После этого Рикки выжимала стойку в руках Жоржа. Не успевала она зафиксировать трюк, как оба они срывались в широкий маховой обрыв. В завершение его Рикки взлетала на спину Жоржа, висящего на подколенках под аппаратом, и упершись одной ступней в шею партнера, а другую зажав между его бедер, широко распахивала руки в летящем переднем флажке. Не дав смолкнуть аплодисментам, Рикки тут же обрывалась на ногу, зажатую Жоржем, не прерывая падения, переходила в его руки и висла в зубнике, скрепленном с петлей, одетой на правое запястье партнера. Вися в зубнике, Рикки жонглировала тремя посеребренными обручами, а еще два обруча Жорж крутил навстречу друг другу на отведенной в сторону левой руке. Отбросив, обручи, оба они поднимались в комплименте на рамку.

Гасло сине-голубое освещение аппарата. Жорж принимал опущенную сверху лесенку. Набросив тросик с петлей на шею, он устанавливал ее себе на колени, упершись присогнутыми ногами в боковые откосы рамки. Рикки, встав на колени Жоржа, переходила с них на лестницу и тут же, прогнувшись, бросала тело вперед в арабеске. Подхватив это ее движение, Жорж отнимал руки от стоек и резко отводил корпус назад. В красном свете, которым озарялась «Луна», тела гимнастов зависали над бездной, удерживаемые, казалось, волшебной силой, настолько тонок и незаметен был трос. И, словно для того, чтобы усугубить чудо этого непонятного равновесия, Рикки, поднявшись на верх лесенки, выжимала там стойку, делала в одной руке «крокодил» и, наконец, балансировала, стоя ногами на верхней ступеньке.

Следующей комбинацией, проходящей под зеленый свет «Луны», шел тот двойной обрыв с мячами, о котором я достаточно подробно писал выше. Начавшись с эффектного кача через весь цирк, этот обрыв и кончался так же изящно и стремительно, когда гимнасты на обратном махе буквально взлетали на рамку.

После комплимента, поддержанного подмигиванием «Луны», Жорж, вновь повиснув на подколенках, брал в зубы колесо, в которое входила Рикки. Тотчас начиналась фантасмагория. Рикки вращалась в колесе так стремительно, что и она сама и спицы сливались в мелькающий круг. Жорж раскручивал дугу, в которой крепилось колесо, и оно, уже вращаясь и вдоль и поперек, становилось похожим на серебряный волчок. И в завершение всего этого великолепия вспыхивал фейерверк, вращая огненные кольца по краям рамки и разбрасывая цветные искры из того горящего, казалось, шара, который Жорж удерживал в зубах.

Когда затихал этот огненный смерч и останавливалось вращение колеса, Рикки, выйдя из него, висла в зубнике на тонкой черной трубочке. Тотчас над ее головой распахивался шатер из цветных лент, а в руке ее оказывалась широкая розовая с черным лента на палочке. Вращался, опускаясь, шатер-зонт, крутилась, свиваясь в замысловатые фигуры, лента на палочке. Жорж, успевший уже спуститься по канату, принимал Рикки к себе на грудь, и зонт мгновенно отстегивался от троса. Подняв Рикки за ноги на вытянутых руках, Жорж опускал ее на манеж, и она убегала за кулисы, крутя зонт на плече. И тут же возвращалась назад, навстречу партнеру, успеху, аплодисментам.

Уже замолк оркестр, но зрители не желали униматься. Сказать, что это был успех, значит ничего не сказать. Артисты снова и снова выходили на поклон. Сами они уже сбились со счета, но Вакардо-Рогальский и знаменитейший сатирик Леон Таити уверяли, что вызывали на поклон двадцать раз. Триумф был полный. Гимнастов поздравляли несколько дней подряд. Беспроволочный цирковой телеграф разнес весть об успехе по всем циркам страны. Дошли эти разговоры и до главка. Там немедленно отреагировали. Немар были приглашены в Москву, на программу, открывающую зимний сезон.

Однако не прошел еще угар премьерных выступлений, как Рикки принялась донимать Жоржа вопросами. Что-что, а задавать вопросы она умела. Только вернувшись с манежа, еще провожаемая аплодисментами, еще не остывшая после работы, она рыдала и спрашивала: «Зачем я танцую в китайском халате перед тем, как лезть на „Луну“? Почему я, опускаясь с „Луны“, кручу ленту на палочке?..»

Слов нет, номер готовился так долго, что к моменту его выпуска целый ряд находок успел устареть. Но столько выдумки и сил было затрачено на их воплощение, что чувство меры невольно изменило артистам, не хватило ни мужества, ни времени на то, чтобы сразу же отказаться от них.

В Москву приехали по договоренности с главком, задолго до открытия зимнего сезона, чтобы устранить все мелкие недостатки в аппарате.

Хотя номер и был выпущен, о его улучшении думали буквально каждую минуту. Шла, например, Рикки по улице и увидела ребенка с игрушкой в руках. Мальчик толкал перед собой тележку со стерженьком, на котором вращались навстречу друг другу два обода. Вернувшись домой, Рикки тут же заявила Жоржу, что необходимо вокруг их колеса установить два кольца, которые двигались бы по принципу детской игрушки. Жорж ухватился за это предложение. В новом колесе на спицах появились объемные дюралюминиевые звезды, рассверленные, как и профиль «Луны», мельчайшими отверстиями, через них светились установленные внутри лампочки. В патронах для фейерверка было предусмотрено электрическое включение.

Более «небесный» вид приобрела и лесенка для баланса. Теперь она смотрелась и не лесенкой даже, а двойной звездой-кометой. И, конечно же, как и звезды колеса, эти кометы могли присоединяться электропроводом к аппарату и сверкать, как настоящие. Такая же сияющая звезда была заказана и для вылета Рикки. А чтобы не прибегать к помощи зонта, решили опускать всю «Луну» целиком. Опять потребовались серьезные механические и электрические работы.

Думали о художественном единстве номера, поэтому старались соразмерить с обликом «Луны», с характером трюковой работы каждую мелочь. Придумывал в основном Жорж, но и Рикки, где могла, помогала. Все технические соединения старались убрать. Лебедки и коллекторы закрывали чехлами. А тот коллектор, что обеспечивал энергопитание аппарата и висел непосредственно над «Луной», заключили в синий шар и были убеждены, что в таком виде он символизирует Землю. Придумали даже, чем отвлечь внимание зрителя, когда Жорж надевал на ногу партнерше браслет для обрыва с мячиками. В этот момент Рикки предстояло крутить на палочке голубой платок, снизу он казался мерцающей туманностью.

Оказалось, что менять, доводить можно было очень многое. Даже веревки пришлось заказывать новые. Ездили в специальные веревочные мастерские, были такие в селе Алексеевском. Казалось, ехали чуть ли не на край света, а располагалось-то село неподалеку от Останкино.

Заново были сделаны и костюмы: светло-голубые плащи со звездами и новые шелковые трико.

Трико вязали по специально снятым меркам, именно на фигуры Рикки и Жоржа. Случилось такое первый раз в их жизни, и им сразу же повезло. Мастерица, которая взялась выполнить эту работу, А. М. Соколова, одержимо любила свой труд.

Была Александра Михайловна потомственной вязальщицей. Ученица собственного отца, работавшего исключительно для театров, она всю свою жизнь посвятила искусству. Конечно, в театры, цирк, кино ходят смотреть артистов, наслаждаться их пластичностью, их голосами, создаваемыми образами. Но о скромной помощи Соколовой в этом многотрудном деле знала только она сама да те мастера сцены, на помощь которым приходило ее изощренное искусство. Кроме костюмов Александра Михайловна делала еще и ватоны, специальные толщинки, которые удивительным образом меняли фигуры артистов, позволяя обретать им безукоризненные пропорции. Вещи, сделанные ею, радовали и зрителей и артистов.

Для того чтобы распределить по заводам все необходимые для окончательной доделки номера заказы, а потом добиться их скорейшего изготовления, от Жоржа потребовались настойчивость, обаяние, изворотливость. И тем не менее он не мог отказать себе в удовольствии помечтать.

В Москве в те месяцы выступал с концертами его старший брат, Георгий Немчинский. Популярен он был как создатель и исполнитель оригинального эстрадного жанра, кинофельетона. Для своих выступлений Георгий готовил специальные фильмы, монтируя кадры кинохроники и игровых лент в необходимой для фельетонов последовательности. Он так строил словесный комментарий, что благодаря совпадению или несовпадению слова и изображения добивался самого удивительного воздействия на зрительный зал. Как опытный публицист, Георгий смело соединял в своих выступлениях героическую патетику с едкой сатирой. Особым успехом пользовались те его фельетоны, в которых он выступал одновременно и на сцене и на экране.