Он-то уже относится ко мне, как к старой деве, он «подслащивает» ситуацию, обращаясь ко мне: «Катрин Лаланд». Если так пойдет, я скоро стану для него «мадемуазель»! Можно подумать, его уход вернул мне девственность!.. Эти адреса на конвертах и обращения — только начало, но если во время торжественных церемоний он будет выставлять ее напоказ рядом с собой, то я просто не пойду! Я все могу делить: мужа, дома, мебель — но сыновей — нет! Их я не делю! Ей не удастся украсть у меня все, что я люблю, все, что я имею, всех, кто меня любит! Все, что угодно, кроме моих детей! Она все время хотела украсть их у меня, он — все время хотел отдать их ей! Когда он водил наших сыновей в театр или кино, то делал все так, чтобы они встретились; я поняла это, только когда двое самых младших, возвратившись, заявили мне: «Там была еще твоя подруга, мама. Ну, такая… Молодая… Мадам Каза… Нет, не Каза… Казале. Казаль — знаешь, кто это? Она всегда появляется, когда тебя нет… Нам было скучно — папа, не переставая, болтал с ней!» Если кто-нибудь из сыновей отправлялся за границу, с моих глаз долой, муж всегда что-нибудь придумывал, чтобы побывать у него там вместе с ней, «с маминой подругой»… Я узнавала об этом задним числом, предпринимать что бы то ни было оказывалось слишком поздно, но вовсе не поздно, чтобы страдать, изнемогать от желания убить, не поздно, чтобы хотеть умереть!
Он постоянно хотел, чтобы дети уделили ей часть той любви, которую они испытывали ко мне. Я же, которая всегда всех делила — родителей, друзей, мужа, — я надеялась, что буду единственной для своих детей. Можно иметь множество жен, множество детей, но мать — одна. Сыновья никогда ни с кем меня не сравнивали, их сердце никогда «не выбирало» между двумя.
Мне предстояло расстаться и с этой, последней своей иллюзией. Пусть лишит ее меня мой муж, мой любовник, мой брат! Пусть он унизит меня, сорвет с меня одежду, поставит на колени! Когда я молила его не вмешивать наших детей в свои любовные истории, уважать то чувство, которое они испытывали к нам двоим, когда я хотела, чтобы он поклялся, что больше никогда не будет делать так, чтобы они не встречались с его любовницей, когда я боролась с ним (впрочем, как козочка господина Сёгена, которой было прекрасно известно, что утром ей придет конец), он только пожимал плечами: «Мне кажется совершенно естественным, что мальчики встречаются с Лор. В чем проблема-то?»
Проблема в том, что я испытываю к своим детям животные инстинкты! Я — как каннибалка, как туземка: если мои дети будут пахнуть другой женщиной, если они принесут на себе ее отпечаток, я буду считать, что они стали чужими. Я их выгоню, как чужих! Как предателей, я разорву их!
Чтобы я только замолчала («хватит, успокойся, тихо, дети услышат!»), этот трус начинал клясться во всем, что я требовала, и его поцелуи, его клятвы снова усыпляли мое внимание, Я снова ничего не слышала, кроме его любовных заверений, его «Кати, душечка», «Катюша», а он, черт возьми, тем временем начинал все снова…
«Господин и госпожа Франси Келли имеют честь…» Нет! До такого насилия, конечно, не дойдет! Даже при разводе должны «соблюдаться какие-то приличия»! К несчастью, мне эти «приличия» неведомы, наш развод — «первый» в моей семье, даже в наших двух семьях! Я каждый день хочу очнуться от этого кошмара, в котором меня подвергают беспринципному и беспрецедентному расчленению, — так возвращаешься к действительности, когда до тебя ласково дотрагивается дружеская рука…
Но нынче никто меня не будит, никто не спасает от кошмаров. Этой ночью мне снится «кошмар со свекровью» (тип возвращающихся кошмаров): мать моего будущего бывшего мужа (ведь такова должна бьггь формулировка?) стоит на пороге своего провансальского дома и сообщает, что «они», «ее дети, Лор и Франси», уточняет она, будут сочетаться браком весной: «Франси Келли и Лор Казаль счастливы сообщить…» Теперь, из-за «молодоженов», уточняет старая грымза, бассейном я пользоваться не смогу. Абсурдность этого запрета я понимаю даже во сне, но боль от него вполне реальная и острая: за столь короткий срок я лишилась стольких вещей… значит, и бассейном я больше не смогу пользоваться? Ну что ж, тем хуже: я брошусь с башен их провансальской крепости не в бассейн, а на мощеный двор, на брусчатку! Хорошенькая будет картинка! Сказано — сделано: я лечу в пустоту и начинаю падать, я падаю, падаю, сейчас я разобьюсь, но именно в этот момент я начинаю кричать: умирать я не хочу!
В панике нащупываю выключатель. Шарю слева, справа — вот он… И когда в конце концов, перевернув графин с водой, лампу, книги, мне удается найти этот выключатель и зажечь свет, оказывается, что я нахожусь в собственной комнате, но ничего не изменилось, кошмар продолжается. Они действительно собираются пожениться! Не этой весной, но — какая разница! Они поженятся. И это отменит мое прошлое, сократит будущее. Это заставит меня довольствоваться настоящим, сократит желания — но все, что не вечно, не существует для меня. И он это знает, знает…
Я жаждала любви, которая будет длиннее наших жизней. Такой любви, которую бы мои дети, книги, чужая память продлили бы в бесконечности. Но он перестал меня любить, и я стала смертна… Единственный выход — сохранить собственную жизнь, не умереть, несмотря ни на что, сохранить верность тому, кто тебя предал. Так Пенелопа хранила верность своему неверному Улиссу, которому иначе было бы не найти дороги и не вернуться на Итаку; хранила верность месту в своей постели, в которой не было его. Она была верна другому Улиссу, Улиссу былых времен…
Но другого Франси нет. Отправленная в ссылку мужчиной, которого я любила, я надеялась сохранить его в себе как воспоминание о родной стране — в этих воспоминаниях он был нежный, сияющий, он был там так совершенен, как никогда и не был. Но так жить невозможно — я не понимаю, существовал он или нет; если да, то в каком времени? На какой карте? И каковы границы этой страны, где эти границы проходят? «Я никогда не считала твоего мужа умным!» — заметила мне одна дура. «Да твой муж — извращенец, прирожденный лгун!» — успокоила истеричная кузина. «Ты говоришь, твой муж — соблазнитель? Да, бедная моя девочка, он бы не пропустил мимо и козу!» — успокаивала старая приятельница, которая считает, что таким образом мне помогает. В остальном она не так уж и неправа: если мой муж — тот человек, о котором так говорят, то дура — я… Только вот Франси, о котором все они говорят, Франси, каким он стал, — жулик. Но, может быть, они и правда не знали моего «прежнего» Франси?
Однако что это значит — «прежний»? Он был другим до какого момента? До того, как встретил Лор? Тогда по крайней мере хотелось бы знать дату этой встречи… Когда после его исчезновения я вытащила из шкафов в Нейи всякое старье, которое он оставил, мне под руку попалась стопка фотографий в коробке из-под сигар: неизвестная мне блондинка позирует, улыбаясь, во всех комнатах нашей квартиры… На обороте его рукой был выведен инициал «Л» и дата — это произошло значительно раньше их первой предполагаемой встречи!
Значит, за много месяцев до того пресловутого обеда они друг друга уже знали, и достаточно, чтобы встречаться в моей квартире, когда меня там не было…
Как же можно защищаться от столь пронырливого врага?
Как в прошлом, так и в настоящем эта пара не стоит на месте, она все время ускользает, ее невозможно ухватить… Я неоднократно пыталась рассказать себе их историю, меняя точки отсчета; я хотела найти объяснение, вспомнить, каким был мой муж в то время, когда он был в моей жизни, а я — в его; это было не вчера, конечно, но все равно ничего не получалось. Тогда, чтобы отделаться от соблазна смотреть на эти фотографии весь день напролет, я их порвала. Но взгляд на них успела бросить: раз уж у меня в руках оказался портрет Невидимки, то какие тут стеснения? Итак, она — красавица? Да нет, скорее из тех, о ком говорят «не уродина». На ней был ярко-красный пиджак, который гармонировал с ее ярко-алыми губами. Зря, конечно: когда у тебя такие зубы, линию рта не подчеркивают… Мне кажется, нисколько на этом не настаиваю, я могу ошибаться, но мне кажется, что в ее возрасте у меня были более нежные и более правильные черты лица… Но вот в остальном она меня лучше. Выше, стройнее. Но мы же не на конкурсе, в конце концов, «мисс Вселенная»!