назад, в мирную жизнь. Нет затемнения. Нет военных патрулей. Нет зенитных батарей в скверах. По вечерам в небо не поднимаются серебряные «колбасы» — аэростаты. Благоустроенное цирковое здание, через двор неподалеку два небольших дома — общежития.

Цирк открылся на третий день по приезде. Зритель буквально ломился на представление. И было отчего. Город получил сразу труппу таких артистов, которые прежде присылались по одному, по два номера в программу. Рядом со сводками Совинформбюро, рядом с репортажами о трудовых подвигах омичей газеты печатали хвалебные рецензии на выступления артистов цирка. «Легко, точно и смело работает под куполом цирка Раиса Немчинская, отличная гимнастка», — писал восторженный журналист.

Свой номер Рикки скомпоновала из трюков, которые могла исполнять одна. Установила на штамберте ручки для стойки, те, что сняла с лесенки от «Луны», под ним укрепила зубник, трапецию и кольца. В ручках выжимала стойку, балансировала на верху, жонглировала и, повиснув в зубнике, исполняла сложные комбинации на кольцах, а сбросив их, и на трапеции. Была Рикки молодой, сильной, а кроме того, доказывала и себе и людям, что она — артистка, достойная своей славы, и, как ни трудно было, козыряла своим мастерством. Выступила она, как и на «Луне», под музыку Чайковского, в том же нарядном трико, при свете прожекторов, и пользовалась заслуженным успехом. Коллеги поздравляли ее. Но Рикки не разделяла их чрезмерных восторгов. «Как же можно иначе, — удивлялась она, — ведь война».

Рикки, да и все, пожалуй, жили тогда словно в двух измерениях. Мыслями люди постоянно стремились на фронт, к своим, таким недоступным, близким. Хотелось хоть как-то облегчить их участь, внести в борьбу с фашистами свой личный ощутимый вклад. Но единственное, чем владели цирковые артисты, было их мастерство. В декабре 1941 года участники гастролировавшей в Казани программы, возглавляемой Владимиром Дуровым, дали первое дополнительное, ночное представление в фонд постройки бомбардировщика «Советский цирк». В их числе была Рикки. Почин подхватили. Цирковые артисты во всех городах начали сбор средств в фонд обороны. Сил не жалели. В годы войны давали по нескольку представлений в день, в воскресенье — до пяти раз, но зарплата не менялась от количества выступлений.

Работать было трудно. Прежде всего угнетал холод. На улице сорок градусов мороза, а цирк не отапливался. По всем помещениям гуляли сквозняки. Под двери гримуборной к утру надувало сугробчик снега. На местах зрители мерзли даже в шубах, шапках и валенках. Но на манеж артисты выбегали в своих обычных открытых костюмах. Изо рта валил пар, руки примерзали к металлическому реквизиту, но артисты демонстративно не замечали холода.

За полгода, прошедшие с начала Великой Отечественной войны, люди цирка не только осознали поставленные перед ними временем задачи, но и принялись их активно выполнять. Шефские представления, концерты в госпиталях, фронтовые бригады — все это стало цирковыми буднями.

Жорж по-прежнему служил в истребительном батальоне, командовал взводом. Часть его квартировалась в столице, и Жорж часто, по старой памяти, приходил в цирк, проводил военную подготовку с артистами гастролировавшей там программы. Но это так, для души. Основным его занятием были разведывательные рейды в тыл врага. На одно из таких заданий Жорж и отправился в начале декабря. Месяц уже кончался, но вестей от него все не было. Рикки написала Стрельцову, просила направить на работу в Москву. Казалось, что там, рядом с частью мужа, ожидание будет легче. Как ни трудно приходилось, но под Новый год достала она елку, купила даже коробку с елочными игрушками и гирлянду лампочек. Установили елку в той же гримуборной, где они с сыном жили, готовили еду, стирали, сушили белье. Рикки устроила сыну праздник, но стал Новый год праздником и для нее. В первую же неделю января пришло наконец долгожданное письмо от Жоржа.

Перебросили его, оказывается, со срочным заданием за линию фронта. Группа попала под обстрел, но Жоржу удалось пробраться почти со всеми разведчиками в зону наблюдения. Там три дня пришлось пролежать в снегу почти под носом у фашистов. Когда же наконец Жорж вернулся с задания, в части его уже считали погибшим. Однополчане даже разобрали на память его личные вещи. Хорошо еще жене не отправили письмо, оставленное на случай, если не вернется из разведки. Прибыл Жорж в часть под самый Новый год. Принес такие разведывательные данные, что в батальоне утверждали шутя, будто он нарочно задержался, решив сделать полку новогодний подарок.

Обо всем этом узнала Рикки, конечно, не из письма, а от самого Жоржа, когда по вызову приехала на работу в Москву. Из Казани уезжали в лютые февральские морозы, и Москва встретила их сурово — затемнением, снежными заносами и запретом выезжать в город до окончания комендантского часа. Но и с этим все счастливо устроилось. Попутчиком по купе оказался наркоматский работник, он вызвал по телефону машины с ночным пропуском и любезно довез Рикки с сыном до цирка.

Дебют в Москве был неудачным. Рикки получила травму. Аппарат слабо растянули, и когда Рикки выжала стойку, штамберт наклонился вперед, укрепленные на нем ручки потянули за собой ее тело. Удар пришелся на кости предплечий, и только выдержка гимнастки, ее мгновенная реакция предотвратили катастрофу. Она даже нашла в себе силы самостоятельно спуститься на манеж.