Новых следов тоже больше не было.

Я понял, что существо, которое их оставляло, ушло. Не знаю как, но я это почувствовал. У меня даже не возникло никаких сомнений. Почему? Не знаю… Возможно, доктор объяснил бы это.

На корабле это тоже поняли. Бозан сбежал вниз по трапу и подошел ко мне. Я прислонился к борту. У меня подкосились ноги.

Другие тоже начали было спускаться. Я велел Бозану вернуть их. Потом выпрямился и шагнул к трапу. Видимо, я пошатнулся, потому что Бозан хотел поддержать меня. Я оттолкнул его, взял себя в руки, и поднялся по ступеням…

Не знаю, сколько понадобилось времени, чтобы привести экипаж в нормальное состояние. Может быть, час. Может быть, больше. Все почувствовали себя увереннее, когда трап был убран и люк корабля плотно закрыт. Более опытные члены команды выглядели лучше, чем новички. Но и они помалкивали.

Самым крепким я велел выдать двойную порцию спиртного. Помощнику доктора, который неплохо держал себя, приказал осмотреть тех, кто был в тяжелом состоянии, и дать им немного вина или укрепляющие пилюли. Повару тоже велел взять себя в руки и сварить кофе.

Как только стало можно, я ушел в свою кабину, закрылся, включил видеофон и стал вызывать доктора.

Ответа не было.

Я вызывал его минут десять. Никакого результата. Неужели на них тоже напали? Я подумал об Алтайре и чуть не сошел с ума. Но это не изменило моих намерений. Они стали только в тысячу раз необходимее.

Сдерживая себя, я пошел в кабину управления и разыскал Бозана. Он уже заставил Невского и двух других техников продолжать работу с сердечником в верхней промежуточной камере. Я велел Бозану собрать всех здесь. Их было 12, считая и его. Кратко изложил им положение дел.

— У нас две задачи, — сказал я. — Добиться, чтобы корабль снова стал подвижным, и вернуть майора Остроу и людей «Беллерофонта».

— Теперь нас меньше на четыре человека, — сказал я. — Вы все заняты делом. Поэтому я оставляю корабль под командованием Бозана, беру вездеход и сам привезу майора Остроу и людей «Беллерофонта».

Да, я решил сделать это сам. Это был единственный выход. Я знал дорогу, знал Морбиуса. У меня были звание и власть, чтобы иметь с ним дело. Если бы я не поехал сам, пришлось бы посылать несколько человек, которые могут всех задержать.

— Вот и все, — сказал я. — Помните, что вам лучше быть здесь, чем снаружи. И не забудьте: чем быстрее корабль сможет летать, тем скорее мы выберемся отсюда.

Я дал им минуту обдумать сказанное и спросил, нет ли замечаний. Замечаний не было. Не было и ропота. Я проверил свое оружие и вместе с Бозаном пошел к выходу, чтобы он выпустил меня.

— Корабль должен быть готов через два часа, — сказал я ему. — Если в течение двух часов я не свяжусь с вами сам, вызовите меня по видеофону. Если произойдет новое нападение до того, как сердечник будет установлен, — я пожал плечами, — оставайтесь в корабле и действуйте по своему усмотрению. Если после этого кто-нибудь… останется, взлетайте! Пилотам поставьте курсанта Старца. Штурманом — Левина. Если все пойдет не так и вам придется вылетать в обратный рейс… без меня, обязательно используйте их. Они замечательные парни. Невского назначьте главным инженером. — С минуту я помолчал. — Кажется, все!

— Да, сэр, — ответил он. Потом отодвинул засов, распахнул люк и осмотрелся. Я отстранил его и вышел.

— Счастливо, сэр! — услышал я и побежал к вездеходу.

Глава восьмая. КОМАНДОР ДЖ. ДЖ. АДАМС. Заключение

Всю дорогу я бешено гнал вездеход. Взошли луны, и мне не нужно было искусственного освещения.

Чем быстрее я ехал, чем ближе был к цели, тем тревожнее чувствовал себя. Я не мог отделаться от мысли, что если бы вызвал доктора раньше, он, может быть, уже вернулся на корабль с Алтайрой — а возможно, и с Морбиусом — с помощью робота и того экипажа. Но потом я подумал, что в пути они могли бы подвергнуться опасности, вместо того, чтобы избежать ее…

Я пронесся мимо пропасти к проходу в скале и начал спускаться в долину с такой скоростью, что, казалось, вездеход оторвется от земли. На повороте в рощу пришлось затормозить, но я это сделал слишком резко, и вездеход, несмотря на гироскопы, круто накренился. Мгновение мне казалось, что машина перевернется. Но гироскопы удержали ее, и вездеход снова встал на все свои восемь колес. Толчок сильно отдался в шею. Я вынужден был еще уменьшить скорость, потому что почувствовал тошноту.

Выехав из рощи, я обогнул выступ скалы. В окнах дома горел свет. Вездеход остановился так резко, что колеса заскрипели по грунту. Перепрыгнув через борт, я побежал к двери. Не было слышно ни звука, кроме скрипа моих ботинок по песку внутреннего дворика.

Я уже собирался толкнуть дверь, когда она открылась сама. В дверях стояла Алтайра. С ней было все в порядке. Я не мог говорить. Только протянул руки и обнял ее. Она была удивлена и не понимала, что со мной происходит. Она догадывалась, что я боюсь за нее, но не знала, почему. Объяснять ей не было времени. Я втолкнул ее в прихожую, закрыл за собой дверь и закидал вопросами: «Где доктор? Где твой отец? Как он себя чувствует? Не случилось ли что-нибудь?» Теперь, когда я убедился, что она вне опасности, все остальное очень волновало меня.

— Папа чувствует себя хорошо, — сказала она. — Ему гораздо лучше. Он спал часа два, потом проснулся. Сейчас он у себя в комнате.

— А доктор? — опросил я.

— Я… я думаю, — медленно произнесла она, — что он в этой… лаборатории. Он ходил туда несколько раз. Папа страшно рассердится, если узнает…

Мне пришлось задать ей следующий вопрос. Иначе было нельзя.

— Алтайра! Что ты знаешь об этой лаборатории? Что там такое?

— Я знаю только то, что рассказывал мне отец. — Она казалась более взволнованной, чем раньше. — Знаю, что там работали креллы, а теперь работает доктор. Он хочет узнать о них. О их цивилизации. — Она вздрогнула. — Мне не нравится это. Я не люблю, когда кто-нибудь ходит туда.

— Я тоже, — сказал я и обнял ее. — Пойдем вытащим оттуда доктора.

Мы прошли через гостиную в кабинет. Дверь в скале была открыта.

— Подожди, дорогая, — сказал я и направился под арку.

— Позволь уж мне пойти с тобой, — сказала она решительно.

Но тут я услышал, что кто-то идет по коридору. Я вспомнил, как отдавались эхом наши шаги. Точно так же, как сейчас эти. Я взглянул под арку. Это был доктор. Я отступил в сторону. Он наклонил голову и вышел. Я хотел ему что-то оказать, но когда увидел его при свете, проглотил язык. Он выглядел ужасно. Ссутулившийся, пошатывающийся, постаревший на десять лет. На висках темные пятна. Пурпурно-черные, словно кровоподтеки. Или ожоги. Он улыбнулся. Но это была не его обычная улыбка.

— А, Джон… — сказал он. — Я знал, что вы приедете.

Голос его звучал устало. Он вышел в кабинет, и у него подкосились ноги. Он чуть не упал. Я подхватил его, поднял и отнес на кушетку у стены. Алтайра выбежала в гостиную и вернулась с подушкой.

— Доктор! — заговорил я. — Я же просил вас быть осторожней…

Я не мог оторвать глаз от пятен на его висках. Они были как раз там, где должны помещаться электроды установки креллов. Доктор молчал, пока мы укладывали его. Потом заговорил.

— Простите меня, Джон… — Голос его звучал необычно: устало, старчески. Он опять попытался улыбнуться. — Странно… Вы всегда правы… — И смолк, глядя на Алтайру.

Я не понимал, что он имел в виду. Я очень беспокоился за него и попросил Алтайру что-нибудь ему принести. Вина или чего-нибудь еще. Она тотчас вышла.

Я присел на край кушетки. Доктор схватил меня за руку.

— Скорее, — сказал он, — прежде чем она вернется… Я хочу сказать, что вы были правы в отношении Морбиуса. Но… но он не хочет признать это.

Доктор попытался подняться, но его голова бессильно упала на подушку. Глаза закрылись. Лицо стало серым. Дыхание быстрым и отрывистым.